– Слушай, а не встречался там тебе дружок мой Питер Ковалев? Фельдкорнет.
– Не встречался. Фамилии какие-то у вас…
– Да русские мы с ним.
– Русские? И говоришь: зять Бозе?
– Точно.
– Не знаю, брат, не знаю… Ты иди-ка, вон дядя Поль речь начинает. Иди давай, иди…
Вагон президента с одного края заканчивался открытой площадкой: кусок стены сняли, платформу вагона превратили в подобие трибуны. Отсюда Крюгер всегда выступал во время поездок по стране.
Он начал речь, и шум в толпе стих. Дмитрий пробрался поближе. Рядом с Крюгером стоял рыжеватый, плотный, еще моложавый человек, президент Оранжевой республики Штейн. Дяде Полю Дмитрий не дал бы, пожалуй, и шестидесяти пяти, хотя знал, что старику уже семьдесят четыре. Седая борода его по-голландски обрамляла низ лица, подбородок и щеки были выбриты. Под широкими косматыми бровями поблескивали живые, умные глаза, они, казалось, охватывали разом всю толпу; правый глаз был чуть меньше левого, и оттого в лице чудилась какая-то особая хитринка.
Президент говорил неторопливо, но громко и энергично. Он не скрывал начавшихся неудач и сообщил, что Буллер вошел в Ледисмит. Помянув отвагу генерала Кронье и его бойцов, Крюгер сказал и об упадке духа в армии, и о той опасности, что нависла над Блюмфонтейном. Тут же он сообщил, что отсюда едет на боевые позиции к генералу Девету.
Толпа слушала его внимательно, почти восторженно. Чувствовалось, что и здесь, в Оранжевой республике, президента Трансвааля не просто уважают – ему верят, на него надеются.
Короткую свою речь Крюгер закончил так:
– Буры! Бьет решающий час. Англия бросила в бой грозные силы. Англия хочет сделать буров рабами. Этому не бывать! Буры никогда не будут рабами англичан. Лучше умрем все в битвах с врагами, но не сдадимся. Смерть или свобода!
– Смерть или свобода! – подхватила толпа.
Кто-то подбросил вверх шляпу, тускло сверкнули на солнце вскинутые над головами стволы винтовок.
– Погибнем или победим, буры! – крикнул Штейн.
И толпа заревела снова:
– Смерть или свобода! В бой! Хурра!..
Крюгер вытащил из заднего кармана большой шелковый платок и вытер с лица пот. На толпу он смотрел спокойно, по-прежнему правый глаз, казалось, щурился с хитринкой, будто старик знал что-то такое, что ведомо было ему одному…
Докурив трубку, Йоганн Петерсон выбивал табачную золу, когда кто-то дружески тронул его за плечо. Рядом стоял Христиан Девет, новый главнокомандующий Оранжевой республики. Мягко картавя, он спросил:
– Вы собираетесь, Петерсон, сказать что-нибудь на кригсрааде?
– Обязательно, генерал. То, что я уже высказал вам.
Девет кивнул:
– Именно это я имел в виду. Мне кажется, сегодня вы найдете поддержку.
– Лучше поздно, чем никогда, – улыбнулся Петерсон.
– Идемте, вот-вот начнут…
Лишь двадцать генералов и коммандантов были приглашены на чрезвычайный кригсраад 17 марта 1900 года в Кронштадте, тихом, небольшом городке, который стал временной столицей республики.
За председательским столом сидели президенты дружественных республик – Крюгер и Штейн. Девет прошел поближе к ним, сел рядом с Жубером. Петерсон устроился в уголке.
Негромко, но внятно Крюгер прочел молитву, и секретарь объявил повестку дня. Вопрос, по сути, был один: как вести войну дальше?
Штейн откашлялся, чуть волнуясь, смял бороду, расправил ее и начал:
– Великую горечь пережили мы четыре дня назад: пал Блюмфонтейн. Я с признательностью отмечаю стойкость бойцов Христиана Девета и Якоба Деларея. Они многое сделали, чтобы поубавить пыл захватчиков, и способствовали нашей эвакуации из столицы. К сожалению, предатели из числа английских железнодорожных служащих и их пособники, попортив линию и стрелки на ней, задержали в городе восемь паровозов и около двухсот вагонов. Но эвакуация правительственных учреждений прошла благополучно, и боеспособности мы не потеряли…
«Как там Эмма устроилась в доме Бозе? – мелькнуло у Петерсона. – Хорошо еще, что подвернулся Дмитрий и помог ей».
– Боеспособности, повторяю, мы не потеряли, и, если англичане думают, что, заняв Блюмфонтейн, они стали хозяевами положения, то жестоко ошибаются: война, настоящая война, только начинается! Мы обязаны сейчас подумать о способах ее ведения. Мне представляется, что наше «лежание на позициях», как довольно метко выразилась одна газета, ныне ни к чему не приведет. Мы должны почаще нападать, тревожить противника, стать ему в тягость. Вот о чем, по моему мнению, должна сегодня идти речь.
Штейн закончил. Девет глазами сигналил Петерсону: «Берите слово». Петерсон встал и, припадая на раненую когда-то ногу, шагнул к столу:
– Позвольте сказать… Мне приятно было слышать заключительные слова господина Штейна. Признаться, я до сих пор не понимаю двух вещей. Во-первых, почему за всю войну буры никогда не преследовали противника, хотя имели к тому счастливые основания. Во-вторых, почему они непременно хотят иметь камни, чтобы стрелять только из-за них. Этого я не понимаю. – Он говорил резким тоном, явственна была ирония, однако все слушали его внимательно. – Мы должны атаковать в открытом поле, бить англичан внезапными ударами, отбирать у них пушки и ружья, перерезать и разрушать коммуникации.
Петерсон почти выкрикнул последние слова; словно смутившись горячности, он потер ладонью лысину и вытащил из кармана спасительную трубку.
С улыбкой Штейн сказал:
– Девет, вам, похоже, по нраву эта речь?
– По нраву, господин президент. Как известно, я распустил наших буров по домам на две недели. Через десять дней они соберутся здесь, в Кронштадте, и я хочу надеяться, что это будет армия, обновленная не только духовно, – мы вооружим ее новыми тактическими приемами.
– Да, – неопределенно бросил Жубер и помолчал; потом повторил уже решительно: – Да!.. Не греша перед всевышним, скажу, что в душе я не был за нападение на английские крепости и осада Кимберли и Мэфекинга совсем не приводила меня в восторг (широкие челюсти Крюгера обострились), хотя приказ об осаде был отдан мною.
Ныне мы вступаем в новый период сражений, и нельзя не согласиться с необходимостью менять способы ведения войны. Теперь мы должны нападать, быть подвижными, но для этого надо отделаться от наших лагерей, наши коммандо должны двигаться лишь с лошадьми, имея при себе дождевые плащи и немного пищи. – Он склонил голову и повторил задумчиво: – Ничего…
Девет вздохнул облегченно. От Жубера, главнокомандующего объединенными силами обеих республик, он не ждал поворота столь легкого: думал, предстоит жестокий спор. А тот, видно, почувствовал общее настроение или уже готовится сдать свой высокий пост? Болезнь берет старика за горло, долго ему не протянуть.
Крюгер все еще не высказал своего мнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90