Груз “Кастро верде” был продан, как и сам приз, с которого Мартен снял четыре фальконета для “Зефира”.
Управившись с этим, Ян раскрыл наконец Уайту и Шульцу свои планы на будущее. Горячего приема он не встретил. Генрих их счел слишком рискованными, особенно из-за серьезных затрат, которых потребует подготовка к такой крупной экспедиции. Уайт поставил свое участие в зависимость от согласия владельцев “Ибекса”, почтенных обывателей, которые тянули с окончательным решением, ведя долгие дискуссии. Шевалье де Бельмон тоже то ли колебался, то ли тянул время, занятый обновлением и укреплением своих связей в лондонском высшем свете. Большая часть команды “Зефира” разбежалась, чтобы прогулять добычу за зиму, которая нагрянула тем временем, ограничив судоходство и сковав корабли в портах. Нет, никто не спешил воплощать в жизнь фантастические планы Мартена.
Лишь он сам возился с подготовкой, горько проклиная себя за легкомыслие, с которым проиграл огромную долю в добыче с “Кастро верде”. Будь у него те деньги, не оглядывался бы ни на кого.
Погрязнув в хлопотах и трудностях, решил искать совета и помощи у Дрейка, но и там его ждала неудача. Правда, адмирал тотчас его принял и беседовал весьма любезно, даже поддержав идею экспедиции, но Мартен почувствовал, что интерес этот не слишком искренен. Не добившись ничего, вскоре понял, что Дрейк не пытается отговаривать от его планов главным образом потому, что не верит в их осуществимость.
“ — И все же побаивается, — подумал он не без внутреннего удовлетворения. — Не хочет мне помочь, потому что боится, что мое плавание сможет затмить его славу.”
Тем не менее Мартен не жалел о визите к адмиралу. Дрейк явно оставлял ему развязанными руки, и по кране мере мешать не собирался. Его планы были связаны с его новым положением в Англии и с милостями, которых он ждал от королевы. Даже обещал, что при случае вспомнит при дворе и о заслугах Мартена.
Ян вовсе не рассчитывал, что обещание это будет исполнено, так что приглашение на чествование Френсиса Дрейка не произвело на него особого впечатления. Пойти он решил исключительно из любопытства, не придавая особого значения.
Бельмон же напротив, узнав о чести, которой удостоили капитана “Зефира”, был очень рад и заявил тому, что такую оказию нужно использовать в связи с их планами. Поскольку до торжества осталось всего несколько дней, поспешно занялся не только дипломатическими переговорами насчет Мартена среди своих титулованых приятелей, но и подготовкой его самого к встрече с королевским двором, а может быть и к разговору с самой королевой.
Ян воспринимал его инструкции, поучения и замечания с некоторым интересом, но когда зашла речь о костюме, решительно отказался от кружевных воротников и манжетов или “городского” костюма типа того, что носил де Бельмон.
Нарядился он богато, но то, что было на нем, нисколько не походило на одеяние светского кавалера. Надел светлые лосины до колен, красные сапоги из тонкой козлиной кожи, снежно-белую сорочку фламандского полотна. Бедра опоясал широким красным атласным кушаком, за которым торчал пистолет, а на плечи набросил короткий камзол бордового бархата с брильянтовыми пуговицами, расшитый золотом и украшенный собольим воротником. Дополняла все это соболья шапка с атласным шлыком и пучком перьев, приколотых драгоценным аграфом с тремя рубинами. Бельмон должен был признать, что в этом колоритном костюме Ян выглядит слишком оригинально на лодонский вкус, но тем не менее весьма представительно.
Он увидел его издалека, следуя в свите королевы, и дружески кивнул. Мартен стоял в одном ряду с прославленными мореходами, среди которых были такие знаменистости, как Ричард, Уильям и Ян Хоукинсы, или Мартин Фробишер, и отнюдь не казался оробевшим.
Сэр Уолтер Рэйли, один из фаворитов королевы, сам моряк до мозга костей, обратил на него внимание, и Бельмон поспешил объяснить ему, что этот необычный молодой человек-личный друг Френсиса Дрейка. Но Рейли воспринял эту информацию с небрежным кивком и презрительной усмешкой. Он не симпатизировал ни Дрейку, ни его приятелям. а Бельмон вовсе не рассчитывал на его поддержку. Он вообще считал, что ещё не наступил подходящий момент, чтобы заинтересовать королеву особой Мартена: Елизавете предстояло посвятить своего адмирала в рыцари и сейчас это занимало все её мысли.
Она неторопливо шла по палубе, ступая по расстеленным коврам, в конце которых на возвышении вздымался багряный бархатный балдахин и стояло приготовленное для неё кресло. Не села. Любила стоять, даже когда принимала послов и проводила совещания со своими министрами и советниками. Обернулась, и свита расступилась перед ней в обе стороны, так что только теперь Мартен её увидел. Была она женщиной за сорок, среднего роста, со следами былой красоты. Фигура её, роскошно наряженная в широченное платье, поддерживаемое сзади целой системой эластичных обручей, задрапированная золотыми кружевами и рюшами, увенчанная жесткими брыжжами у шеи, производила впечатление странное, но величественное. Он бы сказал-божество из языческого святилища низошло среди смертных; божество, полное зловещего величия и тем не менее полное жизни.
Мартен видел её впервые, хотя слышал немало. В портовых трактирах под аккомпанемент лютни пели в её честь преувеличенные мадригалы; подчас кровавых цирковых зрелищ, когда огромные британские псы боролись с волком или медведем, изысканные джентльмены с ухоженными длинными волосами, с колечками в ушах, в голос рассказывали скандальные сплетни о её любовниках, выражали восхищение её отвагой и ловкостью на охоте, обсуждали её речи перед послами или в парламенте; от её имени отрезали уши тем, кто посмел высказаться против властей и тем, кого подозревали в симпатии к врагам монархии, и происходило это под поучения судей и смех зевак. За неё молились в соборах и проклинали за скупость.
Были такие, кто утверждал, что ею овладела целая стая демонов, но огромное большинство обожало дочь Генриха YIII, которая взрывалась от гнева, плевалась, стучала кулаком по столу, хохотала во все горло, торговалась как перекупщица, водила за нос могучих владык, то изводя их надеждой на женитьбу, то грозя войной, и все-таки поддерживая непрерывный многолетний мир.
Ее неслыханная энергия и жизнелюбие вызывали удивление подданных. Вокруг этой жесткой, отчаянной женщины с мужским умом и великим дипломатическим талантом сложилась легенда, покорившая сердца простых людей. Ей прощали любовные похождения и вероломство, славили её образованность, отвагу и деловые качества; никакую хвалу она не считала чрезмерной; а удача и везение всюду сопровождали её.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Управившись с этим, Ян раскрыл наконец Уайту и Шульцу свои планы на будущее. Горячего приема он не встретил. Генрих их счел слишком рискованными, особенно из-за серьезных затрат, которых потребует подготовка к такой крупной экспедиции. Уайт поставил свое участие в зависимость от согласия владельцев “Ибекса”, почтенных обывателей, которые тянули с окончательным решением, ведя долгие дискуссии. Шевалье де Бельмон тоже то ли колебался, то ли тянул время, занятый обновлением и укреплением своих связей в лондонском высшем свете. Большая часть команды “Зефира” разбежалась, чтобы прогулять добычу за зиму, которая нагрянула тем временем, ограничив судоходство и сковав корабли в портах. Нет, никто не спешил воплощать в жизнь фантастические планы Мартена.
Лишь он сам возился с подготовкой, горько проклиная себя за легкомыслие, с которым проиграл огромную долю в добыче с “Кастро верде”. Будь у него те деньги, не оглядывался бы ни на кого.
Погрязнув в хлопотах и трудностях, решил искать совета и помощи у Дрейка, но и там его ждала неудача. Правда, адмирал тотчас его принял и беседовал весьма любезно, даже поддержав идею экспедиции, но Мартен почувствовал, что интерес этот не слишком искренен. Не добившись ничего, вскоре понял, что Дрейк не пытается отговаривать от его планов главным образом потому, что не верит в их осуществимость.
“ — И все же побаивается, — подумал он не без внутреннего удовлетворения. — Не хочет мне помочь, потому что боится, что мое плавание сможет затмить его славу.”
Тем не менее Мартен не жалел о визите к адмиралу. Дрейк явно оставлял ему развязанными руки, и по кране мере мешать не собирался. Его планы были связаны с его новым положением в Англии и с милостями, которых он ждал от королевы. Даже обещал, что при случае вспомнит при дворе и о заслугах Мартена.
Ян вовсе не рассчитывал, что обещание это будет исполнено, так что приглашение на чествование Френсиса Дрейка не произвело на него особого впечатления. Пойти он решил исключительно из любопытства, не придавая особого значения.
Бельмон же напротив, узнав о чести, которой удостоили капитана “Зефира”, был очень рад и заявил тому, что такую оказию нужно использовать в связи с их планами. Поскольку до торжества осталось всего несколько дней, поспешно занялся не только дипломатическими переговорами насчет Мартена среди своих титулованых приятелей, но и подготовкой его самого к встрече с королевским двором, а может быть и к разговору с самой королевой.
Ян воспринимал его инструкции, поучения и замечания с некоторым интересом, но когда зашла речь о костюме, решительно отказался от кружевных воротников и манжетов или “городского” костюма типа того, что носил де Бельмон.
Нарядился он богато, но то, что было на нем, нисколько не походило на одеяние светского кавалера. Надел светлые лосины до колен, красные сапоги из тонкой козлиной кожи, снежно-белую сорочку фламандского полотна. Бедра опоясал широким красным атласным кушаком, за которым торчал пистолет, а на плечи набросил короткий камзол бордового бархата с брильянтовыми пуговицами, расшитый золотом и украшенный собольим воротником. Дополняла все это соболья шапка с атласным шлыком и пучком перьев, приколотых драгоценным аграфом с тремя рубинами. Бельмон должен был признать, что в этом колоритном костюме Ян выглядит слишком оригинально на лодонский вкус, но тем не менее весьма представительно.
Он увидел его издалека, следуя в свите королевы, и дружески кивнул. Мартен стоял в одном ряду с прославленными мореходами, среди которых были такие знаменистости, как Ричард, Уильям и Ян Хоукинсы, или Мартин Фробишер, и отнюдь не казался оробевшим.
Сэр Уолтер Рэйли, один из фаворитов королевы, сам моряк до мозга костей, обратил на него внимание, и Бельмон поспешил объяснить ему, что этот необычный молодой человек-личный друг Френсиса Дрейка. Но Рейли воспринял эту информацию с небрежным кивком и презрительной усмешкой. Он не симпатизировал ни Дрейку, ни его приятелям. а Бельмон вовсе не рассчитывал на его поддержку. Он вообще считал, что ещё не наступил подходящий момент, чтобы заинтересовать королеву особой Мартена: Елизавете предстояло посвятить своего адмирала в рыцари и сейчас это занимало все её мысли.
Она неторопливо шла по палубе, ступая по расстеленным коврам, в конце которых на возвышении вздымался багряный бархатный балдахин и стояло приготовленное для неё кресло. Не села. Любила стоять, даже когда принимала послов и проводила совещания со своими министрами и советниками. Обернулась, и свита расступилась перед ней в обе стороны, так что только теперь Мартен её увидел. Была она женщиной за сорок, среднего роста, со следами былой красоты. Фигура её, роскошно наряженная в широченное платье, поддерживаемое сзади целой системой эластичных обручей, задрапированная золотыми кружевами и рюшами, увенчанная жесткими брыжжами у шеи, производила впечатление странное, но величественное. Он бы сказал-божество из языческого святилища низошло среди смертных; божество, полное зловещего величия и тем не менее полное жизни.
Мартен видел её впервые, хотя слышал немало. В портовых трактирах под аккомпанемент лютни пели в её честь преувеличенные мадригалы; подчас кровавых цирковых зрелищ, когда огромные британские псы боролись с волком или медведем, изысканные джентльмены с ухоженными длинными волосами, с колечками в ушах, в голос рассказывали скандальные сплетни о её любовниках, выражали восхищение её отвагой и ловкостью на охоте, обсуждали её речи перед послами или в парламенте; от её имени отрезали уши тем, кто посмел высказаться против властей и тем, кого подозревали в симпатии к врагам монархии, и происходило это под поучения судей и смех зевак. За неё молились в соборах и проклинали за скупость.
Были такие, кто утверждал, что ею овладела целая стая демонов, но огромное большинство обожало дочь Генриха YIII, которая взрывалась от гнева, плевалась, стучала кулаком по столу, хохотала во все горло, торговалась как перекупщица, водила за нос могучих владык, то изводя их надеждой на женитьбу, то грозя войной, и все-таки поддерживая непрерывный многолетний мир.
Ее неслыханная энергия и жизнелюбие вызывали удивление подданных. Вокруг этой жесткой, отчаянной женщины с мужским умом и великим дипломатическим талантом сложилась легенда, покорившая сердца простых людей. Ей прощали любовные похождения и вероломство, славили её образованность, отвагу и деловые качества; никакую хвалу она не считала чрезмерной; а удача и везение всюду сопровождали её.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73