Может, это кто-то из богов, ему не хватило нектара в Небесном дворце, и он отправился на землю за данью.
— Хочешь молока? — звонкий девичий голос вывел его из раздумья.
Элий поднял голову. Девочка лет четырнадцати протягивала ему кувшин с молоком. Волосы ее были очень коротко острижены — светлый ежик на висках светился золотым ореолом. И все же Элий не мог принять ее за мальчишку — слишком тонкие черты лица, слишком узкие острые плечи, а под льном туники явно обозначились упругие груди. От воды бассейна по ее лицу бежали блики.
«Она мила от ноготка до последнего волоска. Посмотришь на нее — кажется, что перед тобой картина, написанная искусным художником», — пришла тут же на ум цитата из Плавта.
— Так хочешь молока? — повторила она вопрос.
— Нет чаши. Она засмеялась.
— Пей прямо из кувшина.
Он принял ее щедрый дар и сделал несколько глотков.
— Я — Лета, но можешь звать меня Летти. А как тебя зовут? — спросила она, принимая из его рук кувшин.
Лета — река забвения. Души пьют из нее и забывают свою прежнюю жизнь. Странное имя для девочки.
— Элий… — ответил он.
— Сенатор Элий? — уточнила она. — Ну конечно, я узнала, видела тебя в позапрошлом году во время игр. Элий усмехнулся.
— Детей не пускают на бои гладиаторов.
— Это теперь, — объявила она весело. — А в тот год пускали, если со взрослыми. Меня бабушка взяла с собой. Я ее упросила. Я сидела почти сразу за сенаторской ложей. Отличные места.
Внезапная догадка поразила Элия. Неужели эта девочка видела это.
— Тот самый бой? — спросил он. Она смутилась.
— Прости… Да. Было так страшно. Никто сначала не понял, что произошло. А потом все повскакали с мест. Женщины кричали как сумасшедшие. Несколько торговцев мороженым побежали вниз, чтобы отдать медику свои ящики с сухим льдом. Один гладиатор подобрал твои ступни, положил в мешок и запихал этот мешок в ящик мороженщика.
Только теперь он сообразил, что никто не рассказал ему, что творилось в Колизее в тот момент. А он никогда не спрашивал. Элий отчетливо и ярко вновь увидел арену, только теперь со стороны, будто смотрел на все глазами Летти.
— Я проиграл бой, — признался он. — Несмотря на то что Хлор нарушил закон, за ним осталась победа.
— Ерунда. Ты отличный боец. Если бы у него был тупой меч, ты бы поднялся и выиграл поединок. Он-то падал два раза. А ты — только один. Ты бы победил.
Элий криво улыбнулся.
— Смотрю — ты разбираешься в правилах.
— Я в то время была в тебя влюблена. Твое фото висело над моей кроватью, — призналась она и — как показалось Элию — покраснела.
Но блики воды из бассейна отбрасывали на ее лицо колеблющиеся зеленоватые тени, и Элий не мог сказать точно, не ошибся ли он.
— А сейчас уже не висит? — спросил он насмешливо.
— Нет, почему же… — она смутилась еще больше. — Но на заседания сената детей уж точно не пускают.
— Ты уже не носишь буллу, — заметил Элий, стараясь перевести разговор на другую тему, чтобы не длить замешательство. — И значит, уже не ребенок.
— Ага… не ношу, — поддакнула она. — Мне пятнадцать.
Она выглядела моложе, и Элий подумал, что она специально прибавила себе год. Впрочем, нынешний Римский закон о браке был весьма либерален в отношении возраста. В четырнадцать девочка могла вступить в брак с согласия родителей, если медики не возражают.
Хорошо, что буллу Летиции Кар он спрятал в простенький, оправленный в серебро медальон из морских раковин, а то бы девчонка засмеяла его, увидев, что он носит на шее детский амулет.
— Ты здесь на отдыхе? — Он не мог принять ее за местную уроженку, несмотря на простоту наряда, — ее плечи и руки, не тронутые загаром, были ослепительно белы, а выговор выдавал жительницу столицы.
— Ага, я болела, а теперь выздоравливаю. Как и ты. Она коснулась пальцем еще незажившего пореза. Красная ранка еще не сошлась до конца и напоминала жадно приоткрытый крошечный рот.
— Как ты так умудрился порезаться?
— Поцарапался о колючки…— соврал первое что пришло в голову Элий.
Но девчонка бесцеремонно сдвинула простыню, закрывавшую его грудь, и тогда стали видны многочисленные швы на боку.
— Врешь ты все, — объявила Летти. — Тебя кто-то порезал. За что? А, я знаю. Так «Общество нравственных» поступает с насильниками. Но ты ведь не такой?
Очень мило. Даже детям известно о подобных метках. Что будет, если об этих шрамах пронюхает Вилда? Она сожрет сенатора живьем.
— Да, я как раз такой. Обожаю маленьких девочек вроде тебя, — сказал Элий.
У Летти округлились глаза, но выражение, мелькнувшее в ее зрачках, вряд ли можно было принять за страх.
— Тебя специально так изуродовали, чтобы другие думали, что ты плохой. Тебя пытали?
Как она догадлива! Пожалуй, даже слишком.
— Нет, меня приняли за свинью и захотели приготовить жаркое.
— Бедный мой… — она наклонилась и поцеловала его в щеку.
И тут же отстранилась и убежала. Он слышал шлепанье ее босых ног сначала по каменным плитам двора, потом по ступеням, ведущим в дом.
Элий прижал ладонь к щеке, будто надеялся сберечь тепло поцелуя.
Утром Корнелий Икел получил от одного из фрументариев записку:
«Сегодня вечером Элий прибудет в Рим. Он тяжело ранен и не может сам передвигаться. Приезд держится в тайне — сенатор опасается Макрина и его заказчиков».
Икел сидел в маленькой комнатке таверны «Солдат императора», где часто обедал в течение последних пяти лет. Обычно трапезу с ним разделял кто-нибудь из его друзей. Но сегодня он ел в одиночестве. И это его тяготило. Жареная телятина казалась префекту претория пресной. Вино — кислым. Голоса за дверью — слишком громкими и слишком наглыми. Кусок не лез в горло — это ему, ветерану Третьей Северной войны, трибуну специальной когорты «Нереида», который на своем веку наблюдал такое…
Он отворил дверь и вышел в общий зал. Было почти пусто. Посетители таверны веселились в отдельных комнатках. Лишь двое новобранцев, уронив головы на массивную дубовую столешницу, прямо в лужу вина, громко храпели. Рядом сидела конопатая девица, задумчиво мурлыкая солдатскую песенку и разглядывая пустую кружку. Кто-то из посетителей разбил ей нос, и капли крови, неспешно сбегая по губе, капали в кружку. Несмотря на внешний лоск, умение эффектно маршировать и стрелять без промаха, гвардейцы всегда грубы со шлюхами, но девки за это любят их еще больше.
Лучше было бы назначить встречу на одной из тайных квартир фрументариев. Но Икелу необходимо было скрыть эту встречу и от фрументариев тоже.
Сегодня Элий вернется в Рим. Вернется, чтобы умереть. Почему бы раненому калеке не покончить с собой от отчаяния? Трое верных преторианцев исполнят приказ. Элия не станет, Корнелий Икел спасет Империю. Ни у кого больше не появится соблазна заменить Цезаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
— Хочешь молока? — звонкий девичий голос вывел его из раздумья.
Элий поднял голову. Девочка лет четырнадцати протягивала ему кувшин с молоком. Волосы ее были очень коротко острижены — светлый ежик на висках светился золотым ореолом. И все же Элий не мог принять ее за мальчишку — слишком тонкие черты лица, слишком узкие острые плечи, а под льном туники явно обозначились упругие груди. От воды бассейна по ее лицу бежали блики.
«Она мила от ноготка до последнего волоска. Посмотришь на нее — кажется, что перед тобой картина, написанная искусным художником», — пришла тут же на ум цитата из Плавта.
— Так хочешь молока? — повторила она вопрос.
— Нет чаши. Она засмеялась.
— Пей прямо из кувшина.
Он принял ее щедрый дар и сделал несколько глотков.
— Я — Лета, но можешь звать меня Летти. А как тебя зовут? — спросила она, принимая из его рук кувшин.
Лета — река забвения. Души пьют из нее и забывают свою прежнюю жизнь. Странное имя для девочки.
— Элий… — ответил он.
— Сенатор Элий? — уточнила она. — Ну конечно, я узнала, видела тебя в позапрошлом году во время игр. Элий усмехнулся.
— Детей не пускают на бои гладиаторов.
— Это теперь, — объявила она весело. — А в тот год пускали, если со взрослыми. Меня бабушка взяла с собой. Я ее упросила. Я сидела почти сразу за сенаторской ложей. Отличные места.
Внезапная догадка поразила Элия. Неужели эта девочка видела это.
— Тот самый бой? — спросил он. Она смутилась.
— Прости… Да. Было так страшно. Никто сначала не понял, что произошло. А потом все повскакали с мест. Женщины кричали как сумасшедшие. Несколько торговцев мороженым побежали вниз, чтобы отдать медику свои ящики с сухим льдом. Один гладиатор подобрал твои ступни, положил в мешок и запихал этот мешок в ящик мороженщика.
Только теперь он сообразил, что никто не рассказал ему, что творилось в Колизее в тот момент. А он никогда не спрашивал. Элий отчетливо и ярко вновь увидел арену, только теперь со стороны, будто смотрел на все глазами Летти.
— Я проиграл бой, — признался он. — Несмотря на то что Хлор нарушил закон, за ним осталась победа.
— Ерунда. Ты отличный боец. Если бы у него был тупой меч, ты бы поднялся и выиграл поединок. Он-то падал два раза. А ты — только один. Ты бы победил.
Элий криво улыбнулся.
— Смотрю — ты разбираешься в правилах.
— Я в то время была в тебя влюблена. Твое фото висело над моей кроватью, — призналась она и — как показалось Элию — покраснела.
Но блики воды из бассейна отбрасывали на ее лицо колеблющиеся зеленоватые тени, и Элий не мог сказать точно, не ошибся ли он.
— А сейчас уже не висит? — спросил он насмешливо.
— Нет, почему же… — она смутилась еще больше. — Но на заседания сената детей уж точно не пускают.
— Ты уже не носишь буллу, — заметил Элий, стараясь перевести разговор на другую тему, чтобы не длить замешательство. — И значит, уже не ребенок.
— Ага… не ношу, — поддакнула она. — Мне пятнадцать.
Она выглядела моложе, и Элий подумал, что она специально прибавила себе год. Впрочем, нынешний Римский закон о браке был весьма либерален в отношении возраста. В четырнадцать девочка могла вступить в брак с согласия родителей, если медики не возражают.
Хорошо, что буллу Летиции Кар он спрятал в простенький, оправленный в серебро медальон из морских раковин, а то бы девчонка засмеяла его, увидев, что он носит на шее детский амулет.
— Ты здесь на отдыхе? — Он не мог принять ее за местную уроженку, несмотря на простоту наряда, — ее плечи и руки, не тронутые загаром, были ослепительно белы, а выговор выдавал жительницу столицы.
— Ага, я болела, а теперь выздоравливаю. Как и ты. Она коснулась пальцем еще незажившего пореза. Красная ранка еще не сошлась до конца и напоминала жадно приоткрытый крошечный рот.
— Как ты так умудрился порезаться?
— Поцарапался о колючки…— соврал первое что пришло в голову Элий.
Но девчонка бесцеремонно сдвинула простыню, закрывавшую его грудь, и тогда стали видны многочисленные швы на боку.
— Врешь ты все, — объявила Летти. — Тебя кто-то порезал. За что? А, я знаю. Так «Общество нравственных» поступает с насильниками. Но ты ведь не такой?
Очень мило. Даже детям известно о подобных метках. Что будет, если об этих шрамах пронюхает Вилда? Она сожрет сенатора живьем.
— Да, я как раз такой. Обожаю маленьких девочек вроде тебя, — сказал Элий.
У Летти округлились глаза, но выражение, мелькнувшее в ее зрачках, вряд ли можно было принять за страх.
— Тебя специально так изуродовали, чтобы другие думали, что ты плохой. Тебя пытали?
Как она догадлива! Пожалуй, даже слишком.
— Нет, меня приняли за свинью и захотели приготовить жаркое.
— Бедный мой… — она наклонилась и поцеловала его в щеку.
И тут же отстранилась и убежала. Он слышал шлепанье ее босых ног сначала по каменным плитам двора, потом по ступеням, ведущим в дом.
Элий прижал ладонь к щеке, будто надеялся сберечь тепло поцелуя.
Утром Корнелий Икел получил от одного из фрументариев записку:
«Сегодня вечером Элий прибудет в Рим. Он тяжело ранен и не может сам передвигаться. Приезд держится в тайне — сенатор опасается Макрина и его заказчиков».
Икел сидел в маленькой комнатке таверны «Солдат императора», где часто обедал в течение последних пяти лет. Обычно трапезу с ним разделял кто-нибудь из его друзей. Но сегодня он ел в одиночестве. И это его тяготило. Жареная телятина казалась префекту претория пресной. Вино — кислым. Голоса за дверью — слишком громкими и слишком наглыми. Кусок не лез в горло — это ему, ветерану Третьей Северной войны, трибуну специальной когорты «Нереида», который на своем веку наблюдал такое…
Он отворил дверь и вышел в общий зал. Было почти пусто. Посетители таверны веселились в отдельных комнатках. Лишь двое новобранцев, уронив головы на массивную дубовую столешницу, прямо в лужу вина, громко храпели. Рядом сидела конопатая девица, задумчиво мурлыкая солдатскую песенку и разглядывая пустую кружку. Кто-то из посетителей разбил ей нос, и капли крови, неспешно сбегая по губе, капали в кружку. Несмотря на внешний лоск, умение эффектно маршировать и стрелять без промаха, гвардейцы всегда грубы со шлюхами, но девки за это любят их еще больше.
Лучше было бы назначить встречу на одной из тайных квартир фрументариев. Но Икелу необходимо было скрыть эту встречу и от фрументариев тоже.
Сегодня Элий вернется в Рим. Вернется, чтобы умереть. Почему бы раненому калеке не покончить с собой от отчаяния? Трое верных преторианцев исполнят приказ. Элия не станет, Корнелий Икел спасет Империю. Ни у кого больше не появится соблазна заменить Цезаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109