У Насти было слабое сердце, как у мамы. Она не выдержала наркоза.
В начале июля я похоронила Настю…
Домой ехали молча.
Павел смотрел сосредоточенно на дорогу — серое полотно, убегающее из-под колес, вздымающееся по сторонам жидкими облаками пыли. Поздняя осень выдалась в этом году — конец октября, а ни разу еще даже не подморозило.
— Ничего не забыли? — спросила Рита как-то равнодушно. Впрочем, равнодушие это было оправданным: в самом деле, это была последняя поездка, и возвращаться на дачу раньше апреля месяца они уже все равно не станут. Даже в том случае, если что-то забыли. Землю вскопали, чеснок посадили, постельное белье перестирали, никакой провизии для мышей в шкафах не оставили.
— Чай, кажется, забыли, — вспомнил Павел. Тот , со вкусом апельсина. Как стояла пачка на столе, так и осталась стоять.
— Ну и слава Богу. Пускай пируют мыши. А мне этот чай не понравился.
Машина, как это случалось каждый год во время последних поездок, была набита до отказа. Багажник с трудом захлопнулся. При этом единственной вещью, которая действительно стоила того, чтобы тащить ее с дачи домой, на взгляд Павла, была гитара.
Из далеких странствий она возвращалась теперь домой. Давно забытая, запылившаяся. Павел сам уговорил Риту взять гитару, почему-то решив, что с присутствием гитары ему станет легче. Если гитара будет висеть на стене — Рита останется не одна, когда Павел решится наконец ее покинуть. У нее будет гитара. Он утешал себя этой мыслью, в то же время абсолютно осознавая ее бесполезность и даже жестокость. Оставляя в доме гитару, он обрекает Риту на вечные воспоминания.
«Вот ведь, — думал Павел, сосредоточенно вглядываясь в темную дорогу. — Столько лет на стене провисела — никто и не вспоминал о ней. И без нее тошно было, теперь еще…»
И все же теперь, после того, как гитара ожила, оставлять ее висеть забытой на стене в Ритиной комнате казалось Павлу кощунственным. Столько воспоминаний, связанных с этой гитарой, нахлынуло в тот вечер, захлестнуло с головой. В какое-то мгновение Павел даже почти поверил в то, что все произошедшее с ним в последние два месяца — всего лишь сон, и счастливый и страшный одновременно. Он видел Риту — молодую, рыжеволосую хохотушку Риту, слышал ее голос, видел, как играли ямочки у нее на щеках, когда Рита улыбалась. Привычное убеждение в том, что Рита за последние годы изменилась, постарела, стала серьезной и домовитой, — убеждение это куда-то испарилось, и Павел отчетливо осознал то, что сам себе все это время его навязывал. Серьезная, земная и будничная Рита существовала лишь в его воображении. Звуки гитары воскресили в памяти прежний образ Риты, и Павел понял, что за прошедшие годы жена совсем не изменилась. Только грусть в ее глазах, которую так упорно он отказывался замечать все это время, делала Риту старше. Даже не старше, а взрослее, искушеннее…
Он думал о Рите, и в то же время ни на минуту не забывал о Валерии. Время шло, а ничто не менялось, он продолжал блуждать в железных кольцах замкнутого круга, которые сжимались, как казалось Павлу, с каждым прожитым часом все плотнее.
И это молчание в дороге тоже казалось невыносимым. Павел чувствовал груз этого молчания, словно рядом с ним сидел какой-то малознакомый человек, с которым необходимо поддерживать беседу. Раньше молчание вдвоем с Ритой никогда не казалось ему таким обременительным…
Наконец долгий путь закончился. Павел припарковал машину на стоянке и медленно поплелся к дому вслед за женой. Оба были нагружены всевозможными сумками и пакетами — тут уж не до разговоров, и это немного облегчало ситуацию.
— Свет горит, — бросила Рита через плечо. — Странно, в такое время он обычно дома не сидит.
— Может, только уходить собирается, — предположил Павел.
— Десять часов. Поздновато, завтра ведь на работу ему.
— Кстати! — вспомнил вдруг Павел захотелось хлопнуть себя по лбу от досады: надо же, еще в пятницу собирался сказать сыну и до сих пор ни разу не вспомнил. — Совсем забыл сказать тебе. Ты Нестерова помнишь — Костика, приятеля моего старинного, который тогда на пляже…
— Помню, — спокойно ответила Рита как будто не заметила, как дрогнул голос мужа при воспоминании о том далеком пляже. — Конечно, помню. Он сейчас уже в Москве работает.
— И очень успешно работает — продолжил Павел. — У него сеть магазинов по всей страну. Я рассказывал, кажется.
—Да, рассказывал. Молодец Костик от него можно было ожидать. У него от природы кома кая жилка. Сейчас время его и таких, как он…
— Возможно. Так вот, я совсем забыл тебе сказать. Он мне звонил в прошлый четверг…
— Надо же, — улыбнулась Рита. — В подобных случаях старых друзей гораздо чаще забывают, чем вспоминают о них.
— А он вот вспомнил. Лет шесть мы с ним уже не виделись. Может, и больше. Он у нас в Саратове проездом был. В тот же день вечером уехал куда-то на Север. В Тюмень, кажется… Жаль, встретиться не смогли. Да не к тому. Знаешь, он Сережку к себе зовет. Ему программист толковый нужен…
— Сережку? К себе? — Рита остановилась, нахмурилась. — То есть как это — к себе?
— В Москву, — снова повторил Павел, — Работать, понимаешь. Я у него спросил про зарплату. Хорошо, что сидел в это время. Иначе просто упал бы.
— Да, говорят, в Москве хорошие зарплаты, — медленно проговорила Рита. — Не то, что здесь у нас, в провинции.
— Хорошие — не то слово. Да что с тобой, Рита?
— А как же… Как же я, Паша? Если Сережка уедет?
Он не сразу понял смысл сказанных слов. Уже собрался было поднять жену на смех, обозвать ее ласково курицей-наседкой, которая не заметила, что цыпленок ее уже давно в петушка превратился. И вдруг осекся, осознав истинный смысл услышанного.
Ведь возразить Рите он не мог. Не мог ей сказать с доброй усмешкой: «Если Сережка уедет, мы останемся вдвоем». Он знал об этом. Только, получается, и Рита тоже знала и он стоял и молча смотрел на жену, чувствуя ужас приближения роковой минуты. Сейчас, вот сейчас она скажет ему эти слова. Она скажет: «Ведь я останусь совсем одна, Паша». А он не сможет ей ничего возразить… Но Рита справилась с ситуацией. Рита снова взяла на себя всю тяжесть, которая казалась невыносимой для плеч этой хрупкой женщины с грустными глазами. Улыбнулась и тихо сказала:
— Впрочем, такова участь родителей — рано или поздно приходится отпускать от себя своих детей. Все справляются, и мы справимся как-нибудь. В конце концов, Москва не так уж и далеко от Саратова. Всего лишь ночь на поезде… А для него это — прекрасный шанс. Знаешь, я давно заметила, что он мается на этой работе. Нравится она ему, и в то же время он чувствует, что реализовать себя не может…
Рита все говорила и говорила. Торопливо и многосложно. Постепенно, шаг за шагом все дальше удаляясь от той опасной темы, которую невольно затронула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62