— В платье, наверное. Она была вся в синем. Я запомнил, потому что это был яркий такой, настоящий синий цвет, а платье вот с такущими плечами. Это я запомнил.
— А мужчина как выглядел?
— Высокий. На нем был костюм с галстуком.
— Костюм какого цвета?
— Не знаю. Темный костюм. Это все, что мне запомнилось.
— А он какого возраста? Моего примерно или старше? Или моложе?
— Немного постарше.
— И ты бы узнал его, если бы снова увидел?
— Узнал бы.
— Так, Роланд, я тебе сейчас покажу кое-какие фотографии, а ты мне скажешь, если кто-нибудь на них будет тебе знаком. О'кей?
— Угу.
Крамер подошел к своему столу, за которым сидел Хейден, и со словами «Простите, одну секундочку» выдвинул ящик Склоняясь над ним, он на мгновение посмотрел на Хейдена и слегка кивнул, как бы говоря; «Срабатывает». Из ящика он вынул пачку фотографий, которые подобрал для Вейсса Милт Лубелл. Разложил их по столу Джимми Коуфи.
— Кого-нибудь из этих людей узнаешь?
Роланд обежал глазами фотографии, и его указательный палец потянулся прямо к Шерману Мак-Кою, одетому в смокинг и ухмыляющемуся.
— Это он.
— Откуда ты взял, что это тот самый мужик?
— Это он. Яузная его. Его подбородок. У того мужика был здоровый такой подбородок.
Крамер поглядел на Мартина, потом на Гольдберга. Гольдберг чуть заметно улыбался.
— А женщина на фотографии — та, что рядом с ним, — это та, которая была в машине?
— Не-а. Та была моложе, волосы у ней темнее, и еще она, ну, что ли, такая клевая, более шлюшистая, что ли.
— Клевая?
Губы Роланда вновь тронула улыбка, но он согнал ее.
— Ну, понимаете, этакая, что называется, штучка с ручкой.
Крамер позволил себе улыбнуться и хмыкнуть. Это дало ему возможность чуть приспустить пары восторга, который начинал уже распирать его.
— Штучка с ручкой, говоришь? О'кей, штучка с ручкой. Ладно. Стало быть, они покинули место происшествия. Что ты потом делал?
— А что я особо мог делать? Генри стоит вот так вот — руку свою держит. Запястье прямо на сторону вывернуто. Ну, я и говорю: «Генри, надо бы тебе в больницу», а он говорит, что не хочет он в больницу, он домой хочет. Ну, мы и пошли обратно по Брукнеровскому бульвару в свой квартал.
— Погоди-ка, — перебил его Крамер. — Кто-нибудь видел, как все это произошло? Люди на тротуаре были?
— Не знаю.
— И машина никакая не остановилась?
— Не-а. Наверно, если бы Генри — ну, если бы он долго там лежал, может быть, кто-нибудь и остановился бы. А так — нет.
— Значит, теперь вы идете по Брукнеровскому бульвару к северу, в свою новостройку.
— Точно. А Генри — он всю дорогу стонет, и вид у него такой, будто, того и гляди, он вырубится, и я говорю: «Генри, надо бы тебе в больницу». Так что пошли мы с ним опять назад к Хантс-Пойнт авеню, перешли к Сто шестьдесят первой улице — туда, где станция метро, а я гляжу — там это такси стоит, моего приятеля Брилла.
— Брилла?
— Это такой парень есть, у него два такси.
— И он отвез вас в клинику Линкольна?
— Да нет, этот отвез — Кочан-Курчан, он вез. Это один из шоферов Брилла.
— Кочан-Курчан. Это что у него — фамилия такая или это кличка?
— Не знаю. Его все так зовут — Кочан-Курчан.
— И он отвез вас обоих в клинику.
— Точно.
— В каком состоянии был Генри по дороге в больницу? Это тогда он тебе сказал, что ударился головой?
— Точно, но он все больше талдычил про свою руку. А у руки и впрямь вид был поганый.
— Он говорил связно? Как по-твоему, нормально у него было с мозгами?
— Ну, я ж говорю, он все стонал и говорил, как у него рука болит. Но соображать соображал. Понимал, где мы, что, куда.
— Когда приехали в клинику, что ты делал?
— Ну, вышли, я дошел вместе с Генри до двери, где травмопункт, и он вошел туда.
— И ты с ним?
— Не, я сел обратно в машину с Кочан-Курчаном и уехал.
— А с Генри не остался?
— Я решил, что больше ничем ему все равно уже не помогу. — Роланд украдкой метнул взгляд на Хейдена.
— А как Генри добирался до дому из клиники?
— Не знаю.
Крамер помолчал.
— Ладно, Роланд, ты мне вот еще что скажи. Почему ты раньше-то не пришел к нам с этим? Я к тому, что вот вы с приятелем или с соседом, по меньшей мере — все-таки вы, считай, в одном дворе жили, — вляпались в такую переделку, его сбили, с места происшествия удрали, все на твоих глазах, об этом и по телевизору, и в газетах во всех до одной, а ты сидишь до сих пор, будто воды в рот набрал. Как это надо понимать?
Роланд поглядел на Хейдена, который ему кивнул, дескать, давай, и ответил:
— Меня полиция разыскивала.
Заговорил Хейден:
— На него был ордер за систематическое распространение, хранение больших количеств, сопротивление при задержании и еще кое-что — по всем тем пунктам, которые ему как раз и вменяются.
Крамер — Роланду:
— Стало быть, в целях самозащиты. Ты утаивал информацию, чтобы избежать столкновения с полицейскими.
— Точно.
От радости у Крамера голова шла кругом. Он уже видел, как все становится на свои места. Этот Роланд, конечно, не подарок, но ему смело можно верить. Вытряхнуть бы его только из этого культуристского свитерка и кроссовок! Ногу ему сломать, чтобы исчезла эта сутенерская развалочка! Похоронить поглубже все, что связано с «королем крэка с Вечнозеленой аллеи»! А то присяжным не очень-то понравится, если свидетелем на суде будет выступать отъявленный преступник, которому за его показания уголовное преследование заменят административным. Но ведь его только помыть и причесать — больше-то ничего и не потребуется! Разом Крамер вдруг увидел… рисунок…
Роланду:
— А ты мне говоришь всю правду?
— Угу.
— Ничего не добавляешь и ничего не утаиваешь?
— Угу.
Крамер подошел к столу Джимми Коуфи, встал рядом с Роландом и собрал фотографии. Потом повернулся к Сесилу Хейдену.
— Советник, — сказал он. — Мне надо обговорить это со своим начальством. Но, если я не ошибаюсь, мы, кажется, сговоримся.
И вновь он увидел его, даже не закончив еще говорить… рисунок… судебного художника… Видел перед собой, как будто сидит перед экраном телевизора. Помощник окружного прокурора Лоренс Н. Крамер… во весь рост… его палец воздет… массивные грудинно-ключично-сосцевидные мышцы бугрятся… Вот только как художник обойдется с его теменем, где так мало осталось волос? Что ж, если художник изобразит как следует его мощный торс, на остальное не обратят внимания. Смелость и красноречие… вот что все увидят. Увидит весь огромный Нью-Йорк. Увидит мисс Шелли Томас.
19
«Ослиная» взаимовыручка
В понедельник утром Крамера и Берни Фицгиббона сразу же вызвал к себе Эйб Вейсс. Милт Лубелл тоже присутствовал. Крамер почувствовал, что его статус за выходные повысился. Теперь Вейсс называл его не Крамером, а Ларри и не адресовался с каждым замечанием по поводу дела Лэмба к Берни, словно он, Крамер, служит у Берни всего лишь ординарцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213