", и, конечно, это была моя дражайшая старушка Мама. Она стояла там, опираясь на перила, словно кто-то из телепостановки Теннеси Уильямса. Так что я сказал ей:
— Здорово, Мадам Бланш.
На один миг она выглядела довольной, какими обычно бывают женщины, когда ты говоришь им что-нибудь сексуальное, неважно, насколько сокровенное, и они думают, что это льстит им, но потом она разглядела, что я был холоден, как лед, и исполнен сарказма. На ее великолепном лице снова появилось выражение «На уступки не идем».
Но атаку я начал первым.
— Как поживает твой гарем наоборот? — сказал я ей.
— Э? — переспросила моя Мама.
— Жильцы — жиголо, дружки — Джоуи, — продолжал я, чтобы яснее выразиться.
Будто в подтверждение моих слов, двое из них прошли в этот миг, помешав моей Маме сравнять меня с землей. А я видел, что она собиралась сделать это по ее едкому взгляду, который теперь трансформировался в тошнотворно-желанный, натянутый и заманчивый. Она включила его, будто лампочку, при виде двух мясистых Мальтийцев, которые прошли между нами, испуская запах мужества вместо дезодоранта.
Как только они протиснулись мимо нее к лестнице, обменявшись любезностями, она повернулась ко мне и прошипела:
— Ах ты, маленький крысенок.
— Матери лучше знать, — ответил я ей.
— Ты уже вырос из своих ботинок, — сказала она.
— Туфель, — поправил я ее.
Она набрала воздух в легкие и выдохнула его с шумом.
— Ты тратишь слишком много денег, вот в чем твоя проблема!
— Это как раз не моя проблема, Ма.
— Все вы такие, тинэйджеры.
— Я устал слушать это, — сказал я. — Хорошо, у нас ребят, слишком много бабок! Ну, скажи, что ты предлагаешь предпринять по этому поводу?
— Все эти деньги, — сказала она, глядя на меня так, будто у меня из ушей вываливались банкноты, и она могла подхватить их на лету, — а ведь вы еще только подростки, у которых нет ответственности, с которой можно тратить эти деньги!
— Послушай меня, — сказал я. — Кто сделал нас подростками?
— Что?
— Вы сделали нас подростками со своими парламентскими заседателями, — сказал я ей терпеливо. — Вы думали, «Это поставит маленьких ублюдков на их место, никаких легальных прав», и так далее, и вы сделали нас подростками. Отличненько. Это также освободило нас от обязанностей, не так ли? Потому что какие у тебя могут быть обязанности, когда у тебя нет никаких прав? А потом началось веселье, мы стали бросать деньги на ветер и неожиданно вы, стариканы, обнаружили, что, хоть у нас и не было никаких прав, мы имели власть над деньгами. Другими словами — послушай меня, Ма, — хоть вы и не собирались этого делать, вы дали нам деньги и отобрали обязанности. Ты следишь за ходом моих рассуждений? Ну, о'кей! Вы, взрослые, обнаружили, что сваренные вами законы дали вам все обязанности и никакого веселья, а нам — все наоборот, и вам это, естественно, не нравится. Ну, а нам, ребятам, это нравится, понимаешь? Нам это очень нравится, Ма! Пусть все так и остается.
Здесь я исчерпал себя. Почему я объясняю это им, говорю, как парень-Методист, если я им все равно не интересен?
Мама, которая не приняла этого (я имею в виду, мои идеи), хоть она и ухватила суть дела, теперь поменяла тактику, что насторожило меня. Она молча спустилась с лестницы и начала уговаривать меня зайти в ее личные апартаменты, что она делала и раньше, чтобы причинить мне какие-нибудь неприятности, и, как и раньше, я решил, что лучше просто уйти отсюда и не следовать за ней. Однако она разгадала мои мысли, потому что выскочила из своей комнаты, застав меня у открытой двери, и схватила меня за рукав.
— Я должна поговорить с тобой, сынок, — сказала она.
— В таком случае поговори со мной на улице, — ответил я ее, пытаясь выйти через дверь, но она не отпускала меня.
— Нет, в моей комнате, это очень важно, — продолжала нашептывать она.
Вот, пожалуйста, мы практически боролись на пороге, но тут она отпустила меня и сказала:
— Пожалуйста, зайди в дом.
Я закрыл дверь, но не пошел дальше коридора, и остановился в ожидании.
— Твой отец умирает, — сказала мне Мама.
Моей первой мыслью было то, что она лжет, а второй, что даже если она и не лжет, то пытается заполучить меня, ибо какая ей разница, жив он или мертв? Она пытается переложить на меня ответственность за что-то, с чем я никак не был связан, т. е. за старый заговор родителей и всех взрослых против ребят.
Но я ошибся, дело было не в этом, она что-то хотела от меня. После долгих хождений вокруг да около она сказала мне:
— Если с твоим отцом что-нибудь случится, я бы хотела, чтобы ты вернулся сюда.
— Ты бы хотела… — сказал я. Вот и все.
— Да. Я бы хотела, чтобы ты вернулся сюда.
— А почему?
Потому что я действительно не знал этого. Но я догадался по тому, как Мама опустила свои глаза и стала скромной и застенчивой девицей, — сначала я подумал, это для того, чтобы достичь нужного эффекта, но потом я понял: это было по-настоящему, и она ничего не могла с этим поделать.
— Ты хочешь, чтобы я вернулся, — сказал я, — потому что тебе понадобится мужчина в доме.
Она безмолвно согласилась, как пишут в женских еженедельных журналах.
— Чтобы старое местечко выглядело респектабельно, пока ты снова не выйдешь замуж, — продолжил я.
Мама все еще молчала.
— Потому что старина Верн, твой предыдущий продукт, такой беспросветный тормоз, что никто никогда не примет его за хозяина-мужчину.
На меня сверкнули глазами за такие слова, но я все еще не получил ответа, а наши мысли тем временем бились в воздухе и разнять их было невозможно, потому что неважно, насколько ты отрезан от близких родственников — даже если отрезан полностью и на веки вечные, всегда остается цепочка. Я имею в виду, что Мама знала очень многое обо мне, больше, чем кто-либо другой, и это связывало нас.
— Папа довольно-таки живой, сказал я. — Он ни на каплю не выглядит умирающим, по-моему. Ни на каплю не выглядит.
— Да, но я говорю тебе, что доктор сказал мне…
— В таком случае я спрошу, как мне быть, у Папаши, и только у Папаши, — сказал я. — А если Папаша когда-либо умрет, я спрошу, как мне быть у самого себя.
Она поняла, что на этом все закончилось, и не бросила на меня, как можно было ожидать, грязный взгляд. Вместо него я получил взгляд загадочный, она смотрела на меня так раз шесть за всю мою жизнь, таким образом говоря мне "Что за чудовище я вырастила? "
И я ушел.
На набережной реки, вдыхая свежий воздух, я остановился возле больших новых высотных зданий, похожих на рентгеновский снимок дома с содранной кожей, и смотрел на движущиеся под ними машины. Они ехали очень медленно, уверенно (пых, пых) и вкрадчиво, под мостом электрической железной дороги (с грохотом) и мимо электрической станции, похожей на супер-кинотеатр, к которому прикрепили литники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Здорово, Мадам Бланш.
На один миг она выглядела довольной, какими обычно бывают женщины, когда ты говоришь им что-нибудь сексуальное, неважно, насколько сокровенное, и они думают, что это льстит им, но потом она разглядела, что я был холоден, как лед, и исполнен сарказма. На ее великолепном лице снова появилось выражение «На уступки не идем».
Но атаку я начал первым.
— Как поживает твой гарем наоборот? — сказал я ей.
— Э? — переспросила моя Мама.
— Жильцы — жиголо, дружки — Джоуи, — продолжал я, чтобы яснее выразиться.
Будто в подтверждение моих слов, двое из них прошли в этот миг, помешав моей Маме сравнять меня с землей. А я видел, что она собиралась сделать это по ее едкому взгляду, который теперь трансформировался в тошнотворно-желанный, натянутый и заманчивый. Она включила его, будто лампочку, при виде двух мясистых Мальтийцев, которые прошли между нами, испуская запах мужества вместо дезодоранта.
Как только они протиснулись мимо нее к лестнице, обменявшись любезностями, она повернулась ко мне и прошипела:
— Ах ты, маленький крысенок.
— Матери лучше знать, — ответил я ей.
— Ты уже вырос из своих ботинок, — сказала она.
— Туфель, — поправил я ее.
Она набрала воздух в легкие и выдохнула его с шумом.
— Ты тратишь слишком много денег, вот в чем твоя проблема!
— Это как раз не моя проблема, Ма.
— Все вы такие, тинэйджеры.
— Я устал слушать это, — сказал я. — Хорошо, у нас ребят, слишком много бабок! Ну, скажи, что ты предлагаешь предпринять по этому поводу?
— Все эти деньги, — сказала она, глядя на меня так, будто у меня из ушей вываливались банкноты, и она могла подхватить их на лету, — а ведь вы еще только подростки, у которых нет ответственности, с которой можно тратить эти деньги!
— Послушай меня, — сказал я. — Кто сделал нас подростками?
— Что?
— Вы сделали нас подростками со своими парламентскими заседателями, — сказал я ей терпеливо. — Вы думали, «Это поставит маленьких ублюдков на их место, никаких легальных прав», и так далее, и вы сделали нас подростками. Отличненько. Это также освободило нас от обязанностей, не так ли? Потому что какие у тебя могут быть обязанности, когда у тебя нет никаких прав? А потом началось веселье, мы стали бросать деньги на ветер и неожиданно вы, стариканы, обнаружили, что, хоть у нас и не было никаких прав, мы имели власть над деньгами. Другими словами — послушай меня, Ма, — хоть вы и не собирались этого делать, вы дали нам деньги и отобрали обязанности. Ты следишь за ходом моих рассуждений? Ну, о'кей! Вы, взрослые, обнаружили, что сваренные вами законы дали вам все обязанности и никакого веселья, а нам — все наоборот, и вам это, естественно, не нравится. Ну, а нам, ребятам, это нравится, понимаешь? Нам это очень нравится, Ма! Пусть все так и остается.
Здесь я исчерпал себя. Почему я объясняю это им, говорю, как парень-Методист, если я им все равно не интересен?
Мама, которая не приняла этого (я имею в виду, мои идеи), хоть она и ухватила суть дела, теперь поменяла тактику, что насторожило меня. Она молча спустилась с лестницы и начала уговаривать меня зайти в ее личные апартаменты, что она делала и раньше, чтобы причинить мне какие-нибудь неприятности, и, как и раньше, я решил, что лучше просто уйти отсюда и не следовать за ней. Однако она разгадала мои мысли, потому что выскочила из своей комнаты, застав меня у открытой двери, и схватила меня за рукав.
— Я должна поговорить с тобой, сынок, — сказала она.
— В таком случае поговори со мной на улице, — ответил я ее, пытаясь выйти через дверь, но она не отпускала меня.
— Нет, в моей комнате, это очень важно, — продолжала нашептывать она.
Вот, пожалуйста, мы практически боролись на пороге, но тут она отпустила меня и сказала:
— Пожалуйста, зайди в дом.
Я закрыл дверь, но не пошел дальше коридора, и остановился в ожидании.
— Твой отец умирает, — сказала мне Мама.
Моей первой мыслью было то, что она лжет, а второй, что даже если она и не лжет, то пытается заполучить меня, ибо какая ей разница, жив он или мертв? Она пытается переложить на меня ответственность за что-то, с чем я никак не был связан, т. е. за старый заговор родителей и всех взрослых против ребят.
Но я ошибся, дело было не в этом, она что-то хотела от меня. После долгих хождений вокруг да около она сказала мне:
— Если с твоим отцом что-нибудь случится, я бы хотела, чтобы ты вернулся сюда.
— Ты бы хотела… — сказал я. Вот и все.
— Да. Я бы хотела, чтобы ты вернулся сюда.
— А почему?
Потому что я действительно не знал этого. Но я догадался по тому, как Мама опустила свои глаза и стала скромной и застенчивой девицей, — сначала я подумал, это для того, чтобы достичь нужного эффекта, но потом я понял: это было по-настоящему, и она ничего не могла с этим поделать.
— Ты хочешь, чтобы я вернулся, — сказал я, — потому что тебе понадобится мужчина в доме.
Она безмолвно согласилась, как пишут в женских еженедельных журналах.
— Чтобы старое местечко выглядело респектабельно, пока ты снова не выйдешь замуж, — продолжил я.
Мама все еще молчала.
— Потому что старина Верн, твой предыдущий продукт, такой беспросветный тормоз, что никто никогда не примет его за хозяина-мужчину.
На меня сверкнули глазами за такие слова, но я все еще не получил ответа, а наши мысли тем временем бились в воздухе и разнять их было невозможно, потому что неважно, насколько ты отрезан от близких родственников — даже если отрезан полностью и на веки вечные, всегда остается цепочка. Я имею в виду, что Мама знала очень многое обо мне, больше, чем кто-либо другой, и это связывало нас.
— Папа довольно-таки живой, сказал я. — Он ни на каплю не выглядит умирающим, по-моему. Ни на каплю не выглядит.
— Да, но я говорю тебе, что доктор сказал мне…
— В таком случае я спрошу, как мне быть, у Папаши, и только у Папаши, — сказал я. — А если Папаша когда-либо умрет, я спрошу, как мне быть у самого себя.
Она поняла, что на этом все закончилось, и не бросила на меня, как можно было ожидать, грязный взгляд. Вместо него я получил взгляд загадочный, она смотрела на меня так раз шесть за всю мою жизнь, таким образом говоря мне "Что за чудовище я вырастила? "
И я ушел.
На набережной реки, вдыхая свежий воздух, я остановился возле больших новых высотных зданий, похожих на рентгеновский снимок дома с содранной кожей, и смотрел на движущиеся под ними машины. Они ехали очень медленно, уверенно (пых, пых) и вкрадчиво, под мостом электрической железной дороги (с грохотом) и мимо электрической станции, похожей на супер-кинотеатр, к которому прикрепили литники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60