Однако входя в порт, поднимал флаг Кастилии, на который имел некие не слишком ясные права, якобы полученные от вицекороля в Лиме. Он никогда им не злоупотреблял в преступных целях и не влезал в рискованные авантюры, которые могли бы повредить его добрым отношениям с испанскими властями. Не принимал участия в налетах на порты, которые устраивали другие корсары, с целью получения выкупа, зато охотно поручался за тех, кто как и он желали что-то там продать, отремонтировать свои корабли или запастись водой и продуктами.
Каротт казался человеком весьма уравновешенным — словно природа соблюла все пропорции, наградив его всеми достоинствами характера. Если какая-то черта из отличавших его и доминировала над другими, так это искусство приготовить пунш из pulke de mahis с ромом и провозглашать тосты за выпивкой в веселой компании.
Знакомство их с Мартеном началось как раз в такой компании, в одной пульхерии в Тампико. Мартен зашел туда, чтоб утолить жажду и дождаться возвращения Шульца, который улаживал вопросы продажи фернамбукового дерева, а капитан Каротт угощал нескольких английских корсаров, живо обсуждая различные рецепты приготовления пунша. Ян несколько минут прислушивался к их беседе, раз-другой громко рассмеялся, позабавленный шутками француза, потом и сам вставил реплику, и тут же был приглашен в компанию.
Они сразу прониклись взаимной симпатией. Каротт был живым толстячком, округлым, как солидный бочонок, наполненный игристым бургундским вином. На его полном румяном лице, чуть искаженном шрамом, пересекавшим щеку и верхнюю губу под маленьким вздернутым носиком, вечно сияла дружеская улыбка. Не деланная гримаса, какой обычно прикрывают свои деревянные физиономии англичане, а настоящая, сердечная и искренняя улыбка — примета доброго характера и цветущего здоровья души и тела. Мартен смеялся столь же откровенно и столь же часто.
Не прошло и четверти часа, как они побились на полсотни песо, кто приготовит кувшин лучшего пунша и кто быстрее выпьет полную кварту.
Каротт, по мнению свидетелей и судей спора, выиграл первый раунд, зато Мартен победил во втором, проглотив свою кварту на две секунды раньше. Ввиду такого результата они выпили ещё по одной за здоровье друг друга и с тех пор стали друзьями.
Отправляясь за ромом и ртутью, оставленными на Лебединых островах, Мартен знал, что Каротт собирается в Мексиканский залив; хотел воспользоваться его протекцией, чтобы вместе с “Ванно” вновь заглянуть в Тампико и по-мирному провернуть там задуманные торговые операции.
Его планы исполнились: бросив якорь на северном рейде бухты Кайман минор, среди множества других судов он сразу разглядел силуэт “Ванно”, а часом позже взошел на его палубу, приветствуемый необычайным красноречием гостеприимного француза.
Тампико переживал в то время короткую пору своего наивысшего рассвета. Вера Крус ещё не успели восстановить после пожара, который пару лет назад вспыхнул от руки Генриха Шульца после ограбления города и уничтожил три четверти строений, не пощадив складов и портовых сооружений. Поэтому торговля и морские перевозки, а также множество компаний, всяческих учреждений и состоятельных семейств перебралось в отстоящий на сто сорок миль Тампико, на границу округа Тамаулипас. Теперь и все связи между метрополией и всей Новой Испанией шли через этот порт. Посланцы Филиппа II, вновь назначенные правители, члены посольств, прибывающие из Мадрида, Кадиса и Севильи, высаживались в Тампико, чтобы оттуда отправляться сушей до самой Мексики.
Город развивался хаотично, вставали новые, наспех построенные кварталы, постоялые дворы, пульхерии; устраивались шумные ярмарки, зрелища, бои быков и петухов, карнавалы, балы — маскарады и приемы. Губернатор округа Тамаулипас, алькальд и управитель Тампико желали соперничать с Мехико — если не величием строений, дворцов и святынь, то по крайней мере в развитии торговли и числе развлечений.
Такая ситуация привлекала в богатевший город и богачей, и бедняков; людей моря — купцов, землепроходцев и авантюристов — и людей суши — аристократов, земледельцев, художников и нищих. Певцы — индейцы и метисы — распевали corridos о знаменитых сальтеадоров и народных героях или импровизировали новые песни и поэмы, аккомпанируя себе на гитарах и маримбах. Живописцы украшали стены пульхерий сценами боя быков или житий святых, а также малевали и продавали для пожертвований в костелы картины на тему чудесных исцелений, избавлений от смерти, огня, змеиных укусов и так далее — и все это с бесспорным участием соответствующих небесных патронов. На крикливых индейских рынках, куда съезжались высокие повозки ранчеро из льянос с плодами земли, среди лавок и корзин с чили, томатами, тортильями и дульчес проходили петушиные бои, а в соседнем Пануко — бои быков, corridas de toros, не уступавшие подобным столичным зрелищам.
Соборы, торговые площади и улицы, за исключением кварталов богачей, заполнялись нищими и прокаженными — leperos, выставлявшими на вид свои гнойные раны, культи и гниющие тела. Попрошайничали и крали днем, ночью же играли в кости и карты, пили, скандалили, а нередко убивали или грабили запоздавших прохожих, если прежде не попадали в руки городской стражи, которая объезжала город, и не оказывались за решеткой.
В дни праздников проходили многочасовые, куда дольше чем обычные, богослужения, и величественные процессии с музыкой, песнями, хоругвями, фигурами святых, статуями, изображавшими крестный путь, с половодьем цветов, рассыпаемых детьми.
Каждый день перед заходом солнца, когда жара становилась не столь изнурительной, через аламеду в сторону Пануко медленно тянулась цепочка экипажей. В них сидели дамы, часто прехорошенькие и всегда богатые — жены и дочери гачупиносвыряженные в шелка, с огромными веерами из перьев, увешанные драгоценностями, пахнущие пачулями. Рядом на конях гарцевали кабальеро и идальго из лучших фамилий. Их седла, чепраки и уздечки сверкали серебром, огромные шпоры позванивали о золоченые стремена, а мягкие сомбреро, цветные шелковые рубашки, атласные болеро, короткие панталоны — зеленые, синие, или желтые, вышитые золотыми галунами и разукрашенные серебряными пуговицами — рябили в глазах.
Толпа пеших, не столь состоятельных креолов, индейцев в живописных ярких серапе, офицеров низших чинов, чиновников, метисов, актеров и художников, гринго, веселых девиц peyn d'oro таращилась на этот выезд hombres finos, а когда экипажи и всадники в сумерках возвращались, рассыпались по пульхериям, игорным домам и цирковым балаганам, притонам и лупанариям.
Развлечения высшего света не слишком отличались от утех простого народа: кавалеры и дамы меняли наряды и съезжались в театр, на бал-маскарад в салонах коррехидора или играли в монте по частным домам, причем горы серебра переходили из рук в руки, а вино лилось рекой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Каротт казался человеком весьма уравновешенным — словно природа соблюла все пропорции, наградив его всеми достоинствами характера. Если какая-то черта из отличавших его и доминировала над другими, так это искусство приготовить пунш из pulke de mahis с ромом и провозглашать тосты за выпивкой в веселой компании.
Знакомство их с Мартеном началось как раз в такой компании, в одной пульхерии в Тампико. Мартен зашел туда, чтоб утолить жажду и дождаться возвращения Шульца, который улаживал вопросы продажи фернамбукового дерева, а капитан Каротт угощал нескольких английских корсаров, живо обсуждая различные рецепты приготовления пунша. Ян несколько минут прислушивался к их беседе, раз-другой громко рассмеялся, позабавленный шутками француза, потом и сам вставил реплику, и тут же был приглашен в компанию.
Они сразу прониклись взаимной симпатией. Каротт был живым толстячком, округлым, как солидный бочонок, наполненный игристым бургундским вином. На его полном румяном лице, чуть искаженном шрамом, пересекавшим щеку и верхнюю губу под маленьким вздернутым носиком, вечно сияла дружеская улыбка. Не деланная гримаса, какой обычно прикрывают свои деревянные физиономии англичане, а настоящая, сердечная и искренняя улыбка — примета доброго характера и цветущего здоровья души и тела. Мартен смеялся столь же откровенно и столь же часто.
Не прошло и четверти часа, как они побились на полсотни песо, кто приготовит кувшин лучшего пунша и кто быстрее выпьет полную кварту.
Каротт, по мнению свидетелей и судей спора, выиграл первый раунд, зато Мартен победил во втором, проглотив свою кварту на две секунды раньше. Ввиду такого результата они выпили ещё по одной за здоровье друг друга и с тех пор стали друзьями.
Отправляясь за ромом и ртутью, оставленными на Лебединых островах, Мартен знал, что Каротт собирается в Мексиканский залив; хотел воспользоваться его протекцией, чтобы вместе с “Ванно” вновь заглянуть в Тампико и по-мирному провернуть там задуманные торговые операции.
Его планы исполнились: бросив якорь на северном рейде бухты Кайман минор, среди множества других судов он сразу разглядел силуэт “Ванно”, а часом позже взошел на его палубу, приветствуемый необычайным красноречием гостеприимного француза.
Тампико переживал в то время короткую пору своего наивысшего рассвета. Вера Крус ещё не успели восстановить после пожара, который пару лет назад вспыхнул от руки Генриха Шульца после ограбления города и уничтожил три четверти строений, не пощадив складов и портовых сооружений. Поэтому торговля и морские перевозки, а также множество компаний, всяческих учреждений и состоятельных семейств перебралось в отстоящий на сто сорок миль Тампико, на границу округа Тамаулипас. Теперь и все связи между метрополией и всей Новой Испанией шли через этот порт. Посланцы Филиппа II, вновь назначенные правители, члены посольств, прибывающие из Мадрида, Кадиса и Севильи, высаживались в Тампико, чтобы оттуда отправляться сушей до самой Мексики.
Город развивался хаотично, вставали новые, наспех построенные кварталы, постоялые дворы, пульхерии; устраивались шумные ярмарки, зрелища, бои быков и петухов, карнавалы, балы — маскарады и приемы. Губернатор округа Тамаулипас, алькальд и управитель Тампико желали соперничать с Мехико — если не величием строений, дворцов и святынь, то по крайней мере в развитии торговли и числе развлечений.
Такая ситуация привлекала в богатевший город и богачей, и бедняков; людей моря — купцов, землепроходцев и авантюристов — и людей суши — аристократов, земледельцев, художников и нищих. Певцы — индейцы и метисы — распевали corridos о знаменитых сальтеадоров и народных героях или импровизировали новые песни и поэмы, аккомпанируя себе на гитарах и маримбах. Живописцы украшали стены пульхерий сценами боя быков или житий святых, а также малевали и продавали для пожертвований в костелы картины на тему чудесных исцелений, избавлений от смерти, огня, змеиных укусов и так далее — и все это с бесспорным участием соответствующих небесных патронов. На крикливых индейских рынках, куда съезжались высокие повозки ранчеро из льянос с плодами земли, среди лавок и корзин с чили, томатами, тортильями и дульчес проходили петушиные бои, а в соседнем Пануко — бои быков, corridas de toros, не уступавшие подобным столичным зрелищам.
Соборы, торговые площади и улицы, за исключением кварталов богачей, заполнялись нищими и прокаженными — leperos, выставлявшими на вид свои гнойные раны, культи и гниющие тела. Попрошайничали и крали днем, ночью же играли в кости и карты, пили, скандалили, а нередко убивали или грабили запоздавших прохожих, если прежде не попадали в руки городской стражи, которая объезжала город, и не оказывались за решеткой.
В дни праздников проходили многочасовые, куда дольше чем обычные, богослужения, и величественные процессии с музыкой, песнями, хоругвями, фигурами святых, статуями, изображавшими крестный путь, с половодьем цветов, рассыпаемых детьми.
Каждый день перед заходом солнца, когда жара становилась не столь изнурительной, через аламеду в сторону Пануко медленно тянулась цепочка экипажей. В них сидели дамы, часто прехорошенькие и всегда богатые — жены и дочери гачупиносвыряженные в шелка, с огромными веерами из перьев, увешанные драгоценностями, пахнущие пачулями. Рядом на конях гарцевали кабальеро и идальго из лучших фамилий. Их седла, чепраки и уздечки сверкали серебром, огромные шпоры позванивали о золоченые стремена, а мягкие сомбреро, цветные шелковые рубашки, атласные болеро, короткие панталоны — зеленые, синие, или желтые, вышитые золотыми галунами и разукрашенные серебряными пуговицами — рябили в глазах.
Толпа пеших, не столь состоятельных креолов, индейцев в живописных ярких серапе, офицеров низших чинов, чиновников, метисов, актеров и художников, гринго, веселых девиц peyn d'oro таращилась на этот выезд hombres finos, а когда экипажи и всадники в сумерках возвращались, рассыпались по пульхериям, игорным домам и цирковым балаганам, притонам и лупанариям.
Развлечения высшего света не слишком отличались от утех простого народа: кавалеры и дамы меняли наряды и съезжались в театр, на бал-маскарад в салонах коррехидора или играли в монте по частным домам, причем горы серебра переходили из рук в руки, а вино лилось рекой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73