— Вот я и говорю, что ученый Морено (мне очень понравилось, что он ученый) доказывает… — и я перерассказал ему все, что он рассказывал, только своими словами.
Мы остановились от нашего ответа и замерли.
— Ну что ж, — говорит он, — мне понравился ваш ответ на этот вопрос, видно — вы над ним работали и что человек вы начитанный, думающий, интересующийся психологией, — (разрядка — моя). (Я чуть не заорал от плача и восторга. — А теперь перейдем к первому вопросу об учении академика Павлова.
— Как? — не понял я.
— У вас же два вопроса в билете было? Верно?
Вот злодей, я думал, после нашего блестящего ответа, второй вопрос, который стоял первым, про Павлова, он не будет спрашивать.
Преподаватель улыбается:
— Я понимаю, что теорию Морено вы знали прекрасно, поэтому и начали с нее, то есть со второго вопроса…
— Но вы же сами пред…
— Да, конечно, я ничего не отрицаю! Но мне бы еще хотелось послушать ваши мысли и о системе великого академика.
Психолог проклятый, все вычислил. Какого фига он мне тогда рассказывал про заграничного Морено, раз я сам все знал, лучше б рассказал про Павлова, отечественного ученого. (Про последнего я знал, что он ученый, но это мне не нравилось, так как больше ничего о нем не знал я.) Непатриотично поступил.
И с нелегкой душой я взялся за Павлова.
Я напрягал и терзал свою память, вспоминая все, что говорил мой папа про Павлова, о Павлове, под Павлова, он старался меня воспитывать по его системе и Пирогова, хотя в чем заключалось это, мне было темно и непонятно, я все равно бессистемный вырос. Я уже три раза упоминал собаку Павлова с ее рефлексами и трижды клял, что она, эта собака, не делала ничего другого, как глотала. Так как говорить (работать) было не с чем, не мог же я все время говорить только о том, что она глотала, ну была еще у нее слюна, но смаковать и составлять заход из двадцати предложений об одной слюне у собаки Павлова вроде было даже не гигиенично как-то, подумает, что я еще патологичный и из головы у меня не идет собачья слюна.
Короче я сказал: мать твою за ногу, собака Павлова, и сам спросил себя: кто твоя мать была? А он услышал.
— Что вы там сказали о матери? Правильно, правильно, Павлов упоминал материнские рефлексы, он вообще считал, что все на инстинктах построено.
И тут у меня родилась в голове гениальная мысль. Они у меня иногда рождаются, эти мысли, на мою же голову.
— Однако помимо Павлова существовала другая теория известного ученого Зигмунда Фрейда.
И, перейдя к нему, я оседлал своего коня и повел разговор, абсолютно противоположный учению Павлова, об учении Фрейда.
Фрейдом я натолкался в прошлом году, когда был знаком с одной девочкой с моего прошлого курса, у которой папа работал за границей и который привез книгу Фрейда «Избранные произведения», выпущенную в Лондоне на русском языке.
— И я считаю, что теория Фрейда наиболее верна в отличие от системы Павлова и абсолютно точно отражает человека.
У него даже расширились глаза.
— Что? Вы хотите сказать, что Фрейд прав, а Павлов — пустое место?
— Я не сказал, что он пустое место, я сказал, что теория Фрейда гениальна.
И с этого момента началась такая битва, что лучше бы я не упоминал покойного Фрейда. Но раз начал, я решил биться до конца. Да и потом, меня это устраивало, он сражался за Павлова, и ему надо было говорить о нем, а я бился за Фрейда и знания о нем мог выдать любые — на три зачета вперед. Только если учитывать, что имя Фрейда было запрещено для всей советской науки, от медицины до психологии, то будет понятно, на что шел я.
Он бушевал, что Павлов — это голова, что система его умна и абсолютно совершенна, врожденные и приобретенные рефлексы и так далее. И тут я завелся. Всю свою жизнь я был поклонник Фрейда (с прошлого года), и вот сидит передо мной какой-то психолог и доказывает, что Фрейд — не прав.
Что же это такое творится, позвольте объясниться. Кто же тогда прав?! Все мы под Фрейдом ходим! И этого еще никто не отменял. А он говорит, что Павлов — это голова (это головная боль для меня), а уж за Фрейда я буду биться. Психолог завелся тоже, и мы сцепились, и полчаса шла кромешная битва, и дым, казалось, вокруг дымился: я ему про первичные сексуальные позывы, а он мне про жевательные рефлексы собаки Павлова. Опять эта собака, будь она проклята. Меня уже тошнит от одного ее упоминания.
— Вы что хотите сказать, что Фрейд не прав со своей теорией первичных сексуальных позывов, да?
— Да!
— Что — да? — ору я. — Да или нет?
— Нет! — кричит он.
— Вы хотите сказать, что когда ребенок сосет грудь матери и, наевшись, кусает ее потом, уже насытившись и нехотя, это не проявление первичных сексуальных позывов? Подсознательно, уже у младенца. Да?
— Нет.
— Что — нет? — Да.
Девки моей группы, кто готовился, моментально стали вслушиваться, они не могли понять, при чем тут груди матери и психология.
— Здесь я с вами не согласен, — сказал он.
— Не со мной, это теория Фрейда, — и я опять стал ему доказывать.
— Хорошо, молодой человек, я вижу, что мы с вами ни о чем не договоримся, вы уже отвечаете больше часа. Я рад, что вы интересуетесь разными учениями и теориями, всегда должно быть два мнения, как две стороны процесса. И противоположных, как два берега реки, возможно… Но за ваши убеждения буржуазного учения Фрейда, которые никак не могут быть приемлемы для нашей жизни, попросту утверждающие, что .человек не далеко ушел от животного и живет подсознательно, когда работает только подкорка, а не кора, — что абсолютно идет вразрез и расходится с учением Павлова… — (На минуточку оказалось, как мне потом объяснили, что это был экзамен, а не зачет, а так как он уезжал в июне куда-то в санаторий, то экзамен перенесли в зачетную неделю. Я этого не знал: у нас все делали, что хотели!) — Так вот, я бы вам оценку за это никакую не поставил…
— Как же так, у меня даже лекции все написаны.
Он взял мою тетрадку:
— Надеюсь, что вы не будете утверждать, что тетрадь, написанная женским почерком, — это ваша работа на моих лекциях, и мне не придется сверять почерки.
Где мне эти психологи со своей психологией сидят!..
— Что вы, какой там женский почерк… — но врать я не умел никогда.
— Но это не важно, — перебил он меня. — Так вот, ценя вашу смелость и верность идеям и убеждениям, сейчас у меня нет времени вас разубеждать, хотя теория Фрейда в корне неверная и отрицательная, а самое главное… — я замер, — исходя из вашего редкого отчества — и у меня такое же, — я вам ставлю — четыре балла.
Господи, я даже не поверил, когда он эту цифру вывел в зачетке у меня и расписался. Одним глазом обратив внимание на мой корявый почерк в ней, которым явно не была написана тетрадка.
Я тут же смягчился и проникся к нему самой глубокой симпатией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102