Когда нет будущего, наверное, только это и остается — жить прошлым, находить в нем надежду и утешение. Почти два месяца прошло с тех пор, как мы расстались. Но я так отчетливо помню каждую мелочь, каждую деталь. Закрываю глаза и слышу его голос, вижу его глаза, его улыбку. А потом, очнувшись от этих воспоминаний, долго не могу прийти в себя, снова не могу поверить в то, что случилось…
И так почти каждый день. Сколько уже этих дней было… Они проходят мимо меня, похожие друг на друга, принося с собой одну только тоску и боль. Кажется, время остановилось, перестало дробиться на привычные отрезки, превратившись в один непрерывный поток этой бесконечной тоски и боли…
Первую неделю я жила, как во сне. Я почти перестала воспринимать действительность, полностью погрузившись в свой плоский мир. Лишь изредка вырываясь за пределы этой плоскости, я вдруг обнаруживала себя на работе, сидящей за столом среди вороха каких-то бумаг. Видела лица людей, глаза, которые смотрели на меня порой с жалостью, порой с раздражением. А иногда я даже страх замечала в этих взглядах, а меня обращенных. Не знаю, может быть, и правда пугающее впечатление я на людей производила. Мне-то привычным уже казалось это лицо, которое я изредка видела в зеркале. Бледное, темные круги под глазами. И глаза — пустые, совсем ничего не выражающие. Глаза — зеркало души, в которой, кроме пустоты, ничего не осталось больше.
Заканчивался рабочий день, я шла по улице, садилась в автобус и очень часто проезжала мимо остановки, па которой должна была выйти. Этот дом, эти стены теперь казались мне абсолютно чужими. Сначала я и оттуда хотела сбежать, как сбежала когда-то из нашей квартиры, где все напоминало о Насте. Здесь все напоминало а Сергее, о расставании. Только ведь не зря говорят: от себя не убежишь. Глупо прятаться от предметов, от стен, когда боль живет внутри. Где бы ты ни находился она все равно не исчезнет. И тогда я решила вернуться домой. Я вдруг совершенно отчетливо поняла, что пришло время. Что нужно взять себя в руки перестать наконец прятаться от того, от чего спрятаться невозможно, и попытаться начать какую-то новую жизнь… Новую жизнь на старом месте. Я захотела вернуться домой…
Сначала страх был сильнее. Несколько дней я боролась с собой, уговаривала себя, внушала себе, что у меня получится, что я сумею, но все было напрасно. Я все откладывала и откладывала этот момент, как откладывала еще недавно разговор с Сергеем. Я пыталась убедить себя в том, что там, дома, у меня все же были счастливые моменты. Моменты, связанные с детством, с тем далеким временем, когда мы жили вчетвером, когда все еще были живы — и папа, и мама, и Настя. Там, дома, я жила в любви. Я жила — любовью. А те несколько месяцев, проведенных здесь, я жила только ненавистью, болью, разочарованием. И все же долго не могла я решиться вернуться домой…
Это получилось случайно. В тот вечер, очнувшись на какой-то короткий промежуток времени от мыслей своих тягостных, я вдруг увидела над головой у себя огромного паука. Я с детства боялась пауков, они всегда внушали мне какой-то панический ужас, ощущение неотвратимо надвигающегося несчастья. Раньше с пауками всегда боролась Настя. Она совершенно спокойно брала паука за тонкие лапки — брезгливо, кончиками пальцев, но в то же время совершенно спокойно. Насти никогда не убивала пауков, потому что кто-то сказал ей, что это плохая примета. Летом она выбрасывала их за окно, зимой просто выпускала за дверь.
Паук висел прямо над моей головой. Я, содрогаясь от страха и отвращения, потянулась к нему. Страшно было до него дотрагиваться, только еще страшнее было оставлять его висеть на потолке. Я смахнула его с потолка тряпкой — и в этот момент нечаянно задела гитару, висящую на стене.
Гитара качнулась и упала вниз на пол. Струны издали гулкий звук…
А потом я как будто выпала из окружающего мира. Этот звук все стоял у меня в ушах, все звучал и звучал не смолкая. Было такое ощущение, что он повис в воздухе, каким-то образом растворился в его молекулах и обрел вечную жизнь. И никуда уже теперь мне от него никуда не деться, так и будет он вечно преследовать меня, будить по ночам, находить в каждом уголке, проникать внутрь меня, как бы сильно я ни зажимала уши.
И в этот момент я почувствовала, что приблизилась к критической черте. Подошли вплотную к порогу безумия… Говорят, что люди, которые сходят с ума, не замечают этого, не чувствуют. А я в тот вечер почувствовала. Потому что где-то в глубине — души проснулось слабое сомнение: ведь не может такого быть. Звук не может существовать вечно, это просто болезнь моя заставляет меня слышать его.
Я пыталась себя убедить в этом. Но ничего не получалось. Не знаю, может быть, это просто давление у меня подскочило, но кровь шумела в ушах. Я забыла уже и про паука, и про гитару, которая так и лежала на полу. Быстро переоделась, даже ни одной вещи с собой не взяла, только тетрадку эту свою в сумку бросила и ушла…
Помню, первое, что меня поразило, когда я открыла дверь и зашла в квартиру — кактусы на подоконнике. Так и стояли они, зеленые, и даже вырасти успели за то время, пока меня не было…
Вот так я вернулась домой к Настиным картинам, к Настиным вещам. От одних воспоминаний — к другим воспоминаниям, от одной боли — к другой. Первые несколько дней я вообще ни к чему не прикасалась, спала на диване, даже постель не стелила. Ходила по квартире, как по музею. На третий день вдруг телефон зазвонил. Я бросилась к нему — подумала, что это Сергей. Сама себе удивилась: ведь сколько времени уже прошло, я даже не думала, что надежда моя, оказывается, до сих пор жива осталась. Но оказалось, что это звонили с работы. Вот ведь до чего меня мое безумие довело: я даже забыла о том, что мне на работу ходить нужно.
Взяла себя в руки. Сказала, что плохо себя чувствовала, извинилась. На следующий день встала утром пораньше, привела себя в порядок, волосы уложила, даже губы накрасила. Пришла на работу и вдруг заметила, что мне рады… Улыбаются все, спрашивают о самочувствии… Я что-то отвечаю, пытаюсь улыбаться в ответ. Потом с удивлением замечаю, что целый час уже прошел, я все это время архив разбирала, и так сильно меня занятие это поглотило, что я не вспоминала ни разу о своих несчастьях… А ведь и не думала уже, что когда-нибудь у меня это. получится!
Вернулась домой, пыль везде протерла, полы помыла, вещи по местам разложила. Кактусы полила, хоть и знала, что не нуждаются они зимой в поливке. Просто так полила, чтобы они поняли: я вернулись… В общем, привела квартиру в порядок, только в Настину комнату Заходить все еще боялась. Не стала себя заставлять — решила, что не время пока еще. Потом поужинала. Ужином это, конечно, назвать было трудно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
И так почти каждый день. Сколько уже этих дней было… Они проходят мимо меня, похожие друг на друга, принося с собой одну только тоску и боль. Кажется, время остановилось, перестало дробиться на привычные отрезки, превратившись в один непрерывный поток этой бесконечной тоски и боли…
Первую неделю я жила, как во сне. Я почти перестала воспринимать действительность, полностью погрузившись в свой плоский мир. Лишь изредка вырываясь за пределы этой плоскости, я вдруг обнаруживала себя на работе, сидящей за столом среди вороха каких-то бумаг. Видела лица людей, глаза, которые смотрели на меня порой с жалостью, порой с раздражением. А иногда я даже страх замечала в этих взглядах, а меня обращенных. Не знаю, может быть, и правда пугающее впечатление я на людей производила. Мне-то привычным уже казалось это лицо, которое я изредка видела в зеркале. Бледное, темные круги под глазами. И глаза — пустые, совсем ничего не выражающие. Глаза — зеркало души, в которой, кроме пустоты, ничего не осталось больше.
Заканчивался рабочий день, я шла по улице, садилась в автобус и очень часто проезжала мимо остановки, па которой должна была выйти. Этот дом, эти стены теперь казались мне абсолютно чужими. Сначала я и оттуда хотела сбежать, как сбежала когда-то из нашей квартиры, где все напоминало о Насте. Здесь все напоминало а Сергее, о расставании. Только ведь не зря говорят: от себя не убежишь. Глупо прятаться от предметов, от стен, когда боль живет внутри. Где бы ты ни находился она все равно не исчезнет. И тогда я решила вернуться домой. Я вдруг совершенно отчетливо поняла, что пришло время. Что нужно взять себя в руки перестать наконец прятаться от того, от чего спрятаться невозможно, и попытаться начать какую-то новую жизнь… Новую жизнь на старом месте. Я захотела вернуться домой…
Сначала страх был сильнее. Несколько дней я боролась с собой, уговаривала себя, внушала себе, что у меня получится, что я сумею, но все было напрасно. Я все откладывала и откладывала этот момент, как откладывала еще недавно разговор с Сергеем. Я пыталась убедить себя в том, что там, дома, у меня все же были счастливые моменты. Моменты, связанные с детством, с тем далеким временем, когда мы жили вчетвером, когда все еще были живы — и папа, и мама, и Настя. Там, дома, я жила в любви. Я жила — любовью. А те несколько месяцев, проведенных здесь, я жила только ненавистью, болью, разочарованием. И все же долго не могла я решиться вернуться домой…
Это получилось случайно. В тот вечер, очнувшись на какой-то короткий промежуток времени от мыслей своих тягостных, я вдруг увидела над головой у себя огромного паука. Я с детства боялась пауков, они всегда внушали мне какой-то панический ужас, ощущение неотвратимо надвигающегося несчастья. Раньше с пауками всегда боролась Настя. Она совершенно спокойно брала паука за тонкие лапки — брезгливо, кончиками пальцев, но в то же время совершенно спокойно. Насти никогда не убивала пауков, потому что кто-то сказал ей, что это плохая примета. Летом она выбрасывала их за окно, зимой просто выпускала за дверь.
Паук висел прямо над моей головой. Я, содрогаясь от страха и отвращения, потянулась к нему. Страшно было до него дотрагиваться, только еще страшнее было оставлять его висеть на потолке. Я смахнула его с потолка тряпкой — и в этот момент нечаянно задела гитару, висящую на стене.
Гитара качнулась и упала вниз на пол. Струны издали гулкий звук…
А потом я как будто выпала из окружающего мира. Этот звук все стоял у меня в ушах, все звучал и звучал не смолкая. Было такое ощущение, что он повис в воздухе, каким-то образом растворился в его молекулах и обрел вечную жизнь. И никуда уже теперь мне от него никуда не деться, так и будет он вечно преследовать меня, будить по ночам, находить в каждом уголке, проникать внутрь меня, как бы сильно я ни зажимала уши.
И в этот момент я почувствовала, что приблизилась к критической черте. Подошли вплотную к порогу безумия… Говорят, что люди, которые сходят с ума, не замечают этого, не чувствуют. А я в тот вечер почувствовала. Потому что где-то в глубине — души проснулось слабое сомнение: ведь не может такого быть. Звук не может существовать вечно, это просто болезнь моя заставляет меня слышать его.
Я пыталась себя убедить в этом. Но ничего не получалось. Не знаю, может быть, это просто давление у меня подскочило, но кровь шумела в ушах. Я забыла уже и про паука, и про гитару, которая так и лежала на полу. Быстро переоделась, даже ни одной вещи с собой не взяла, только тетрадку эту свою в сумку бросила и ушла…
Помню, первое, что меня поразило, когда я открыла дверь и зашла в квартиру — кактусы на подоконнике. Так и стояли они, зеленые, и даже вырасти успели за то время, пока меня не было…
Вот так я вернулась домой к Настиным картинам, к Настиным вещам. От одних воспоминаний — к другим воспоминаниям, от одной боли — к другой. Первые несколько дней я вообще ни к чему не прикасалась, спала на диване, даже постель не стелила. Ходила по квартире, как по музею. На третий день вдруг телефон зазвонил. Я бросилась к нему — подумала, что это Сергей. Сама себе удивилась: ведь сколько времени уже прошло, я даже не думала, что надежда моя, оказывается, до сих пор жива осталась. Но оказалось, что это звонили с работы. Вот ведь до чего меня мое безумие довело: я даже забыла о том, что мне на работу ходить нужно.
Взяла себя в руки. Сказала, что плохо себя чувствовала, извинилась. На следующий день встала утром пораньше, привела себя в порядок, волосы уложила, даже губы накрасила. Пришла на работу и вдруг заметила, что мне рады… Улыбаются все, спрашивают о самочувствии… Я что-то отвечаю, пытаюсь улыбаться в ответ. Потом с удивлением замечаю, что целый час уже прошел, я все это время архив разбирала, и так сильно меня занятие это поглотило, что я не вспоминала ни разу о своих несчастьях… А ведь и не думала уже, что когда-нибудь у меня это. получится!
Вернулась домой, пыль везде протерла, полы помыла, вещи по местам разложила. Кактусы полила, хоть и знала, что не нуждаются они зимой в поливке. Просто так полила, чтобы они поняли: я вернулись… В общем, привела квартиру в порядок, только в Настину комнату Заходить все еще боялась. Не стала себя заставлять — решила, что не время пока еще. Потом поужинала. Ужином это, конечно, назвать было трудно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62