При этом он запинался, когда отвечал, так как волновался, и его никто не дослушивал обычно до конца. Последнему поводу он был очень рад и переставал волноваться.
Девки в большинстве своем были уродские и почти все девственные. По-моему, это самое страшное, что может быть в женщине, — девственная плева. Когда-то я этого не понимал, теперь понимаю: побившись, помучившись. А раньше мне только это и нравилось. Идиотом был, наверно.
К моменту моего прихода в группу только одна Ирка уже переспала, а остальные еще и не пробовали. По крайней мере, так утверждала Ирка, она была этим обстоятельством очень горда. Хотя была еще староста группы, взрослая баба, но о ней особая история. А, да, и еще две птички: Светочка и Мариночка, не девственного лика, но Ирка их как конкуренток не расценивала, они были гораздо взрослее всех остальных, а она брала в расчет девочек своего возраста, поступивших в институт с первого захода. Кстати, для меня до сих пор загадка, как Светка и Маринка поступили в институт (ну, я-то знаю, как я…), которая никогда уже не отгадается, в свои двадцать четыре года, когда все уже кончают обучаться. Итак, Ирка была единственная юная женщина, и вся группа знала историю ее грехопадения, и помимо этого: сколько раз в день она живет с Юстиновым, где она это делает, когда, как, на чем, что куда вставляется и вынимается, что откуда вытекает, проистекает и втекает. Короче, она любила, чтобы знали всё, она была публичная актриса, и ей нужна была публика. Я этого не понимал, но ей это нравилось, всей группе тоже. И все спрашивали ее, что же будет теперь, когда появился я. Она говорила, что ничего не будет, что Саша — мой лучший друг.
Саша — это я. Я был страшно рад, что она облекала меня этим высоким доверием, то ли полномочием.
Группа встретила меня неплохо, и только ждали, когда первое слово скажу я. (Потому что вначале было слово, и по нему судилась голова. Потом все поменялось…) Я же пока упорно отмалчивался. И только наблюдал.
Большая часть группы была бесцветна, и до пятого курса мне вообще никак не могла запомниться. Удивительно похожие лица (где же та прекрасная эпоха? что это за порождения, кто у них родители и в какие браки они вступали, не думая, на каких помойках рождали рождаемое? хотя я сам далеко не красавец, спешу успокоить вас и признаться, если у вас с помойками тоже что-то связанное…)
Было достаточно отличниц. Было несколько просто ленивых девочек, не хотящих заниматься и даже думать или напрягаться, или даже делать это напрягание, и было пару просто откровенных тупиц, я бы сказал, дур от рождения или прирожденных дур. Но тех вообще никто не трогал, их и не следовало трогать, потому что это было бесполезное дело, от них ничего нельзя было добиться, кроме потерянного времени. Была такая сказка.
Как и предполагалось, скоро в группе главным баламутом стал я. И одни меня любили за это (я любил много говорить, спорить с преподавателями, судачить, калякать — то есть попросту тянуть время до звонка; часто меня заряжали минут на сорок, чтобы я удерживал в беседе преподавателя, давая другим безопасно отсидеться до конца, и я легко это делал). Другие — ненавидели, — в первый год, в основном отличницы, так как им хотелось, оказывается, получать знания, а я им мешал со своими разговорами. Или как они называли: болтовней. Но потом и они смирились, и на третьем курсе жили мы душа в душу. Например, они готовили один семинар и тогда просили, чтобы я не «выступал», на другом они брали передышку (им это тоже понравилось), и тогда выступал я. И работал один, до звонка.
Едва звенит звонок, все быстро рассаживаются по своим местам и ждут преподавателя. У нас была ненормальная группа, самая лучшая на всем курсе, и угораздило меня в нее попасть. (Я никогда не был хорошим студентом.) Ирка вечно меня в г…о какое-нибудь затаскивала. Лишь бы ей скучно не было. Но к друзьям я относился свято (это еще с Кавказа), и для Ирки делал все, что бы она ни попросила. Вообще наша пара была загадка, секрет, слюна, толк, мысль, поиск, тема всего факультета, так как с Юстиновым она по-прежнему спала. А со мной дружила. И не собиралась, видимо, бросать этим делом заниматься, я про Юстинова.
О моей группе. Однако и в ней были свои цветочки.
Прежде всего в группе я сошелся, конечно, с женщинами, так как девушки меня мало интересовали, — они были молоды, глупы, и главный вопрос, который волновал их, касательно жизненного бытия — был: кому они отдадут свою девственность, которая на хрен никому не была нужна. (Я исходил из того — если до сих пор не взяли. Потому что были и такие, что после взятия ее — оставались девушками. Не верите? Гм… ) И где это случится в первый раз. У женщин этих проблем не было, они уже всё отдали, и это их не волновало. Отдавать им уже было больше нечего. И весь мир не крутился у них вокруг этого вопроса. И с ними легче, и я бы сказал: интересней было общаться. Поэтому сначала я подружился со Светкой и Маринкой, которым приходилось примерно по двадцать пять на брата, хотя Маринка (она очень лгливая и малиновая была, трудно перевести значение этого слова, но оно к ней сказочно подходило) говорила, что ей двадцать два, хотя ей, по-моему, так двадцать два было, как я ух — а уши видел однажды: ей, поди, за тридцать перевалило — это была еще та акула, но затаенная, скрытая Гольфстримом института. Светка, та ничего не скрывала и не утаивала. Даже то, что сокровенного имела, — всем давала… Светка была куколка, очень изящная, ласковая и женственная — расцветшая женщина. И что она делала среди них — непонятно, она этого тоже не понимала. Светка мне понравилась, от нее веяло чем-то чистым, прекрасным и ласково блудным. Она, кстати, всем нравилась. В отличие от Маринки, которая не нравилась никому, но по этому поводу очень не страдала, у нее была Светка. Маринка, мягко выражаясь, была толстая блядь, с вечно перенапудренным лицом коровы и всегда играла под невин-ницу переросшего возраста. А о невинности там может идти речь, как о девственности Варвары из «Разгрома» Фадеева. Но тут другая мотивация имелась, и она была еще та громила. Мотором в "том тандеме являлась, конечно, Маринка. Все свое время, как рассказала мне Светка, кроме института, они проводили в ресторанах и на квартирах. Маринка знала, что Светка привлекательная, красивая девочка и на нее западают особи мужского пола. Благодаря ей она снимала мужиков, раскручивала их (такси, вино, конфеты, подарки и так далее), как правило, брала по двое, чтобы и для себя (она это дело любила), и каждый надеялся, что ему достанется Светка… Но кому-то доставалась Маринка, Светочка же была послушным исполнителем и ложилась с тем, с кем ей говорила та. Как маленькая послушница. Но она не была маленькая… И много знала, эта Светочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Девки в большинстве своем были уродские и почти все девственные. По-моему, это самое страшное, что может быть в женщине, — девственная плева. Когда-то я этого не понимал, теперь понимаю: побившись, помучившись. А раньше мне только это и нравилось. Идиотом был, наверно.
К моменту моего прихода в группу только одна Ирка уже переспала, а остальные еще и не пробовали. По крайней мере, так утверждала Ирка, она была этим обстоятельством очень горда. Хотя была еще староста группы, взрослая баба, но о ней особая история. А, да, и еще две птички: Светочка и Мариночка, не девственного лика, но Ирка их как конкуренток не расценивала, они были гораздо взрослее всех остальных, а она брала в расчет девочек своего возраста, поступивших в институт с первого захода. Кстати, для меня до сих пор загадка, как Светка и Маринка поступили в институт (ну, я-то знаю, как я…), которая никогда уже не отгадается, в свои двадцать четыре года, когда все уже кончают обучаться. Итак, Ирка была единственная юная женщина, и вся группа знала историю ее грехопадения, и помимо этого: сколько раз в день она живет с Юстиновым, где она это делает, когда, как, на чем, что куда вставляется и вынимается, что откуда вытекает, проистекает и втекает. Короче, она любила, чтобы знали всё, она была публичная актриса, и ей нужна была публика. Я этого не понимал, но ей это нравилось, всей группе тоже. И все спрашивали ее, что же будет теперь, когда появился я. Она говорила, что ничего не будет, что Саша — мой лучший друг.
Саша — это я. Я был страшно рад, что она облекала меня этим высоким доверием, то ли полномочием.
Группа встретила меня неплохо, и только ждали, когда первое слово скажу я. (Потому что вначале было слово, и по нему судилась голова. Потом все поменялось…) Я же пока упорно отмалчивался. И только наблюдал.
Большая часть группы была бесцветна, и до пятого курса мне вообще никак не могла запомниться. Удивительно похожие лица (где же та прекрасная эпоха? что это за порождения, кто у них родители и в какие браки они вступали, не думая, на каких помойках рождали рождаемое? хотя я сам далеко не красавец, спешу успокоить вас и признаться, если у вас с помойками тоже что-то связанное…)
Было достаточно отличниц. Было несколько просто ленивых девочек, не хотящих заниматься и даже думать или напрягаться, или даже делать это напрягание, и было пару просто откровенных тупиц, я бы сказал, дур от рождения или прирожденных дур. Но тех вообще никто не трогал, их и не следовало трогать, потому что это было бесполезное дело, от них ничего нельзя было добиться, кроме потерянного времени. Была такая сказка.
Как и предполагалось, скоро в группе главным баламутом стал я. И одни меня любили за это (я любил много говорить, спорить с преподавателями, судачить, калякать — то есть попросту тянуть время до звонка; часто меня заряжали минут на сорок, чтобы я удерживал в беседе преподавателя, давая другим безопасно отсидеться до конца, и я легко это делал). Другие — ненавидели, — в первый год, в основном отличницы, так как им хотелось, оказывается, получать знания, а я им мешал со своими разговорами. Или как они называли: болтовней. Но потом и они смирились, и на третьем курсе жили мы душа в душу. Например, они готовили один семинар и тогда просили, чтобы я не «выступал», на другом они брали передышку (им это тоже понравилось), и тогда выступал я. И работал один, до звонка.
Едва звенит звонок, все быстро рассаживаются по своим местам и ждут преподавателя. У нас была ненормальная группа, самая лучшая на всем курсе, и угораздило меня в нее попасть. (Я никогда не был хорошим студентом.) Ирка вечно меня в г…о какое-нибудь затаскивала. Лишь бы ей скучно не было. Но к друзьям я относился свято (это еще с Кавказа), и для Ирки делал все, что бы она ни попросила. Вообще наша пара была загадка, секрет, слюна, толк, мысль, поиск, тема всего факультета, так как с Юстиновым она по-прежнему спала. А со мной дружила. И не собиралась, видимо, бросать этим делом заниматься, я про Юстинова.
О моей группе. Однако и в ней были свои цветочки.
Прежде всего в группе я сошелся, конечно, с женщинами, так как девушки меня мало интересовали, — они были молоды, глупы, и главный вопрос, который волновал их, касательно жизненного бытия — был: кому они отдадут свою девственность, которая на хрен никому не была нужна. (Я исходил из того — если до сих пор не взяли. Потому что были и такие, что после взятия ее — оставались девушками. Не верите? Гм… ) И где это случится в первый раз. У женщин этих проблем не было, они уже всё отдали, и это их не волновало. Отдавать им уже было больше нечего. И весь мир не крутился у них вокруг этого вопроса. И с ними легче, и я бы сказал: интересней было общаться. Поэтому сначала я подружился со Светкой и Маринкой, которым приходилось примерно по двадцать пять на брата, хотя Маринка (она очень лгливая и малиновая была, трудно перевести значение этого слова, но оно к ней сказочно подходило) говорила, что ей двадцать два, хотя ей, по-моему, так двадцать два было, как я ух — а уши видел однажды: ей, поди, за тридцать перевалило — это была еще та акула, но затаенная, скрытая Гольфстримом института. Светка, та ничего не скрывала и не утаивала. Даже то, что сокровенного имела, — всем давала… Светка была куколка, очень изящная, ласковая и женственная — расцветшая женщина. И что она делала среди них — непонятно, она этого тоже не понимала. Светка мне понравилась, от нее веяло чем-то чистым, прекрасным и ласково блудным. Она, кстати, всем нравилась. В отличие от Маринки, которая не нравилась никому, но по этому поводу очень не страдала, у нее была Светка. Маринка, мягко выражаясь, была толстая блядь, с вечно перенапудренным лицом коровы и всегда играла под невин-ницу переросшего возраста. А о невинности там может идти речь, как о девственности Варвары из «Разгрома» Фадеева. Но тут другая мотивация имелась, и она была еще та громила. Мотором в "том тандеме являлась, конечно, Маринка. Все свое время, как рассказала мне Светка, кроме института, они проводили в ресторанах и на квартирах. Маринка знала, что Светка привлекательная, красивая девочка и на нее западают особи мужского пола. Благодаря ей она снимала мужиков, раскручивала их (такси, вино, конфеты, подарки и так далее), как правило, брала по двое, чтобы и для себя (она это дело любила), и каждый надеялся, что ему достанется Светка… Но кому-то доставалась Маринка, Светочка же была послушным исполнителем и ложилась с тем, с кем ей говорила та. Как маленькая послушница. Но она не была маленькая… И много знала, эта Светочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102