Он, не заинтересованный выступлением команды, читал вечернюю газету, и я не виню его за это, просто мне попался на глаза заголовок. Я сказал «Извините», взял у него эту газету, увидел фотографию Хенли и Сюз, и выбежал по ступенькам на улицу. Честно говоря, я не знаю, что случилось дальше, потому что следующее мое четкое воспоминание было таким — я гнал по магистрали на своей Веспе, на протяжении миль и миль, неизвестно куда, пока не кончился бензин, и она не остановилась, и я не оказался черт знает где.
Так что я слез со своей машины, на которую мне было теперь наплевать, сел на краю дороги и смотрел на мелькающие мимо огни автомобилей. Я думал о несчастном случае — правда, думал, — но недолго, потому что я не хотел быть стертым с лица земли каким-нибудь пропитанным джином водителем, возвращавшимся к себе на окраину в свою кровать. Я думал о том, чтобы уехать из страны, или притащить какую-нибудь девку в отдел регистрации браков и жениться самому, — честно говоря, я думал о чем угодно, кроме Сюз, потому что это было бы слишком болезненно в данный момент, хотя я бился в агонии лишь бы не думать о ней. А не думать о ней было практически невозможно: потому что даже когда я не думал о ней, я чувствовал из-за этого боль — настоящие муки. И в этот момент оказалось, что край, где я сидел, был вовсе не краем, а кучей металла, и вся эта чертова штука развалилась, и я скатился, упав на свою Веспу и перевернув ее.
Остановилась машина, за десять футов от меня, и голос внутри нее спросил:
— Ты в порядке?
— Нет! — проорал я в ответ.
— Тебе больно?
— Да! — крикнул я.
Раздался хлопок двери, звук шагов, но я ничего не видел, и чувак, чьи ноги подошли ко мне, спросил:
— Ты пил?
— Я никогда не пью.
— О.
Кот подошел ближе.
— Тогда в чем дело?
На это я ответил истерическим криком, и завизжал, хохоча, словно маньяк.
— Ты пил, — с неодобрением сказал кот.
— Ну, вы тоже пили.
— Честно говоря, ты прав, я пил.
Чувак поднял мою Веспу, потряс ее и сказал:
— У тебя кончилось горючее, вот в чем твоя проблема. В этой игрушке нет горючего.
— У меня кончилось горючее, это точно.
— Ну, тогда все просто. Я отолью тебе немного.
— Правда? — спросил я, наконец-то проявив интерес.
— Я же сказал, что так и сделаю.
Он прислонил мою Веспу к капоту машины, покопался в бумажнике, выловил трубку и дал ее мне.
— Будет лучше, если это сделаешь ты, — сказал чувак. — Я достаточно проглотил крепких жидкостей за этот вечер.
Так что я набрал несколько раз полный рот этой жидкости и выплюнул, и эта чертова штука на самом деле заработала, как и было сказано, и мы слушали, как горючее журчит внутри Веспы.
— Только что я кое-что понял, — сказал кот.
— Неужели?
— У меня у самого остался где-то галлон. Мы же не хотим высасывать все это обратно, не так ли?
— Нет, — сказал я, быстро заламывая трубку, чтобы жидкость перестала литься.
— Кажется, этого тебе хватит, чтобы вернуться назад к цивилизации.
— Спасибо. Где цивилизация? — спросил я.
— Ты не знаешь, где ты находишься?
— Ни малейшего представления.
Кот издал звук «тц-тц»
— Тебе действительно пора завязывать, — сказал он. — Просто развернись, проедешь полмили и попадешь на главную дорогу в Лондон. Я полагаю, тебе нужен Лондон?
Я отдал трубку.
— Мне нужен весь чертов город, — сказал я, — и все, что там имеется.
— Добро пожаловать, — сказал этот благодетель. — Я сам из Эйлсбери.
Мы пожали друг другу руки, похлопали друг друга по спине, и я проводил его взглядом, потом сел на свою Веспу и развернулся. Очень скоро я достиг бензоколонки, нормально заправился, выпил чашечку в ночном кафе для водителей и продолжил свое путешествие в столицу, словно Р. Виттингтон. И я говорил себе, пока мчался «ну, что же — прощай, счастливая юность: с этой минуты я буду крепким, крепким орешком, и если она думает, что может меня ранить, она здорово ошибается, черт побери. А что касается выставки, я все равно продолжу заниматься ей, сделаю немного бабок и поймаю ее, когда она упадет, а она упадет, это несомненно — и тогда мы посмотрим».
Скоро я прибыл в знакомые кварталы, и оказалось, что я еду в Пимлико, потому что — придется это признать — я хотел, чтобы случилось чудо, и моя противная старая Мама усвоила, что случилось с ее вторым ребенком и, может, предложила или сделала что-нибудь, или просто сказала что-либо обо всем этом. Я достиг района и медленно поехал по улице и, естественно, в ее подвале горел свет, так что я припарковался, аккуратно спустился вниз и глянул в окно, где, как и ожидалось, она распивала что-то с постояльцем. Папаша, возможно, и был прав насчет киприотов, но мне показалось, что это все тот же мальтийский здоровяк. И честно говоря, хоть я и хотел побеседовать с Мамашей — я хочу сказать, что даже чувствовал себя обязанным дать ей такую возможность — я не мог представить себе, как я открою эту тему, когда поблизости мальтиец, хоть я и был уверен, что она освободилась бы от него. Поэтому я поднялся по ступенькам и направился домой, посмотреть, быть может, Большая Джилл уже вернулась.
Большой Джилл не было — по крайней мере, свет не горел — но там оказался кое-кто другой: отгадайте, кто! Это был Эдвард-Тед, и никто другой, с пакетом в руках, он выходил из парадной двери (она всегда открыта, я уже говорил) как раз в тот момент, когда я вошел. Он сначала попятился, пока не увидел, что это я, потом сказал «Мне нужно поговорить с тобой», так что пришлось пригласить клоуна к себе, чтобы поболтать.
Я включил мягкое освещение, предмет моей гордости (потому что мне сделал его за десять фунтов один знакомый парень из театра, светотехник с Лэйн), и налил бравому гаду Эду стакан светлого пива с лаймом, его я храню для таких посетителей, еле слышно включил Ч. Паркера и посмотрел на него. Он был в своей летней униформе, то бишь: пижамные джинсы, тигровая майка и синий пиджак на молнии (воротничок, естественно, поднят — должно быть, он пользовался китовым усом), стрижка, сделанная газонокосилкой и хмурый взгляд. Но что-то в Теде Эде настораживало: он не был таким побитым, как обычно, его рычание было более естественным, и плечи расправлены, в них было немного больше силы.
— Возня, — сказал Тед, — с этими дисками.
— Какими дисками?
— Вот, тут.
Он показал на пакет. Грязь, наверное, уже въелась в его ногти.
— Зачем они тебе?
— Хочу их толкнуть.
— Давай посмотрим.
К моему удивлению, это была очень крутая коллекция.
— Я не знал, что у тебя такой вкус, — сказал я Эдварду. — Вообще-то, я не знал, что у тебя вообще есть вкус.
— Э? — сказал он.
— Они побиты, наверное.
Хитрая ухмылка расколола лицо чудовища.
— Ни фига, — сказал он.
— И что просишь за них?
— Называй сумму.
— Я сказал «Что ты просишь».
— Десятку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Так что я слез со своей машины, на которую мне было теперь наплевать, сел на краю дороги и смотрел на мелькающие мимо огни автомобилей. Я думал о несчастном случае — правда, думал, — но недолго, потому что я не хотел быть стертым с лица земли каким-нибудь пропитанным джином водителем, возвращавшимся к себе на окраину в свою кровать. Я думал о том, чтобы уехать из страны, или притащить какую-нибудь девку в отдел регистрации браков и жениться самому, — честно говоря, я думал о чем угодно, кроме Сюз, потому что это было бы слишком болезненно в данный момент, хотя я бился в агонии лишь бы не думать о ней. А не думать о ней было практически невозможно: потому что даже когда я не думал о ней, я чувствовал из-за этого боль — настоящие муки. И в этот момент оказалось, что край, где я сидел, был вовсе не краем, а кучей металла, и вся эта чертова штука развалилась, и я скатился, упав на свою Веспу и перевернув ее.
Остановилась машина, за десять футов от меня, и голос внутри нее спросил:
— Ты в порядке?
— Нет! — проорал я в ответ.
— Тебе больно?
— Да! — крикнул я.
Раздался хлопок двери, звук шагов, но я ничего не видел, и чувак, чьи ноги подошли ко мне, спросил:
— Ты пил?
— Я никогда не пью.
— О.
Кот подошел ближе.
— Тогда в чем дело?
На это я ответил истерическим криком, и завизжал, хохоча, словно маньяк.
— Ты пил, — с неодобрением сказал кот.
— Ну, вы тоже пили.
— Честно говоря, ты прав, я пил.
Чувак поднял мою Веспу, потряс ее и сказал:
— У тебя кончилось горючее, вот в чем твоя проблема. В этой игрушке нет горючего.
— У меня кончилось горючее, это точно.
— Ну, тогда все просто. Я отолью тебе немного.
— Правда? — спросил я, наконец-то проявив интерес.
— Я же сказал, что так и сделаю.
Он прислонил мою Веспу к капоту машины, покопался в бумажнике, выловил трубку и дал ее мне.
— Будет лучше, если это сделаешь ты, — сказал чувак. — Я достаточно проглотил крепких жидкостей за этот вечер.
Так что я набрал несколько раз полный рот этой жидкости и выплюнул, и эта чертова штука на самом деле заработала, как и было сказано, и мы слушали, как горючее журчит внутри Веспы.
— Только что я кое-что понял, — сказал кот.
— Неужели?
— У меня у самого остался где-то галлон. Мы же не хотим высасывать все это обратно, не так ли?
— Нет, — сказал я, быстро заламывая трубку, чтобы жидкость перестала литься.
— Кажется, этого тебе хватит, чтобы вернуться назад к цивилизации.
— Спасибо. Где цивилизация? — спросил я.
— Ты не знаешь, где ты находишься?
— Ни малейшего представления.
Кот издал звук «тц-тц»
— Тебе действительно пора завязывать, — сказал он. — Просто развернись, проедешь полмили и попадешь на главную дорогу в Лондон. Я полагаю, тебе нужен Лондон?
Я отдал трубку.
— Мне нужен весь чертов город, — сказал я, — и все, что там имеется.
— Добро пожаловать, — сказал этот благодетель. — Я сам из Эйлсбери.
Мы пожали друг другу руки, похлопали друг друга по спине, и я проводил его взглядом, потом сел на свою Веспу и развернулся. Очень скоро я достиг бензоколонки, нормально заправился, выпил чашечку в ночном кафе для водителей и продолжил свое путешествие в столицу, словно Р. Виттингтон. И я говорил себе, пока мчался «ну, что же — прощай, счастливая юность: с этой минуты я буду крепким, крепким орешком, и если она думает, что может меня ранить, она здорово ошибается, черт побери. А что касается выставки, я все равно продолжу заниматься ей, сделаю немного бабок и поймаю ее, когда она упадет, а она упадет, это несомненно — и тогда мы посмотрим».
Скоро я прибыл в знакомые кварталы, и оказалось, что я еду в Пимлико, потому что — придется это признать — я хотел, чтобы случилось чудо, и моя противная старая Мама усвоила, что случилось с ее вторым ребенком и, может, предложила или сделала что-нибудь, или просто сказала что-либо обо всем этом. Я достиг района и медленно поехал по улице и, естественно, в ее подвале горел свет, так что я припарковался, аккуратно спустился вниз и глянул в окно, где, как и ожидалось, она распивала что-то с постояльцем. Папаша, возможно, и был прав насчет киприотов, но мне показалось, что это все тот же мальтийский здоровяк. И честно говоря, хоть я и хотел побеседовать с Мамашей — я хочу сказать, что даже чувствовал себя обязанным дать ей такую возможность — я не мог представить себе, как я открою эту тему, когда поблизости мальтиец, хоть я и был уверен, что она освободилась бы от него. Поэтому я поднялся по ступенькам и направился домой, посмотреть, быть может, Большая Джилл уже вернулась.
Большой Джилл не было — по крайней мере, свет не горел — но там оказался кое-кто другой: отгадайте, кто! Это был Эдвард-Тед, и никто другой, с пакетом в руках, он выходил из парадной двери (она всегда открыта, я уже говорил) как раз в тот момент, когда я вошел. Он сначала попятился, пока не увидел, что это я, потом сказал «Мне нужно поговорить с тобой», так что пришлось пригласить клоуна к себе, чтобы поболтать.
Я включил мягкое освещение, предмет моей гордости (потому что мне сделал его за десять фунтов один знакомый парень из театра, светотехник с Лэйн), и налил бравому гаду Эду стакан светлого пива с лаймом, его я храню для таких посетителей, еле слышно включил Ч. Паркера и посмотрел на него. Он был в своей летней униформе, то бишь: пижамные джинсы, тигровая майка и синий пиджак на молнии (воротничок, естественно, поднят — должно быть, он пользовался китовым усом), стрижка, сделанная газонокосилкой и хмурый взгляд. Но что-то в Теде Эде настораживало: он не был таким побитым, как обычно, его рычание было более естественным, и плечи расправлены, в них было немного больше силы.
— Возня, — сказал Тед, — с этими дисками.
— Какими дисками?
— Вот, тут.
Он показал на пакет. Грязь, наверное, уже въелась в его ногти.
— Зачем они тебе?
— Хочу их толкнуть.
— Давай посмотрим.
К моему удивлению, это была очень крутая коллекция.
— Я не знал, что у тебя такой вкус, — сказал я Эдварду. — Вообще-то, я не знал, что у тебя вообще есть вкус.
— Э? — сказал он.
— Они побиты, наверное.
Хитрая ухмылка расколола лицо чудовища.
— Ни фига, — сказал он.
— И что просишь за них?
— Называй сумму.
— Я сказал «Что ты просишь».
— Десятку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60