Вдова молча последовала за мной, и мы отправились на стоянку, где я оставила свой маленький «меркурий». Когда-нибудь накоплю много денег и куплю себе какое-нибудь шикарное авто — например, «ауди-кварто». Пока же приходится ездить на американских тачках.
По дороге миссис Келвин не произнесла ни слова. Я оставила машину в гараже напротив Палтиней-Билдинг. Вдова смотрела прямо перед собой, не обращая внимания ни на грязный мозаичный пол, ни на выщербленные мраморные стены. К счастью, лифт сегодня работал. Он с грохотом сполз вниз и избавил меня от необходимости извиняться за то, что придется карабкаться на четвертый этаж пешком.
Окна моего офиса выходили на восточную сторону, как раз туда, где по Уобош-авеню проходила линия надземки. Здесь из-за шума арендная плата ниже. Под окнами как раз пронесся поезд, и кабинет наполнился грохотом. Я усадила миссис Келвин в кресло, предназначенное для клиентов, а сама уселась за письменный стол — когда-то я купила его на аукционе в полицейском участке. Стол притиснут к самой стене, чтобы между мной и моими клиентами оставалось открытое пространство. Никогда не любила использовать мебель для того, чтобы прятаться или запугивать клиентов.
Миссис Келвин чопорно сидела в кресле, держа на коленях черную сумочку. Ее волосы свисали длинными прямыми прядями. Косметики никакой, если не считать темно-оранжевой губной помады.
— Ведь это вы разговаривали во вторник вечером с моим мужем? — спросила она.
— Да, я, — так же бесстрастно ответила я.
С людьми проще найти общий язык, если придерживаешься той же манеры разговора.
Вдова кивнула.
— Когда Генри пришел домой, он рассказал мне об этом. Он очень скучал на своей работе и, если случалось что-нибудь примечательное, обязательно мне говорил. — Она снова кивнула. — Вы душеприказчица молодого Варшавски или что-то в этом роде, верно?
— Я его двоюродная сестра и душеприказчица. Меня зовут Ви.Ай. Варшавски.
— Муж никогда не увлекался хоккеем, но мистер Варшавски ему нравился. Когда муж во вторник вернулся домой — нет, это было уже утро среды, — он сказал, что какая-то белая девчонка, большая задавака, велела ему получше присматривать за квартирой молодого Варшавски. Так это были вы. — Она снова покивала: Я молчала. — Не надо было учить моего Генри, как ему выполнять свою работу. — Миссис Келвин сердито всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. — Вы сказали, чтобы он никого не впускал в квартиру вашего брата. Значит, вы ожидали, что может что-то случиться. Правильно?
Глядя ей прямо в глаза, я отрицательно покачала головой.
— Просто дневной швейцар, Хинкли, впустил в квартиру одного человека без моего ведома. Там есть вещи, которые могут показаться ценными поклонникам Бум-Бума, — его клюшки и все такое прочее. Кроме того, там хранятся документы, которые никто, кроме меня, не должен видеть.
— Значит, вы все-таки знали, что кто-то попытается ворваться туда?
— Нет, миссис Келвин. Если бы я подозревала нечто подобное, то приняла бы более серьезные меры предосторожности.
Вдова поджала губы.
— Если вы ни о чем таком не подозревали, то зачем надо было учить моего мужа, как он должен делать свою работу?
— Я не была знакома с вашим мужем, миссис Келвин. Видела его впервые в жизни. Откуда мне было знать, насколько серьезно относится он к своей работе. Я ничему его не учила, просто выполняла долг душеприказчицы.
— А мне Генри сказал: «Не знаю, кто эта девчонка (он имел в виду вас), но она, похоже, думает, что кто-то попытается проникнуть в квартиру. Буду за ней приглядывать». Потом Генри вздумал изображать из себя героя и его убили. А теперь вы говорите, что ничего такого не подозревали.
— Мне очень жаль, — сказала я.
— Что мне от вашего сожаления? Это его не воскресит.
После того как миссис Келвин ушла, я долго сидела неподвижно. Не могла избавиться от чувства, что отправила старика на смерть. Во вторник вечером он смотрел на меня так, словно я пустое место, но, оказывается, отнесся к моим словам вполне серьезно. Серьезнее, чем я думала. Должно быть, он Не сводил глаз с монитора, показавшего двадцать второй этаж. Увидел что-то подозрительное, поднялся наверх... Дальнейшее ясно.
У меня и в самом деле не было оснований подозревать, что кто-то попытается проникнуть в квартиру Бум-Бума — во всяком случае кто-то, способный на убийство. Но непоправимое произошло, и я чувствовала себя в ответе. Я обязана разобраться в этом убийстве.
Когда я позвонила Пейдж Каррингтон, мне ответил автоответчик. Я не стала оставлять сообщения, а вместо этого посмотрела в адресной книге, где находится Чикагский театр балета: 5400, Н. Кларк. По дороге в театр завернула в закусочную, выпила кока-колы и съела бутерброд.
Театр находился в старом складском помещении между корейским рестораном и складом упаковочных материалов. Снаружи театр смотрелся неважно, но зато внутри был полностью реконструирован. В пустом вестибюле все стены были увешаны фотографиями балерин в различных ролях. Труппа в основном ставила классику, в том числе много Баланчина, но были у них и свои собственные постановки. Пейдж я нашла в трех ролях: девушка с Дикого Запада из мюзикла «Родео», Бьянка из «Укрощения строптивой» и комедийная роль в «Фантазии Кларк-стрит». Этот последний спектакль я смотрела дважды.
Зрительный зал находился слева. У входа горела надпись: «Идет репетиция». Я бесшумно проскользнула внутрь и присоединилась к немногочисленным зрителям. На сцене кто-то громко хлопал в ладоши и призывал к тишине.
— Начнем с самого начала, со скерцо. Карл, ты отстаешь от ритма. А ты, Пейдж, не появляйся на сцене до самого гран-жете. По местам!
Танцовщики и танцовщицы были одеты вольно — в трико и теплые лосины. Пейдж была в чем-то бронзового цвета. Темные волосы собраны в конский хвост. Издали она выглядела лет на шестнадцать, не больше.
Перед сценой была установлена мощная стереосистема. Включили музыку. Судя по всему, пьеса была из современных — в рваном, дерганом ритме. Хореография соответствовала музыке. Что-то из городской жизни. Появился Карл — очевидно, началось пресловутое скерцо. Судя по всему, он изображал наркомана, умирающего от слишком большой дозы героина. Впрочем, может быть, я понимала происходящее и неправильно. Пейдж выскользнула на сцену незадолго до появления полиции, поприсутствовала при смерти Карла, а потом упорхнула. В сюжете я разобралась не сразу, но режиссер заставил актеров повторить сцену по меньшей мере раз шесть, и я понемногу поняла, в чем там дело.
В начале шестого репетиция закончилась. Напоследок режиссер напомнил актерам, что следующая репетиция состоится завтра, в десять утра, а спектакль в восемь вечера. Вместе с немногочисленными зрителями я направилась за кулисы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
По дороге миссис Келвин не произнесла ни слова. Я оставила машину в гараже напротив Палтиней-Билдинг. Вдова смотрела прямо перед собой, не обращая внимания ни на грязный мозаичный пол, ни на выщербленные мраморные стены. К счастью, лифт сегодня работал. Он с грохотом сполз вниз и избавил меня от необходимости извиняться за то, что придется карабкаться на четвертый этаж пешком.
Окна моего офиса выходили на восточную сторону, как раз туда, где по Уобош-авеню проходила линия надземки. Здесь из-за шума арендная плата ниже. Под окнами как раз пронесся поезд, и кабинет наполнился грохотом. Я усадила миссис Келвин в кресло, предназначенное для клиентов, а сама уселась за письменный стол — когда-то я купила его на аукционе в полицейском участке. Стол притиснут к самой стене, чтобы между мной и моими клиентами оставалось открытое пространство. Никогда не любила использовать мебель для того, чтобы прятаться или запугивать клиентов.
Миссис Келвин чопорно сидела в кресле, держа на коленях черную сумочку. Ее волосы свисали длинными прямыми прядями. Косметики никакой, если не считать темно-оранжевой губной помады.
— Ведь это вы разговаривали во вторник вечером с моим мужем? — спросила она.
— Да, я, — так же бесстрастно ответила я.
С людьми проще найти общий язык, если придерживаешься той же манеры разговора.
Вдова кивнула.
— Когда Генри пришел домой, он рассказал мне об этом. Он очень скучал на своей работе и, если случалось что-нибудь примечательное, обязательно мне говорил. — Она снова кивнула. — Вы душеприказчица молодого Варшавски или что-то в этом роде, верно?
— Я его двоюродная сестра и душеприказчица. Меня зовут Ви.Ай. Варшавски.
— Муж никогда не увлекался хоккеем, но мистер Варшавски ему нравился. Когда муж во вторник вернулся домой — нет, это было уже утро среды, — он сказал, что какая-то белая девчонка, большая задавака, велела ему получше присматривать за квартирой молодого Варшавски. Так это были вы. — Она снова покивала: Я молчала. — Не надо было учить моего Генри, как ему выполнять свою работу. — Миссис Келвин сердито всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. — Вы сказали, чтобы он никого не впускал в квартиру вашего брата. Значит, вы ожидали, что может что-то случиться. Правильно?
Глядя ей прямо в глаза, я отрицательно покачала головой.
— Просто дневной швейцар, Хинкли, впустил в квартиру одного человека без моего ведома. Там есть вещи, которые могут показаться ценными поклонникам Бум-Бума, — его клюшки и все такое прочее. Кроме того, там хранятся документы, которые никто, кроме меня, не должен видеть.
— Значит, вы все-таки знали, что кто-то попытается ворваться туда?
— Нет, миссис Келвин. Если бы я подозревала нечто подобное, то приняла бы более серьезные меры предосторожности.
Вдова поджала губы.
— Если вы ни о чем таком не подозревали, то зачем надо было учить моего мужа, как он должен делать свою работу?
— Я не была знакома с вашим мужем, миссис Келвин. Видела его впервые в жизни. Откуда мне было знать, насколько серьезно относится он к своей работе. Я ничему его не учила, просто выполняла долг душеприказчицы.
— А мне Генри сказал: «Не знаю, кто эта девчонка (он имел в виду вас), но она, похоже, думает, что кто-то попытается проникнуть в квартиру. Буду за ней приглядывать». Потом Генри вздумал изображать из себя героя и его убили. А теперь вы говорите, что ничего такого не подозревали.
— Мне очень жаль, — сказала я.
— Что мне от вашего сожаления? Это его не воскресит.
После того как миссис Келвин ушла, я долго сидела неподвижно. Не могла избавиться от чувства, что отправила старика на смерть. Во вторник вечером он смотрел на меня так, словно я пустое место, но, оказывается, отнесся к моим словам вполне серьезно. Серьезнее, чем я думала. Должно быть, он Не сводил глаз с монитора, показавшего двадцать второй этаж. Увидел что-то подозрительное, поднялся наверх... Дальнейшее ясно.
У меня и в самом деле не было оснований подозревать, что кто-то попытается проникнуть в квартиру Бум-Бума — во всяком случае кто-то, способный на убийство. Но непоправимое произошло, и я чувствовала себя в ответе. Я обязана разобраться в этом убийстве.
Когда я позвонила Пейдж Каррингтон, мне ответил автоответчик. Я не стала оставлять сообщения, а вместо этого посмотрела в адресной книге, где находится Чикагский театр балета: 5400, Н. Кларк. По дороге в театр завернула в закусочную, выпила кока-колы и съела бутерброд.
Театр находился в старом складском помещении между корейским рестораном и складом упаковочных материалов. Снаружи театр смотрелся неважно, но зато внутри был полностью реконструирован. В пустом вестибюле все стены были увешаны фотографиями балерин в различных ролях. Труппа в основном ставила классику, в том числе много Баланчина, но были у них и свои собственные постановки. Пейдж я нашла в трех ролях: девушка с Дикого Запада из мюзикла «Родео», Бьянка из «Укрощения строптивой» и комедийная роль в «Фантазии Кларк-стрит». Этот последний спектакль я смотрела дважды.
Зрительный зал находился слева. У входа горела надпись: «Идет репетиция». Я бесшумно проскользнула внутрь и присоединилась к немногочисленным зрителям. На сцене кто-то громко хлопал в ладоши и призывал к тишине.
— Начнем с самого начала, со скерцо. Карл, ты отстаешь от ритма. А ты, Пейдж, не появляйся на сцене до самого гран-жете. По местам!
Танцовщики и танцовщицы были одеты вольно — в трико и теплые лосины. Пейдж была в чем-то бронзового цвета. Темные волосы собраны в конский хвост. Издали она выглядела лет на шестнадцать, не больше.
Перед сценой была установлена мощная стереосистема. Включили музыку. Судя по всему, пьеса была из современных — в рваном, дерганом ритме. Хореография соответствовала музыке. Что-то из городской жизни. Появился Карл — очевидно, началось пресловутое скерцо. Судя по всему, он изображал наркомана, умирающего от слишком большой дозы героина. Впрочем, может быть, я понимала происходящее и неправильно. Пейдж выскользнула на сцену незадолго до появления полиции, поприсутствовала при смерти Карла, а потом упорхнула. В сюжете я разобралась не сразу, но режиссер заставил актеров повторить сцену по меньшей мере раз шесть, и я понемногу поняла, в чем там дело.
В начале шестого репетиция закончилась. Напоследок режиссер напомнил актерам, что следующая репетиция состоится завтра, в десять утра, а спектакль в восемь вечера. Вместе с немногочисленными зрителями я направилась за кулисы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78