Лейтенант — другое дело. Но на линейном корабле служит от четырех до шести лейтенантов, и мне очень повезло, что разбираться с затесавшейся в ряды корсаров женщиной выпало именно Уильяму.
— Довольно, сержант! — нахмурился он. — Вы свободны. А вас, мэм, попрошу следовать за мной.
Уильям отвел меня в пустую каптерку и закрыл за собой дверь. Еще несколько часов назад я была для него лишь безликой частицей ненавидимого и презираемого Берегового братства, теперь же моя персона вызывала неизмеримо больший интерес. Подняв фонарь над головой, он окинул меня пристальным, изучающим взглядом, не упускающим из виду ни одной мелочи. Мне стало не по себе, и я не выдержала:
— Неужели ты не узнаешь меня, Уильям?!
— Нэнси! — не то вскрикнул, не то простонал он, смертельно побледнев, совсем как тот матросик в трюме. — Ты ли это?
Вместо ответа я показала ему свой талисман — подаренный им в день нашей помолвки перстень, с которым не расставалась ни днем, ни ночью.
— А мое колечко все еще с тобой? — робко поинтересовалась я, одновременно страшась и страстно желая узнать, любит ли он меня до сих пор или уже успел разлюбить.
Уильям приложил руку к груди и расплылся в счастливой улыбке:
— Да, Нэнси! Я не расстанусь с ним даже в могиле!
Признаться, меня сильно удивила — если не сказать большего! — его реакция на мое появление. Я ожидала чего угодно: потрясения, осуждения, взрыва негодования и даже презрения, но никак не того, что произошло в следующий момент. Повесив фонарь на какой-то крюк, Уильям шагнул ко мне, и не успела я опомниться, как оказалась в его объятиях.
— Ты нашлась! Нашлась, благодарение Богу! -исступленно шептал он, не замечая катящихся по его щекам слез и так крепко прижимая меня к себе, как будто для него на всем белом свете не существовало ничего более драгоценного. — Когда мне сообщили в Порт-Ройяле, что тебя похитили пираты, я лишился последней надежды когда-либо увидеть тебя снова. Но я должен был отомстить! О, как я мечтал поквитаться с ними за все, что они сделали с тобой… с нами! — Лицо Уильяма озарилось на миг мстительной радостью. — И небеса вняли моим молитвам. Мы долго искали подлых негодяев, осмелившихся посягнуть на тебя, и наконец-то нашли! — Глаза его угрожающе сузились. — Казнь через повешение — слишком милосердное наказание за столь неслыханную дерзость! Подумать только, эти нечестивцы, богохульники и грязные еретики заставили тебя облачиться в мужское платье! Но теперь ты со мной и в полной безопасности. — Он опять привлек меня к себе и поцеловал в губы — так же страстно и нежно, как в тот памятный вечер в Бате. Поцелуй длился целую вечность — или мне так показалось? — но наконец он с сожалением разжал объятия, снял фонарь и направился к двери. — Идем. Я должен немедленно доложить капитану, а потом мы попробуем подыскать тебе подобающую одежду. Постараюсь, чтобы ты ни одной лишней минуты не оставалась в этом богомерзком и унизительном наряде, противном женскому естеству!
Уильям уже взялся за дверную ручку, но я догнала его и схватила за рукав.
— Постой! — выпалила я. — Подожди минутку.
— Что такое? — недоуменно обернулся он.
— Прежде чем ты отведешь меня к капитану, я должна тебе кое-что рассказать…
И я поведала ему обо всем, что со мной произошло. О предательстве братьев, без моего ведома пообещавших меня в жены бразильцу, а по сути — продавших родную сестру в обмен на возмещение убытков, понесенных торговым домом Кингтонов. О Дьюке и Томасе, Филлис и Минерве, бегстве к маронам и встрече с капитаном Брумом. О том, как мы умоляли пиратов взять нас с собой, не видя другого способа избавиться от преследований Бартоломе. Я говорила, и говорила, и никак не могла выговориться, а Уильям слушал мою исповедь, рыча от ярости, потрясая кулаками, и метался по тесной каморке от переборки к переборке. Когда же я умолкла и вновь решилась взглянуть на него, меня поразило его мрачное, как грозовая туча, лицо. Уильям приблизился, положил руки мне на плечи, в упор посмотрел в глаза и чуть заметно покачал головой.
— Я все понимаю, но одного понять не могу, — заговорил он каким-то странным, невыразительным голосом без малейшего признака обуревавших его всего минуту назад эмоций. — Как могла ты позволить себе скатиться до образа жизни, не имеющего ничего общего с женской природой и предназначением? — Уильям то краснел, то бледнел, некоторые выражения давались ему с трудом, как будто он стеснялся упоминать вслух постыдные, по его мнению, вещи. — Ходить в мужском платье, общаться со всяким отребьем, жить бок о бок с пиратами и даже ходить с ними на абордаж? И все это без принуждения, по собственной воле! Как ты могла? Ведь корсары — это мразь, морские подонки, грязная накипь человечества!
— Но у меня не было выбора! — защищалась я, как могла. — И я прекрасно знаю, что пиратская команда — совсем не место для девушки из хорошей семьи. Только не забывай, что именно они пришли мне на помощь в трудную минуту. Они, а не кто-то другой, протянули руку утопающему и взяли на борт! Могу еще добавить, что за все время ни один из них не оскорбил меня ни словом, ни действием. А что до мужской одежды, скажу, что ты вообще напрасно возмущаешься по этому поводу. Удобно, практично, нисколько не обременяет и от нескромных взглядов защищает. Ты вот попробуй, ради интереса, затянуть корсет и в таком виде драить палубу или забраться на ванты!
— Ну хорошо, допустим… — Видно было, что мои аргументы произвели впечатление, но Уильям, похоже, не собирался сдаваться и решил до конца заклеймить меня позором. — А как объяснить тот факт, что при аресте ты оказалась за одним столом с известными в порту э-э… дамами сомнительного поведения?
— Ну и что тут такого? — удивилась я. — Можно подумать, ты никогда со шлюхами не общался!
— Но я же мужчина!
— То-то и оно! — фыркнула я. — Если кому и предъявлять мне претензии, то уж никак не тебе! — Он смутился, а я продолжала, с каждым мгновением набираясь уверенности: — А с теми девицами мы просто беседовали, и ничего дурного я в этом не вижу. Или ты забыл, что я выросла на бристольских улицах — вместе с тобой, кстати! — и в пансионах для благородных девиц не обучалась? Черт побери, да сколько ж мне еще вдалбливать в твою тупую башку, что я все та же Нэнси, которая любит тебя всей душой, носит, не снимая, твой прощальный подарок и ни о ком другом даже не помышляет?!
Уильям буквально впился глазами в мое пылающее от возмущения лицо, словно пытаясь проникнуть в глубину моих мыслей и убедиться в искренности моих слов. Постепенно морщины у него на лбу разгладились, взгляд сделался мягче, а по губам скользнула слабая улыбка. Уж не знаю, что он там увидел, но хотелось надеяться, что прежнюю Нэнси, о которой я ему только что напомнила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
— Довольно, сержант! — нахмурился он. — Вы свободны. А вас, мэм, попрошу следовать за мной.
Уильям отвел меня в пустую каптерку и закрыл за собой дверь. Еще несколько часов назад я была для него лишь безликой частицей ненавидимого и презираемого Берегового братства, теперь же моя персона вызывала неизмеримо больший интерес. Подняв фонарь над головой, он окинул меня пристальным, изучающим взглядом, не упускающим из виду ни одной мелочи. Мне стало не по себе, и я не выдержала:
— Неужели ты не узнаешь меня, Уильям?!
— Нэнси! — не то вскрикнул, не то простонал он, смертельно побледнев, совсем как тот матросик в трюме. — Ты ли это?
Вместо ответа я показала ему свой талисман — подаренный им в день нашей помолвки перстень, с которым не расставалась ни днем, ни ночью.
— А мое колечко все еще с тобой? — робко поинтересовалась я, одновременно страшась и страстно желая узнать, любит ли он меня до сих пор или уже успел разлюбить.
Уильям приложил руку к груди и расплылся в счастливой улыбке:
— Да, Нэнси! Я не расстанусь с ним даже в могиле!
Признаться, меня сильно удивила — если не сказать большего! — его реакция на мое появление. Я ожидала чего угодно: потрясения, осуждения, взрыва негодования и даже презрения, но никак не того, что произошло в следующий момент. Повесив фонарь на какой-то крюк, Уильям шагнул ко мне, и не успела я опомниться, как оказалась в его объятиях.
— Ты нашлась! Нашлась, благодарение Богу! -исступленно шептал он, не замечая катящихся по его щекам слез и так крепко прижимая меня к себе, как будто для него на всем белом свете не существовало ничего более драгоценного. — Когда мне сообщили в Порт-Ройяле, что тебя похитили пираты, я лишился последней надежды когда-либо увидеть тебя снова. Но я должен был отомстить! О, как я мечтал поквитаться с ними за все, что они сделали с тобой… с нами! — Лицо Уильяма озарилось на миг мстительной радостью. — И небеса вняли моим молитвам. Мы долго искали подлых негодяев, осмелившихся посягнуть на тебя, и наконец-то нашли! — Глаза его угрожающе сузились. — Казнь через повешение — слишком милосердное наказание за столь неслыханную дерзость! Подумать только, эти нечестивцы, богохульники и грязные еретики заставили тебя облачиться в мужское платье! Но теперь ты со мной и в полной безопасности. — Он опять привлек меня к себе и поцеловал в губы — так же страстно и нежно, как в тот памятный вечер в Бате. Поцелуй длился целую вечность — или мне так показалось? — но наконец он с сожалением разжал объятия, снял фонарь и направился к двери. — Идем. Я должен немедленно доложить капитану, а потом мы попробуем подыскать тебе подобающую одежду. Постараюсь, чтобы ты ни одной лишней минуты не оставалась в этом богомерзком и унизительном наряде, противном женскому естеству!
Уильям уже взялся за дверную ручку, но я догнала его и схватила за рукав.
— Постой! — выпалила я. — Подожди минутку.
— Что такое? — недоуменно обернулся он.
— Прежде чем ты отведешь меня к капитану, я должна тебе кое-что рассказать…
И я поведала ему обо всем, что со мной произошло. О предательстве братьев, без моего ведома пообещавших меня в жены бразильцу, а по сути — продавших родную сестру в обмен на возмещение убытков, понесенных торговым домом Кингтонов. О Дьюке и Томасе, Филлис и Минерве, бегстве к маронам и встрече с капитаном Брумом. О том, как мы умоляли пиратов взять нас с собой, не видя другого способа избавиться от преследований Бартоломе. Я говорила, и говорила, и никак не могла выговориться, а Уильям слушал мою исповедь, рыча от ярости, потрясая кулаками, и метался по тесной каморке от переборки к переборке. Когда же я умолкла и вновь решилась взглянуть на него, меня поразило его мрачное, как грозовая туча, лицо. Уильям приблизился, положил руки мне на плечи, в упор посмотрел в глаза и чуть заметно покачал головой.
— Я все понимаю, но одного понять не могу, — заговорил он каким-то странным, невыразительным голосом без малейшего признака обуревавших его всего минуту назад эмоций. — Как могла ты позволить себе скатиться до образа жизни, не имеющего ничего общего с женской природой и предназначением? — Уильям то краснел, то бледнел, некоторые выражения давались ему с трудом, как будто он стеснялся упоминать вслух постыдные, по его мнению, вещи. — Ходить в мужском платье, общаться со всяким отребьем, жить бок о бок с пиратами и даже ходить с ними на абордаж? И все это без принуждения, по собственной воле! Как ты могла? Ведь корсары — это мразь, морские подонки, грязная накипь человечества!
— Но у меня не было выбора! — защищалась я, как могла. — И я прекрасно знаю, что пиратская команда — совсем не место для девушки из хорошей семьи. Только не забывай, что именно они пришли мне на помощь в трудную минуту. Они, а не кто-то другой, протянули руку утопающему и взяли на борт! Могу еще добавить, что за все время ни один из них не оскорбил меня ни словом, ни действием. А что до мужской одежды, скажу, что ты вообще напрасно возмущаешься по этому поводу. Удобно, практично, нисколько не обременяет и от нескромных взглядов защищает. Ты вот попробуй, ради интереса, затянуть корсет и в таком виде драить палубу или забраться на ванты!
— Ну хорошо, допустим… — Видно было, что мои аргументы произвели впечатление, но Уильям, похоже, не собирался сдаваться и решил до конца заклеймить меня позором. — А как объяснить тот факт, что при аресте ты оказалась за одним столом с известными в порту э-э… дамами сомнительного поведения?
— Ну и что тут такого? — удивилась я. — Можно подумать, ты никогда со шлюхами не общался!
— Но я же мужчина!
— То-то и оно! — фыркнула я. — Если кому и предъявлять мне претензии, то уж никак не тебе! — Он смутился, а я продолжала, с каждым мгновением набираясь уверенности: — А с теми девицами мы просто беседовали, и ничего дурного я в этом не вижу. Или ты забыл, что я выросла на бристольских улицах — вместе с тобой, кстати! — и в пансионах для благородных девиц не обучалась? Черт побери, да сколько ж мне еще вдалбливать в твою тупую башку, что я все та же Нэнси, которая любит тебя всей душой, носит, не снимая, твой прощальный подарок и ни о ком другом даже не помышляет?!
Уильям буквально впился глазами в мое пылающее от возмущения лицо, словно пытаясь проникнуть в глубину моих мыслей и убедиться в искренности моих слов. Постепенно морщины у него на лбу разгладились, взгляд сделался мягче, а по губам скользнула слабая улыбка. Уж не знаю, что он там увидел, но хотелось надеяться, что прежнюю Нэнси, о которой я ему только что напомнила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102