— Я налью тебе еще чашку.
Несколько выводов, продолжал этот Дроув, неизбежно вытекали из этих важных вопросов и, в частности, из недавних беспорядков в Ноттингеме, которые все — и в особенности ежедневное издание Миссис Дэйл — так сильно и так страстно порицали. Первое — иммиграция цветных с получением такого же гражданского статуса, как мы, или без, должна быть немедленно остановлена. Конечно, весь процесс должен быть повернут вспять, и вопрос принудительной репатриации, возвращения на родину должен быть срочно и серьезно рассмотрен правительством. Тем временем, не было сказано про то, что закон и порядок должны устанавливаться силой, сурово и беспристрастно, какими бы серьезными не были провокации — а вполне могут последовать провокации с обеих сторон, признавал автор. Но на самом деле виновником физического насилия в мирных владениях Королевы являлось меньшинство, главным образом, персоны, известные под названием «тедди-бои», и этих молодых людей, без сомнения, необходимо обуздать. Хотя многие могут посчитать, что такие юнцы — вовсе не характеризующие молодежь страны в целом — клинические случаи, и гораздо более сильно нуждаются в медицинском лечении, нежели в решительных наказаниях, постановленных судом.
Происшествия в Ноттингеме, заканчивал Э. Дроув, ни в коем случае не могут быть описанными как «расистские». Поэтому сравнения с гораздо более серьезными беспорядками в южных штатах Америки и в ЮАР просто непонятны и нелогичны. Судя по быстрым и решительным действиям властей Ноттингема, мы можем быть уверены в том, что про такие прискорбные инциденты больше не услышим — ибо они полностью чужды складу нашей жизни — если, конечно, без страхов и предрассудков будут проведены срочные меры, указанные выше.
Я вновь отложил газету.
— Этот человек даже не прикольный, — сказал я Большой Джилл. — И я не верю, что он глупый — он просто зловещий.
— Успокойся, — сказала Большая Джилл.
— Он не затронул кучу вещей!
— Не сомневаюсь, что ты прав, — сказала она мне.
— И самое главное — он не осудил этого! Не осудил эти столкновения! Он всего лишь искал алиби.
Джилл села и занялась своими ногтями. — Он просто невежда, — сказала она, — а вовсе не зловещий.
— Невежда, поучающий людей, — это и есть зловеще, — проорал я.
Она взглянула на меня поверх своего лака для ногтей.
— Смысл всего этого, — сказала она, — заключается в следующем: если у тебя лицо черное, и живешь ты по соседству с белыми — все, что ты делаешь, подозрительно. Ты просто торчишь там, как заноза.
— Все, что ты делаешь! — сказал я, хватая газету и сворачивая ее в плотную сосиску. — Но что они такого делают, чем отличаются от других жуликов, живущих в этих трущобах?
— Тебе виднее, — сказала Джилл.
— Послушай! Цветных безработных гораздо больше, чем белых. Все это знают. И не только бездельников: их можно увидеть толпящихся в очереди за пособием часами каждый день.
— Да, — сказала Большая Джилл.
— А когда они хотят снять комнату, ты знаешь, что в итоге они получают в ответ: «никаких детей, никаких цветных».
— Полагаю, — сказала Большая Джилл, — что те, кто ненавидят одних, ненавидят и других.
— А что касается белых, преступивших закон, что, здесь их нет, ни одного, ты могла бы так сказать?
— Я не знаю практически никого, кто не преступал бы, — ответила Большая Джилл.
— А по поводу белых девок? — закричал я. — Разве это им не нравится? То есть, неужели никто не видел, как они трутся вокруг Пиков?
— Такое я видела чаще, чем что-либо, — сказала Большая Джилл.
— А эти сутенеры. Может, хоть кто-нибудь из этих ублюдков случайно является мальтийцем, киприотом или даже продуктом этих островов?
— Их полно, — сказала Большая Джилл, поднимая взгляд на меня.
— О, извини, Большая Джилл.
— Ничего страшного, детка.
— Что происходит с нашими мужчинами? — сказал я ей. — Неужели они не могут удержать своих женщин? Неужели они нуждаются в этой лаже, — и я постучал газетой Миссис Дэйл по спинке стула, — чтобы она помогала им и защищала их?
— Я думала, — сказала Большая Джилл, занимаясь ногтями на правой руке, — что девочек более чем достаточно и хватит на всех.
Я сунул скрученную газету в чайные листья.
— Вся штука в том, — заорал я, — что ни слова не сказано про то, что действительно имеет значение. Вот, пожалуйста. Если даже каждый Пик в Англии — жулик, это все равно не повод, чтобы посылать на каждого из них десятерых.
Большая Джилл не ответила мне на этот раз, и я поднялся.
— Я уже не понимаю свою собственную страну, — сказал я ей. — В исторических книгах говорится, что английская нация распространена по всему чертовому миру: все уезжали и вселялись повсюду, и это одно из самых великих и благородных Английских достоинств. Никто нас не приглашал, и мы ни у кого не спрашивали разрешения, я так думаю. А когда несколько сотен тысяч приезжают и устраиваются среди наших пятидесяти миллионов, мы просто не можем этого вынести.
— Ага, — сказала Большая Джилл.
— У меня наверху, — продолжил я, — есть совершенно новый паспорт. Там сказано, что я являюсь гражданином Соединенного Королевства и колоний. Никто не просил меня об этом, но так уж вышло. Вот. У большинства из этих парней есть точно такой же паспорт, и это мы придумали законы, по которым они получили их. Но когда они приезжают в дорогую старую Родину-Мать и показывают нам эти штуки, мы швыряем их обратно им в лица.
Большая Джилл тоже поднялась.
— Ты заработался, — сказала она.
— Еще как!
Она посмотрела на меня.
— Люди в стеклянных домах…, — сказала она.
— Что это значит?
— Послушай, дорогуша. Моя личная жизнь полна секретов, и это не дает мне права быть привередливой. А что касается тебя, ты торгуешь порно-снимками на каждом углу, и они очень милые, я не отрицаю. Но это мешает тебе поучать кого-либо, мне так кажется.
— Я совершенно не врубаюсь в это, — сказал я. — Можно жульничать, и все еще оставаться человеком, а не чудовищем.
— Как скажешь, милый, — ответила Большая Джилл. — А теперь я должна тебя вышвырнуть, девчонки сейчас начнут клянчить завтрак.
— Ну ладно тогда, Большая Джилл. — Я пошел к двери и сказал ей, — Ты на моей стороне, тем не менее, не так ли?
— О, конечно, — сказала она. — Я обеими руками за равенство…. Если цветная девчонка зайдет ко мне, она будет принята с теми же почестями, что и все остальные…
— Понятно, — сказал я ей.
Она подошла и положила свою руку метательницы молота мне на плечо.
— Не беспокойся, сынок, — сказала она, — и не принимай слишком близко к сердцу то, что тебя не касается. Пики и сами могут постоять за себя… они большие сильные парни. Среди них много боксеров…
— О, да, — сказал я. — Но не забывай, что я только что видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Несколько выводов, продолжал этот Дроув, неизбежно вытекали из этих важных вопросов и, в частности, из недавних беспорядков в Ноттингеме, которые все — и в особенности ежедневное издание Миссис Дэйл — так сильно и так страстно порицали. Первое — иммиграция цветных с получением такого же гражданского статуса, как мы, или без, должна быть немедленно остановлена. Конечно, весь процесс должен быть повернут вспять, и вопрос принудительной репатриации, возвращения на родину должен быть срочно и серьезно рассмотрен правительством. Тем временем, не было сказано про то, что закон и порядок должны устанавливаться силой, сурово и беспристрастно, какими бы серьезными не были провокации — а вполне могут последовать провокации с обеих сторон, признавал автор. Но на самом деле виновником физического насилия в мирных владениях Королевы являлось меньшинство, главным образом, персоны, известные под названием «тедди-бои», и этих молодых людей, без сомнения, необходимо обуздать. Хотя многие могут посчитать, что такие юнцы — вовсе не характеризующие молодежь страны в целом — клинические случаи, и гораздо более сильно нуждаются в медицинском лечении, нежели в решительных наказаниях, постановленных судом.
Происшествия в Ноттингеме, заканчивал Э. Дроув, ни в коем случае не могут быть описанными как «расистские». Поэтому сравнения с гораздо более серьезными беспорядками в южных штатах Америки и в ЮАР просто непонятны и нелогичны. Судя по быстрым и решительным действиям властей Ноттингема, мы можем быть уверены в том, что про такие прискорбные инциденты больше не услышим — ибо они полностью чужды складу нашей жизни — если, конечно, без страхов и предрассудков будут проведены срочные меры, указанные выше.
Я вновь отложил газету.
— Этот человек даже не прикольный, — сказал я Большой Джилл. — И я не верю, что он глупый — он просто зловещий.
— Успокойся, — сказала Большая Джилл.
— Он не затронул кучу вещей!
— Не сомневаюсь, что ты прав, — сказала она мне.
— И самое главное — он не осудил этого! Не осудил эти столкновения! Он всего лишь искал алиби.
Джилл села и занялась своими ногтями. — Он просто невежда, — сказала она, — а вовсе не зловещий.
— Невежда, поучающий людей, — это и есть зловеще, — проорал я.
Она взглянула на меня поверх своего лака для ногтей.
— Смысл всего этого, — сказала она, — заключается в следующем: если у тебя лицо черное, и живешь ты по соседству с белыми — все, что ты делаешь, подозрительно. Ты просто торчишь там, как заноза.
— Все, что ты делаешь! — сказал я, хватая газету и сворачивая ее в плотную сосиску. — Но что они такого делают, чем отличаются от других жуликов, живущих в этих трущобах?
— Тебе виднее, — сказала Джилл.
— Послушай! Цветных безработных гораздо больше, чем белых. Все это знают. И не только бездельников: их можно увидеть толпящихся в очереди за пособием часами каждый день.
— Да, — сказала Большая Джилл.
— А когда они хотят снять комнату, ты знаешь, что в итоге они получают в ответ: «никаких детей, никаких цветных».
— Полагаю, — сказала Большая Джилл, — что те, кто ненавидят одних, ненавидят и других.
— А что касается белых, преступивших закон, что, здесь их нет, ни одного, ты могла бы так сказать?
— Я не знаю практически никого, кто не преступал бы, — ответила Большая Джилл.
— А по поводу белых девок? — закричал я. — Разве это им не нравится? То есть, неужели никто не видел, как они трутся вокруг Пиков?
— Такое я видела чаще, чем что-либо, — сказала Большая Джилл.
— А эти сутенеры. Может, хоть кто-нибудь из этих ублюдков случайно является мальтийцем, киприотом или даже продуктом этих островов?
— Их полно, — сказала Большая Джилл, поднимая взгляд на меня.
— О, извини, Большая Джилл.
— Ничего страшного, детка.
— Что происходит с нашими мужчинами? — сказал я ей. — Неужели они не могут удержать своих женщин? Неужели они нуждаются в этой лаже, — и я постучал газетой Миссис Дэйл по спинке стула, — чтобы она помогала им и защищала их?
— Я думала, — сказала Большая Джилл, занимаясь ногтями на правой руке, — что девочек более чем достаточно и хватит на всех.
Я сунул скрученную газету в чайные листья.
— Вся штука в том, — заорал я, — что ни слова не сказано про то, что действительно имеет значение. Вот, пожалуйста. Если даже каждый Пик в Англии — жулик, это все равно не повод, чтобы посылать на каждого из них десятерых.
Большая Джилл не ответила мне на этот раз, и я поднялся.
— Я уже не понимаю свою собственную страну, — сказал я ей. — В исторических книгах говорится, что английская нация распространена по всему чертовому миру: все уезжали и вселялись повсюду, и это одно из самых великих и благородных Английских достоинств. Никто нас не приглашал, и мы ни у кого не спрашивали разрешения, я так думаю. А когда несколько сотен тысяч приезжают и устраиваются среди наших пятидесяти миллионов, мы просто не можем этого вынести.
— Ага, — сказала Большая Джилл.
— У меня наверху, — продолжил я, — есть совершенно новый паспорт. Там сказано, что я являюсь гражданином Соединенного Королевства и колоний. Никто не просил меня об этом, но так уж вышло. Вот. У большинства из этих парней есть точно такой же паспорт, и это мы придумали законы, по которым они получили их. Но когда они приезжают в дорогую старую Родину-Мать и показывают нам эти штуки, мы швыряем их обратно им в лица.
Большая Джилл тоже поднялась.
— Ты заработался, — сказала она.
— Еще как!
Она посмотрела на меня.
— Люди в стеклянных домах…, — сказала она.
— Что это значит?
— Послушай, дорогуша. Моя личная жизнь полна секретов, и это не дает мне права быть привередливой. А что касается тебя, ты торгуешь порно-снимками на каждом углу, и они очень милые, я не отрицаю. Но это мешает тебе поучать кого-либо, мне так кажется.
— Я совершенно не врубаюсь в это, — сказал я. — Можно жульничать, и все еще оставаться человеком, а не чудовищем.
— Как скажешь, милый, — ответила Большая Джилл. — А теперь я должна тебя вышвырнуть, девчонки сейчас начнут клянчить завтрак.
— Ну ладно тогда, Большая Джилл. — Я пошел к двери и сказал ей, — Ты на моей стороне, тем не менее, не так ли?
— О, конечно, — сказала она. — Я обеими руками за равенство…. Если цветная девчонка зайдет ко мне, она будет принята с теми же почестями, что и все остальные…
— Понятно, — сказал я ей.
Она подошла и положила свою руку метательницы молота мне на плечо.
— Не беспокойся, сынок, — сказала она, — и не принимай слишком близко к сердцу то, что тебя не касается. Пики и сами могут постоять за себя… они большие сильные парни. Среди них много боксеров…
— О, да, — сказал я. — Но не забывай, что я только что видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60