Понятно — сенсация, всякое такое, но все обстоит куда серьезнее. Моральный аспект. Задумайтесь на секунду. Моральный аспект. Вы упомянули тут о меньшинствах. Я понимаю, это была шутка, но к нам уже вовсю поступают отклики от этих самых меньшинств, от негритянских и всяких прочих организаций, тех самых, которые распространяли слухи о том, что наша газета расистская, и прочую чушь, а теперь они поздравляют нас и смотрят на нас как на что-то вроде… маяка. Этакий вот внезапный поворот кругом… Те самые люди из «Антидиффамационной лиги Третьего мира», которых так оскорбил материал о «Смеющихся вандалах», только что прислали мне самые горячие приветствия. Мы теперь знаменосцы либерализма и гражданских прав! Они, между прочим, считают вас гением. А главный у них, похоже, тот самый, Преподобный Бэкон, как они его называют. Его бы воля, он присудил бы вам Нобелевскую премию. Я велю Брайану, пусть покажет вам его письмо.
Фэллоу промолчал. Эти идиоты могли бы поменьше афишировать свой интерес к проблеме.
— Я к тому, чтоб вы знали: это очень важный шаг в развитии нашей газеты. Так или иначе — читателям плевать, как к нам относятся те или эти. А вот рекламодателям — нет. Я уже дал Брайану задание, чтобы он как-нибудь постарался добиться от этих негритянских группировок чего-то вроде официального заявления о своем новом отношении к газете «Сити лайт», — может, благодарность выразят или там премию дадут, не знаю, но Брайан сам придумает, как и что. Надеюсь, и вы сумеете выделить время, чтобы принять участие в действиях, которые он предпримет. Но это надо еще поглядеть, как получится.
— Конечно, конечно, — отозвался Фэллоу. — Разумеется. Я знаю, как уязвлены чувства этих людей. А вы слышали, что судью, который вчера отказался увеличить Мак-Кою сумму залога, угрожали убить?
— Убить угрожали? Вы что, серьезно? — Мыш так и дернулся, донельзя воодушевленный сообщением Фэллоу.
— Совершенно серьезно. И он, кстати, тоже воспринял это со всей серьезностью.
— Боже правый! — воскликнул Стейнер. — Прямо какая-то удивительная тут страна.
В этот момент Фэллоу решил, что пришло время предложить сэру Джеральду важный шаг иного рода: пусть он выдаст ему аванс в тысячу долларов, а уж это, быть может, подвигнет его превосходительство Мыша еще и на увеличение Питеру Фэллоу жалованья.
И он оказался прав по обоим пунктам. Как только новый блейзер будет готов, старый он сожжет. С наслаждением.
Не прошло и минуты после ухода Стейнера, как у Фэллоу зазвонил телефон. На проводе был Элберт Вогель.
— Привет, Пит! Ну, как вы там? Дело-то, между прочим, здорово пошло, события развиваются. Пит, у меня к вам просьба. Дайте мне телефон Мак-Коя. Он не внесен в справочники.
Сам не понимая толком почему, Фэллоу встревожился.
— А зачем вам его телефон, Эл?
— Ну, понимаете, Пит, ко мне обратилась Энни Лэмб, она хочет вчинить гражданский иск от имени сына. То есть фактически два иска: один — больнице, за преступную халатность, и один — Мак-Кою.
— И вам нужен его домашний телефон? Зачем?
— Зачем? Может быть, понадобится вести переговоры.
— Не понимаю, почему бы вам не позвонить его адвокату.
— Господи боже мой, Пит! — Голос Вогеля стал сердитым. — Я позвонил вам не затем, чтобы консультироваться по вопросам права. Все, что я хочу, это телефон этого мудня. У вас есть его телефон или нет?
Разум подсказывал Фэллоу, что надо сказать: нет. Но тщеславие не позволяло сказать Вогелю, что он, Фэллоу, создатель и владелец дела Мак-Коя, оказался не в силах раздобыть какой-то там телефонный номер.
— Хорошо, Эл. Предлагаю сделку. Вы даете мне информацию о гражданских исках и один день форы, чтобы я успел все запустить, а я даю вам номер телефона.
— Послушайте, Пит, по поводу этих исков я хочу созвать пресс-конференцию. Я ведь прошу-то всего-навсего какой-то вшивый номер телефона!
— Пожалуйста, созывайте пресс-конференцию. После очередной моей статьи к вам только больше народу сбежится.
Пауза.
— О'кей, Пит. — Вогель хихикнул, но как-то не очень искренне. — Похоже, я сотворил чудовище, когда подкинул вам Генри Лэмба. Вы вообще кем себя считаете, тоже мне Линкольн Стеффенс <Линкольн Стеффенс — американский журналист, наибольшая известность которого приходилась на 1900-1910 гг. Благодаря своей разоблачительной деятельности получил прозвище «разгребатель грязи».> нашелся!
— Линкольн… Чего?
— Да не важно. Вам это неинтересно. О'кей, вы получите эту информацию. Вы еще не объелись там исключительными правами? Диктуйте номер.
И он продиктовал.
Если кто-то и так, что называется, стоит у истоков, какая разница, дашь ты ему номер телефона или нет?
24
Агентура
Мерзкий оранжевый ковер бил в глаза. Рядом с пластиковой кушеткой, на которой, опустив плечи, сидел Шерман, ковер у стены отстал, отполз, и наружу торчали витые металлические нити основы. Шерман уставился на колючие махры, чтобы не смотреть на зловещих типов, сидевших на кушетке напротив: станут в ответ разглядывать его и узнают. То, что Киллиан мог заставить его вот так сидеть и ждать, укрепило уверенность Шермана в принятом решении. Это будет его последний визит сюда, последнее нисхождение к вульгарности всяческих «банков взаимных услуг», «контрактов», пошлых щеголей и дешевых помоечных философий.
Однако вскоре любопытство победило, и он посмотрел на их ноги… Двое мужчин… На одном элегантные туфли без шнуровки с декоративными золотыми цепочками поверху. На другом — белоснежные кроссовки «Рибок». Подошвы тихонько шаркали по полу: мужчины то и дело съезжали с покатых сидений и, упираясь ногами, всползали обратно, потом снова съезжали и снова всползали, съезжали и всползали.
Шерман тоже съехал и всполз обратно. Они съехали и всползли обратно. Шерман съехал и всполз обратно. Все в этом заведении, включая даже бесстыжий наклон кушеток, свидетельствовало о безвкусице, неумелости, вульгарности, а в основе своей — о чистейшей некомпетентности. Двое мужчин говорили на языке, который Шерман предположительно опознал как испанский: «Оу el meemo», — все повторял один. «Оу el meemo». Шерман дал глазам подняться до середины их туловищ. На обоих были трикотажные рубашки и кожаные куртки — опять Кожаная Публика. «Оу el meemo». Набрался решимости и посмотрел им в лица. Сразу же опять опустил глаза. Так и есть, глазеют! Какие злобные рожи! Обоим слегка за тридцать. У обоих густые черные волосы, подстриженные и уложенные в вульгарные, но, вероятно, дорогие прически. У обоих волосы разделены посередине на пробор и зачесаны так, чтобы образовались аккуратные торжественные локоны. С каким странным выражением они на него смотрят! Неужели знают?
Ага: донесся голос Киллиана. Говорите. Ваше право. Это точно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213
Фэллоу промолчал. Эти идиоты могли бы поменьше афишировать свой интерес к проблеме.
— Я к тому, чтоб вы знали: это очень важный шаг в развитии нашей газеты. Так или иначе — читателям плевать, как к нам относятся те или эти. А вот рекламодателям — нет. Я уже дал Брайану задание, чтобы он как-нибудь постарался добиться от этих негритянских группировок чего-то вроде официального заявления о своем новом отношении к газете «Сити лайт», — может, благодарность выразят или там премию дадут, не знаю, но Брайан сам придумает, как и что. Надеюсь, и вы сумеете выделить время, чтобы принять участие в действиях, которые он предпримет. Но это надо еще поглядеть, как получится.
— Конечно, конечно, — отозвался Фэллоу. — Разумеется. Я знаю, как уязвлены чувства этих людей. А вы слышали, что судью, который вчера отказался увеличить Мак-Кою сумму залога, угрожали убить?
— Убить угрожали? Вы что, серьезно? — Мыш так и дернулся, донельзя воодушевленный сообщением Фэллоу.
— Совершенно серьезно. И он, кстати, тоже воспринял это со всей серьезностью.
— Боже правый! — воскликнул Стейнер. — Прямо какая-то удивительная тут страна.
В этот момент Фэллоу решил, что пришло время предложить сэру Джеральду важный шаг иного рода: пусть он выдаст ему аванс в тысячу долларов, а уж это, быть может, подвигнет его превосходительство Мыша еще и на увеличение Питеру Фэллоу жалованья.
И он оказался прав по обоим пунктам. Как только новый блейзер будет готов, старый он сожжет. С наслаждением.
Не прошло и минуты после ухода Стейнера, как у Фэллоу зазвонил телефон. На проводе был Элберт Вогель.
— Привет, Пит! Ну, как вы там? Дело-то, между прочим, здорово пошло, события развиваются. Пит, у меня к вам просьба. Дайте мне телефон Мак-Коя. Он не внесен в справочники.
Сам не понимая толком почему, Фэллоу встревожился.
— А зачем вам его телефон, Эл?
— Ну, понимаете, Пит, ко мне обратилась Энни Лэмб, она хочет вчинить гражданский иск от имени сына. То есть фактически два иска: один — больнице, за преступную халатность, и один — Мак-Кою.
— И вам нужен его домашний телефон? Зачем?
— Зачем? Может быть, понадобится вести переговоры.
— Не понимаю, почему бы вам не позвонить его адвокату.
— Господи боже мой, Пит! — Голос Вогеля стал сердитым. — Я позвонил вам не затем, чтобы консультироваться по вопросам права. Все, что я хочу, это телефон этого мудня. У вас есть его телефон или нет?
Разум подсказывал Фэллоу, что надо сказать: нет. Но тщеславие не позволяло сказать Вогелю, что он, Фэллоу, создатель и владелец дела Мак-Коя, оказался не в силах раздобыть какой-то там телефонный номер.
— Хорошо, Эл. Предлагаю сделку. Вы даете мне информацию о гражданских исках и один день форы, чтобы я успел все запустить, а я даю вам номер телефона.
— Послушайте, Пит, по поводу этих исков я хочу созвать пресс-конференцию. Я ведь прошу-то всего-навсего какой-то вшивый номер телефона!
— Пожалуйста, созывайте пресс-конференцию. После очередной моей статьи к вам только больше народу сбежится.
Пауза.
— О'кей, Пит. — Вогель хихикнул, но как-то не очень искренне. — Похоже, я сотворил чудовище, когда подкинул вам Генри Лэмба. Вы вообще кем себя считаете, тоже мне Линкольн Стеффенс <Линкольн Стеффенс — американский журналист, наибольшая известность которого приходилась на 1900-1910 гг. Благодаря своей разоблачительной деятельности получил прозвище «разгребатель грязи».> нашелся!
— Линкольн… Чего?
— Да не важно. Вам это неинтересно. О'кей, вы получите эту информацию. Вы еще не объелись там исключительными правами? Диктуйте номер.
И он продиктовал.
Если кто-то и так, что называется, стоит у истоков, какая разница, дашь ты ему номер телефона или нет?
24
Агентура
Мерзкий оранжевый ковер бил в глаза. Рядом с пластиковой кушеткой, на которой, опустив плечи, сидел Шерман, ковер у стены отстал, отполз, и наружу торчали витые металлические нити основы. Шерман уставился на колючие махры, чтобы не смотреть на зловещих типов, сидевших на кушетке напротив: станут в ответ разглядывать его и узнают. То, что Киллиан мог заставить его вот так сидеть и ждать, укрепило уверенность Шермана в принятом решении. Это будет его последний визит сюда, последнее нисхождение к вульгарности всяческих «банков взаимных услуг», «контрактов», пошлых щеголей и дешевых помоечных философий.
Однако вскоре любопытство победило, и он посмотрел на их ноги… Двое мужчин… На одном элегантные туфли без шнуровки с декоративными золотыми цепочками поверху. На другом — белоснежные кроссовки «Рибок». Подошвы тихонько шаркали по полу: мужчины то и дело съезжали с покатых сидений и, упираясь ногами, всползали обратно, потом снова съезжали и снова всползали, съезжали и всползали.
Шерман тоже съехал и всполз обратно. Они съехали и всползли обратно. Шерман съехал и всполз обратно. Все в этом заведении, включая даже бесстыжий наклон кушеток, свидетельствовало о безвкусице, неумелости, вульгарности, а в основе своей — о чистейшей некомпетентности. Двое мужчин говорили на языке, который Шерман предположительно опознал как испанский: «Оу el meemo», — все повторял один. «Оу el meemo». Шерман дал глазам подняться до середины их туловищ. На обоих были трикотажные рубашки и кожаные куртки — опять Кожаная Публика. «Оу el meemo». Набрался решимости и посмотрел им в лица. Сразу же опять опустил глаза. Так и есть, глазеют! Какие злобные рожи! Обоим слегка за тридцать. У обоих густые черные волосы, подстриженные и уложенные в вульгарные, но, вероятно, дорогие прически. У обоих волосы разделены посередине на пробор и зачесаны так, чтобы образовались аккуратные торжественные локоны. С каким странным выражением они на него смотрят! Неужели знают?
Ага: донесся голос Киллиана. Говорите. Ваше право. Это точно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213