держали курс прямо на запад, где открытое море явно рябило под свежим ветром.
Мартен сразу понял опасность, угрожавшую “Зефиру”. Фрегат, маневрировавший по правому борту, отрезал ему путь отхода вдоль берега на север; на юге открывался залив-подход к Лиссабону, откуда в любой момент мог показаться хоть весь португальский флот, а те два корабля, что вышли оттуда, отрезали отход на запад, причем были уже в открытом море, где могли развить полный ход. В то время как “Зефир”, прикрытый скальным массивом да Рока, мог ещё идти под парусами благодаря исключительным достоинствам своих обводов и парусного вооружения, но уже утратил лучшие качества, на которые рассчитывал Мартен, помня о ночном бризе, тянувшем с суши. Вдобавок шлюпка была ещё далеко и приближалась довольно медленно несмотря на отчаянные усилия гребцов. Возникало опасение, что прежде чем она доберется до борта “Зефира”, стихнет последнее дуновение и настанет мертвый штиль, а тогда…
Бельмон понимал это ничуть не хуже, а беспокойные взгляды Томаша Поцехи да и других моряков говорили о том, что и они верно оценивают ситуацию.
Мартен чувствовал на себе эти взгляды и знал, что все напряженно ждут его решения; что без колебаний выполнят любой его приказ. Прикажи он сейчас поднять все паруса, может быть и успели бы ещё проскользнуть между португальскими кораблями за пределами досягаемости их орудий. Но тогда пришлось бы команду шлюпки бросить на произвол судьбы. Это означало обречь на смерть Германа Штауфля и шестерых матросов.
Снова взглянул на них. Гребли те как сумасшедшие, у носа шлюпки вскипал бурун. Видно, те с самого начала поняли, что происходит, и боролись теперь за свое спасение.
“ — Им ещё нужно не меньше четверти часа”, — подумал он.
Повернувшись, встретил взгляд шевалье де Бельмона.
— И что дальше? — спросил тот.
В этом коротком вопросе были и нотки вызова, и триумфа, но прежде всего в нем звучало любопытство. Шевалье де Бельмон сам был человеком рисковым и немалой отваги. Но идею переправы пленников на берег считал неоправданным риском. Предвидел, что это может плохо кончиться, и вот теперь оказался прав. Ему было любопытно, что в таких обстоятельствах предпримет этот самый романтичный корсар, которого он когда-либо встречал. Пожертвует ли своим румяным парусным мастером и шестью его товарищами, чтобы спасти остальных, или ввяжется в безнадежную схватку, связанный наступавшим штилем.
— Прикажи ставить грот, как только шлюпка подойдет к борту, — велел Мартен. — Пришли Ворста к штурвалу, а Поцеха пусть приготовит пушки по левому борту. Остальные мне будут нужны для маневрирования.
Бельмон не ожидал столь целеустремленного ответа. Спокойствие Мартена и его несокрушимая уверенность в себе удержали его от дальнейших вопросов, которые он задавал в душе.
Почему, например, Мартен хотел иметь готовые к бою пушки именно по левому борту? Что он задумал? Какой маневр имел ввиду, если по оценке Бельмона “Зефир” мог бы в лучшем случае идти под парусами при ветре в бакштаг, прямо на северо-запад, где последние шансы на спасение были уже отрезаны?
Мартен на него уже не смотрел. Мерял взглядом пространство воды, отделявшее шлюпку от корабля. Потом взглянул в сторону двух фрегатов, которые теперь шли по широкой дуге к северу, держась подальше от штилевой зоны. И наконец покосился на патрульный корабль, маневрирующий по правому борту, и чуть заметно кивнул, словно утвердившись в своих расчетах.
“ — Не успеем, — подумал Бельмон. — Бриз стихает. Не один корабль не будет слушаться руля при таком сквознячке…”
Несмотря на это, в соответствии с полученным приказом вызвал вахту и отправился на бак проследить за маневром. Встретив там Ворста, велел тому отправляться к штурвалу. Голландец уставился на него единственным взглядом, переступил с ноги на ногу и спросил:
— Не ждем шлюпку, сэр?
— Ждем, — буркнул Бельмон.
Заросшая рыжей щетиной физиономия плотника довольно осклабилась. Вздохнул с видимым облегчением.
— Да, нам придется несладко, — заметил он, указывая кивком на португальские корабли. — Но и наших жаль, правда.
— Точно, — согласился француз. — Иди уже.
Гигант вразвалку поспешил на корму, а Бельмон снова взглянул на шлюпку. Та приближалась. И приближалась быстро. Теперь было видно, как летит она вперед, подгоняемая сильными ударами весел. Спины гребцов сгибались дугой, руки рвали на себя весла, так что жилы едва не лопались от натуги. На миг показывались багровые, напряженные лица, рты, хватавшие воздух, и исчезали снова, словно в глубоком поклоне, отбиваемом этой шестеркой вздымавшемуся алтарю Ойрас.
Еще пятьдесят поклонов, тридцать, двадцать…Герман Штауфль выпрямился на корме, широко раскрыл рот и закрыл его снова. Только потом до Бельмона долетел изданный им крик. Шестеро гребцов осушили весла. Шлюпка скользнула под правый борт “Зефира”, коснулась трапа.
— Поднять паруса! — скомандовал Бельмон и боцманы на мачтах повторили приказ.
Реи скрипнули и содрогнулись. Одновременно внизу у борта раздался лязг крюков, скрип талей, и через борт перевалились Перси, за ним Цирюльник и ещё двое. Рухнули на палубу, хрипя и задыхаясь, словно в приступе спазматического кашля. Не могли перевести дух; легкие судорожно работали, и лица искажали гримасы боли.
Никто не обращал на них внимания: матросы, оттащив их в сторону, занялись подъемом шлюпки вместе с оставшимися в ней Штауфлем и двумя гребцами.
— Реи на фордевинд! — крикнул Мартен.
— Тяни! — вторил ему грозный оклик Бельмона.
Матросы впились в снасти. Под ритмичные выкрики и команды боцманов реи начали разворачиваться, пока не стали едва не вдоль, лишь немного наискось к продольной оси корабля.
Бельмон велел обтянуть шкоты и теперь легкий, едва ощутимый ветерок раз за разом разглаживал обвислые полотнища, не в силах однако их наполнить.
“ — Нет, невозможно, чтобы он двинулся с места, — подумал Бельмон о” Зефире “. — Не будет слушаться руля.”
В самом деле, тишина, воцарившаяся после закрепления такелажа, казалась ещё глубже и неподвижней, чем прежде. Воздух вокруг корабля, казалось, впал в дрему, а большое пространство тихой воды медленно вздымалось только от мертвой зыби, приходившей с отрытого моря. Только милей дальше к северу, где караулил португальский фрегат, видна была мелкая, сверкающая рябь на поверхности воды, а на западе веял норд-вест, гоня пенистые белые гривы на хребтах зеленых валов Атлантики.
Первый из двух других фрегатов находился тем временем на полпути между выходом из бухты Таг и линией, отмеченной бушпритом “Зефира”, смотревшим строго на запад. Шел все время в бейдевинд, на север, с косо выставленными реями, так что даже если бы “Зефиру” удалось добраться до границы зоны штиля, пытаясь скрыться в юго-западном направлении, с легкостью отрезал бы ему дорогу, находясь гораздо лучше к ветру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Мартен сразу понял опасность, угрожавшую “Зефиру”. Фрегат, маневрировавший по правому борту, отрезал ему путь отхода вдоль берега на север; на юге открывался залив-подход к Лиссабону, откуда в любой момент мог показаться хоть весь португальский флот, а те два корабля, что вышли оттуда, отрезали отход на запад, причем были уже в открытом море, где могли развить полный ход. В то время как “Зефир”, прикрытый скальным массивом да Рока, мог ещё идти под парусами благодаря исключительным достоинствам своих обводов и парусного вооружения, но уже утратил лучшие качества, на которые рассчитывал Мартен, помня о ночном бризе, тянувшем с суши. Вдобавок шлюпка была ещё далеко и приближалась довольно медленно несмотря на отчаянные усилия гребцов. Возникало опасение, что прежде чем она доберется до борта “Зефира”, стихнет последнее дуновение и настанет мертвый штиль, а тогда…
Бельмон понимал это ничуть не хуже, а беспокойные взгляды Томаша Поцехи да и других моряков говорили о том, что и они верно оценивают ситуацию.
Мартен чувствовал на себе эти взгляды и знал, что все напряженно ждут его решения; что без колебаний выполнят любой его приказ. Прикажи он сейчас поднять все паруса, может быть и успели бы ещё проскользнуть между португальскими кораблями за пределами досягаемости их орудий. Но тогда пришлось бы команду шлюпки бросить на произвол судьбы. Это означало обречь на смерть Германа Штауфля и шестерых матросов.
Снова взглянул на них. Гребли те как сумасшедшие, у носа шлюпки вскипал бурун. Видно, те с самого начала поняли, что происходит, и боролись теперь за свое спасение.
“ — Им ещё нужно не меньше четверти часа”, — подумал он.
Повернувшись, встретил взгляд шевалье де Бельмона.
— И что дальше? — спросил тот.
В этом коротком вопросе были и нотки вызова, и триумфа, но прежде всего в нем звучало любопытство. Шевалье де Бельмон сам был человеком рисковым и немалой отваги. Но идею переправы пленников на берег считал неоправданным риском. Предвидел, что это может плохо кончиться, и вот теперь оказался прав. Ему было любопытно, что в таких обстоятельствах предпримет этот самый романтичный корсар, которого он когда-либо встречал. Пожертвует ли своим румяным парусным мастером и шестью его товарищами, чтобы спасти остальных, или ввяжется в безнадежную схватку, связанный наступавшим штилем.
— Прикажи ставить грот, как только шлюпка подойдет к борту, — велел Мартен. — Пришли Ворста к штурвалу, а Поцеха пусть приготовит пушки по левому борту. Остальные мне будут нужны для маневрирования.
Бельмон не ожидал столь целеустремленного ответа. Спокойствие Мартена и его несокрушимая уверенность в себе удержали его от дальнейших вопросов, которые он задавал в душе.
Почему, например, Мартен хотел иметь готовые к бою пушки именно по левому борту? Что он задумал? Какой маневр имел ввиду, если по оценке Бельмона “Зефир” мог бы в лучшем случае идти под парусами при ветре в бакштаг, прямо на северо-запад, где последние шансы на спасение были уже отрезаны?
Мартен на него уже не смотрел. Мерял взглядом пространство воды, отделявшее шлюпку от корабля. Потом взглянул в сторону двух фрегатов, которые теперь шли по широкой дуге к северу, держась подальше от штилевой зоны. И наконец покосился на патрульный корабль, маневрирующий по правому борту, и чуть заметно кивнул, словно утвердившись в своих расчетах.
“ — Не успеем, — подумал Бельмон. — Бриз стихает. Не один корабль не будет слушаться руля при таком сквознячке…”
Несмотря на это, в соответствии с полученным приказом вызвал вахту и отправился на бак проследить за маневром. Встретив там Ворста, велел тому отправляться к штурвалу. Голландец уставился на него единственным взглядом, переступил с ноги на ногу и спросил:
— Не ждем шлюпку, сэр?
— Ждем, — буркнул Бельмон.
Заросшая рыжей щетиной физиономия плотника довольно осклабилась. Вздохнул с видимым облегчением.
— Да, нам придется несладко, — заметил он, указывая кивком на португальские корабли. — Но и наших жаль, правда.
— Точно, — согласился француз. — Иди уже.
Гигант вразвалку поспешил на корму, а Бельмон снова взглянул на шлюпку. Та приближалась. И приближалась быстро. Теперь было видно, как летит она вперед, подгоняемая сильными ударами весел. Спины гребцов сгибались дугой, руки рвали на себя весла, так что жилы едва не лопались от натуги. На миг показывались багровые, напряженные лица, рты, хватавшие воздух, и исчезали снова, словно в глубоком поклоне, отбиваемом этой шестеркой вздымавшемуся алтарю Ойрас.
Еще пятьдесят поклонов, тридцать, двадцать…Герман Штауфль выпрямился на корме, широко раскрыл рот и закрыл его снова. Только потом до Бельмона долетел изданный им крик. Шестеро гребцов осушили весла. Шлюпка скользнула под правый борт “Зефира”, коснулась трапа.
— Поднять паруса! — скомандовал Бельмон и боцманы на мачтах повторили приказ.
Реи скрипнули и содрогнулись. Одновременно внизу у борта раздался лязг крюков, скрип талей, и через борт перевалились Перси, за ним Цирюльник и ещё двое. Рухнули на палубу, хрипя и задыхаясь, словно в приступе спазматического кашля. Не могли перевести дух; легкие судорожно работали, и лица искажали гримасы боли.
Никто не обращал на них внимания: матросы, оттащив их в сторону, занялись подъемом шлюпки вместе с оставшимися в ней Штауфлем и двумя гребцами.
— Реи на фордевинд! — крикнул Мартен.
— Тяни! — вторил ему грозный оклик Бельмона.
Матросы впились в снасти. Под ритмичные выкрики и команды боцманов реи начали разворачиваться, пока не стали едва не вдоль, лишь немного наискось к продольной оси корабля.
Бельмон велел обтянуть шкоты и теперь легкий, едва ощутимый ветерок раз за разом разглаживал обвислые полотнища, не в силах однако их наполнить.
“ — Нет, невозможно, чтобы он двинулся с места, — подумал Бельмон о” Зефире “. — Не будет слушаться руля.”
В самом деле, тишина, воцарившаяся после закрепления такелажа, казалась ещё глубже и неподвижней, чем прежде. Воздух вокруг корабля, казалось, впал в дрему, а большое пространство тихой воды медленно вздымалось только от мертвой зыби, приходившей с отрытого моря. Только милей дальше к северу, где караулил португальский фрегат, видна была мелкая, сверкающая рябь на поверхности воды, а на западе веял норд-вест, гоня пенистые белые гривы на хребтах зеленых валов Атлантики.
Первый из двух других фрегатов находился тем временем на полпути между выходом из бухты Таг и линией, отмеченной бушпритом “Зефира”, смотревшим строго на запад. Шел все время в бейдевинд, на север, с косо выставленными реями, так что даже если бы “Зефиру” удалось добраться до границы зоны штиля, пытаясь скрыться в юго-западном направлении, с легкостью отрезал бы ему дорогу, находясь гораздо лучше к ветру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73