как это я раньше не вспомнила, ведь говорила же мне Настька — Селезнев Павел Алексеевич, он и есть.
Трудно описать словами, что я тогда испытала. Я смотрела на него и чувствовала, что умираю от ненависти. Я представляла себе, как подойду к нему после пары, как стану бить его по лицу, кричать на него, выплескивая всю накопившуюся боль…
Нет, конечно. Не подошла, не ударил. Не смогла почему-то. Прошла мимо и даже взгляда не подняла. Только чувствовала, как кипит во мне бессильная ярость.
Вернулась домой, легла спать. Всю ночь глаз не сомкнула — все думала, думала. Вспоминала его лицо холеное, голос уверенный, тон ироничный. Все хуже и хуже мне становилось. Ночь прошла, день наступил, а я все думала о нем. Непостижимым мне казалось все это. Это спокойствие его, взгляд скучающий. Взгляд человека, не причастного к смерти…
Невозможно было с этим смириться. Я решила тогда снова пойти на лекцию, дождаться конца пары и на этот раз сделать — хоть что-нибудь. Оскорбить, ударить, плюнуть в лицо. Хоть что-нибудь…
Странно как-то все получилось. Как будто кто-то свыше вмешался в ход событий, встал на мою сторону и не позволил мне совершить ту ошибку непоправимую. На лекции у меня закружилась голова, веки свинцом налились. Это, видимо, от бессонной ночи, от нервного перенапряжения. А потом я в какую-то яму темную провалилась. И не сон это был вовсе, а какой-то тяжкий полубред, трясина какая-то, из которой я выбраться пыталась безуспешно. Она меня совсем затянула, отгородила от реальности.
А потом, когда я очнулась, уже поздно было. Онстоял возле меня. Дотронулся до плеча моего, а я сразу не сообразила, кто он и что все это значит. Перебросилась с ним парой фраз и только потом уже осознала отчетливо, где я нахожусь и с кем разговариваю, .. Но в тот момент что-то почудилось мне в его глазах. Что именно — я тогда еще расшифровать не успела, но какое-то шестое чувство остановило меня. Я не стала кричать, не стала устраивать скандала. Ненависть моя затаилась, как дикая кошка перед прыжком. Это она, ненависть, заставила меня взять себя в руки. Она шепнула мне: «Поговори с ним. Поговори с ним спокойно, выйди с ним на улицу…
Так-так. Продолжай беседу, неплохо у тебя получается. Задержи его возле себя. Еще хотя бы на час — я знаю, ты сумеешь, у тебя получится. Вот видишь, получилось. Еще, еще…
Только не смотри на него, — приказала мне ненависть, — не смотри до тех пор, пока я тебе сама не прикажу этого сделать…»
Послушалась я ее, не стала смотреть. Все шла рядом с ним и слушала, изредка кивала в ответ. Не знаю, может, и невпопад у меня получалось, потому что иногда я словно проваливалась куда-то. Оказывалась вдруг снова в Настиной комнате и вместо голоса своего собеседника слышала ее, Настин, голос: «А потом его отец меня с лестницы спустил. Видишь вот, ссадина на коленке. И на локте тоже ссадина, видишь?»
Он-то не догадывался о том, что было в тот вечер нас трое. Я, он и она — ненависть моя, которая еще долго мне на него смотреть запрещала. А потом вдруг шепнула на ухо: «Что ж, молодей, , девочка. А теперь смотри. Теперь я тебе разрешаю…»
Я послушно подняла глаза и встретилась с его взглядом. И в этот момент поняла: человек этот сделает все, что я прикажу ему сделать.
«Видишь?» — услышала я, словно наяву, даже вздрогнула от неожиданности — настолько явственно прозвучал этот торжествующий голос.
Не знаю, как это у нее получилось, только ненависть моя своего добилась. Наверное, за то время, пока блуждали мы по аллее, пока рассказывал он мне свои истории бесконечные, она как-то незаметноопутала его веревками, привязала ко мне покрепче, чтобыуже никуда не делся.
«Никуда он теперь от тебя не денется, — шепнула мне ненависть. — Ты теперь ему хозяйка»
Так начали мы с ним встречаться. Цель этих встреч была ясна мне с первого вечера. С того самого вечера, когда ненависть моя вдруг перестала биться в истерике и превратилась в даму расчетливую рассудительную и коварную. Она руководила мной, она вела меня шаг за шагом к той цели, которая теперь стала единственной целью моей жизни.
«Ты сможешь, у тебя получится, — шептала мне ненависть, — только не торопись. Ни к чему в таких делах торопиться..»
Я была ей послушна. Я делала все именно так, как велела она. И на свидание не пришла в первый вечер, потому что она мне сказала: «Нет, подожди. Подожди, нужно затянуть веревки еще покрепче». А потом, увидев его на следующий день, я и сама заметила, что веревки эти затянуты — туже некуда.
Медленно, шаг за шагом, я шла к своей цели. Как-то мне удавалось играть свою роль, ни разу — ни словом, ни жестом, ни взглядом — не выдать себя. Случалось, я наблюдала за ним издалека. В аллее, спрятавшись за деревом, долго стояла и смотрела, как беспомощно он оглядывается по сторонам. Когда я появлялась, лицо его начинало светиться счастьем. Я чувствовала его беззащитность перед собой и питала ею свою ненависть.
Собственно, цель этих встреч была одна. Я хотела разрушить их мир — точно так же, как они разрушили мой. Уничтожить их всех — только теперь уже не физически, о чем мечтала когда-то, а нравственно. Точно так же, как они уничтожили меня. А в те редкие моменты, когда силы меня покидали, когда рассудок внезапно возвращался ко мне и я вместо объекта ненависти вдруг видела перед собой простого человека — мужчину с седыми висками, искренней и всегда немного смущенной улыбкой, уставшими и грустными глазами, — я призывала на помощь память.
Это было нетрудно. Голос сестры, ее слова моя память сохранила четким отпечатком, не тускнеющим от времени. Это было нетрудно: «А потом его отец меня с лестницы спустил. Видишь вот, ссадина на коленке…»
И ненависть снова возвращалась ко мне. Я продолжала слушаться ее беспрекословно и терпеливо ждала того момента, когда же наконец начнется новый этап этой замысловатой игры, цель которой была известна лишь мне одной.
Это случилось достаточно скоро. Еще и месяца не прошло с тех пор, как начали мы встречаться. В лесу мы были одни. Я попыталась спровоцировать его, и у меня легко это получилось. Рыбка заглотнула наживку, и теперь оставалось только аккуратно вытянуть ее на поверхность. Осторожно, чтобы не соскользнула с крючка.
Сначала он, кажется, не поверил мне. Сказал, что все это блажь, потому что семья его не может быть помехой нашей близости. Как бы не так, усмехнулась я мысленно, и придумала на ходу туманную историю, полную психологизма. Старик Фрейд до сих пор в моде — естественно, он читал его труды, а потому вынужден был мне поверить. Я сказала только: «Это связано с моим детством». Больше даже говорить ничего не пришлось. Он поверил. Я видела это по глазам — ведь он всегда считал меня необыкновенной, странной, поэтому сказка дядюшки Фрейда сработала безотказно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Трудно описать словами, что я тогда испытала. Я смотрела на него и чувствовала, что умираю от ненависти. Я представляла себе, как подойду к нему после пары, как стану бить его по лицу, кричать на него, выплескивая всю накопившуюся боль…
Нет, конечно. Не подошла, не ударил. Не смогла почему-то. Прошла мимо и даже взгляда не подняла. Только чувствовала, как кипит во мне бессильная ярость.
Вернулась домой, легла спать. Всю ночь глаз не сомкнула — все думала, думала. Вспоминала его лицо холеное, голос уверенный, тон ироничный. Все хуже и хуже мне становилось. Ночь прошла, день наступил, а я все думала о нем. Непостижимым мне казалось все это. Это спокойствие его, взгляд скучающий. Взгляд человека, не причастного к смерти…
Невозможно было с этим смириться. Я решила тогда снова пойти на лекцию, дождаться конца пары и на этот раз сделать — хоть что-нибудь. Оскорбить, ударить, плюнуть в лицо. Хоть что-нибудь…
Странно как-то все получилось. Как будто кто-то свыше вмешался в ход событий, встал на мою сторону и не позволил мне совершить ту ошибку непоправимую. На лекции у меня закружилась голова, веки свинцом налились. Это, видимо, от бессонной ночи, от нервного перенапряжения. А потом я в какую-то яму темную провалилась. И не сон это был вовсе, а какой-то тяжкий полубред, трясина какая-то, из которой я выбраться пыталась безуспешно. Она меня совсем затянула, отгородила от реальности.
А потом, когда я очнулась, уже поздно было. Онстоял возле меня. Дотронулся до плеча моего, а я сразу не сообразила, кто он и что все это значит. Перебросилась с ним парой фраз и только потом уже осознала отчетливо, где я нахожусь и с кем разговариваю, .. Но в тот момент что-то почудилось мне в его глазах. Что именно — я тогда еще расшифровать не успела, но какое-то шестое чувство остановило меня. Я не стала кричать, не стала устраивать скандала. Ненависть моя затаилась, как дикая кошка перед прыжком. Это она, ненависть, заставила меня взять себя в руки. Она шепнула мне: «Поговори с ним. Поговори с ним спокойно, выйди с ним на улицу…
Так-так. Продолжай беседу, неплохо у тебя получается. Задержи его возле себя. Еще хотя бы на час — я знаю, ты сумеешь, у тебя получится. Вот видишь, получилось. Еще, еще…
Только не смотри на него, — приказала мне ненависть, — не смотри до тех пор, пока я тебе сама не прикажу этого сделать…»
Послушалась я ее, не стала смотреть. Все шла рядом с ним и слушала, изредка кивала в ответ. Не знаю, может, и невпопад у меня получалось, потому что иногда я словно проваливалась куда-то. Оказывалась вдруг снова в Настиной комнате и вместо голоса своего собеседника слышала ее, Настин, голос: «А потом его отец меня с лестницы спустил. Видишь вот, ссадина на коленке. И на локте тоже ссадина, видишь?»
Он-то не догадывался о том, что было в тот вечер нас трое. Я, он и она — ненависть моя, которая еще долго мне на него смотреть запрещала. А потом вдруг шепнула на ухо: «Что ж, молодей, , девочка. А теперь смотри. Теперь я тебе разрешаю…»
Я послушно подняла глаза и встретилась с его взглядом. И в этот момент поняла: человек этот сделает все, что я прикажу ему сделать.
«Видишь?» — услышала я, словно наяву, даже вздрогнула от неожиданности — настолько явственно прозвучал этот торжествующий голос.
Не знаю, как это у нее получилось, только ненависть моя своего добилась. Наверное, за то время, пока блуждали мы по аллее, пока рассказывал он мне свои истории бесконечные, она как-то незаметноопутала его веревками, привязала ко мне покрепче, чтобыуже никуда не делся.
«Никуда он теперь от тебя не денется, — шепнула мне ненависть. — Ты теперь ему хозяйка»
Так начали мы с ним встречаться. Цель этих встреч была ясна мне с первого вечера. С того самого вечера, когда ненависть моя вдруг перестала биться в истерике и превратилась в даму расчетливую рассудительную и коварную. Она руководила мной, она вела меня шаг за шагом к той цели, которая теперь стала единственной целью моей жизни.
«Ты сможешь, у тебя получится, — шептала мне ненависть, — только не торопись. Ни к чему в таких делах торопиться..»
Я была ей послушна. Я делала все именно так, как велела она. И на свидание не пришла в первый вечер, потому что она мне сказала: «Нет, подожди. Подожди, нужно затянуть веревки еще покрепче». А потом, увидев его на следующий день, я и сама заметила, что веревки эти затянуты — туже некуда.
Медленно, шаг за шагом, я шла к своей цели. Как-то мне удавалось играть свою роль, ни разу — ни словом, ни жестом, ни взглядом — не выдать себя. Случалось, я наблюдала за ним издалека. В аллее, спрятавшись за деревом, долго стояла и смотрела, как беспомощно он оглядывается по сторонам. Когда я появлялась, лицо его начинало светиться счастьем. Я чувствовала его беззащитность перед собой и питала ею свою ненависть.
Собственно, цель этих встреч была одна. Я хотела разрушить их мир — точно так же, как они разрушили мой. Уничтожить их всех — только теперь уже не физически, о чем мечтала когда-то, а нравственно. Точно так же, как они уничтожили меня. А в те редкие моменты, когда силы меня покидали, когда рассудок внезапно возвращался ко мне и я вместо объекта ненависти вдруг видела перед собой простого человека — мужчину с седыми висками, искренней и всегда немного смущенной улыбкой, уставшими и грустными глазами, — я призывала на помощь память.
Это было нетрудно. Голос сестры, ее слова моя память сохранила четким отпечатком, не тускнеющим от времени. Это было нетрудно: «А потом его отец меня с лестницы спустил. Видишь вот, ссадина на коленке…»
И ненависть снова возвращалась ко мне. Я продолжала слушаться ее беспрекословно и терпеливо ждала того момента, когда же наконец начнется новый этап этой замысловатой игры, цель которой была известна лишь мне одной.
Это случилось достаточно скоро. Еще и месяца не прошло с тех пор, как начали мы встречаться. В лесу мы были одни. Я попыталась спровоцировать его, и у меня легко это получилось. Рыбка заглотнула наживку, и теперь оставалось только аккуратно вытянуть ее на поверхность. Осторожно, чтобы не соскользнула с крючка.
Сначала он, кажется, не поверил мне. Сказал, что все это блажь, потому что семья его не может быть помехой нашей близости. Как бы не так, усмехнулась я мысленно, и придумала на ходу туманную историю, полную психологизма. Старик Фрейд до сих пор в моде — естественно, он читал его труды, а потому вынужден был мне поверить. Я сказала только: «Это связано с моим детством». Больше даже говорить ничего не пришлось. Он поверил. Я видела это по глазам — ведь он всегда считал меня необыкновенной, странной, поэтому сказка дядюшки Фрейда сработала безотказно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62