Я рассказывала им о том, что решила стать врачом, чтобы помогать детям. О том, что я приняла это решение благодаря ним. Я рассказывала им, как видела огромного кита в океане и какие добрые у него глаза. Я уверяла Рути и Беки, что ничто не вытеснит из моего сердца память о них, пока я дышу и пока не лягу рядом с ними, как только пробьет мой час. Мы вместе проснемся на заре новой жизни. Как можно смотреть на эти могилы и испытывать желание простить человека, по вине которого они появились?! – Мама, – едва не задыхаясь, произнесла я. В горле у меня застрял комок, а из глаз готовы были пролиться слезы.
– Разве это не предательство памяти Беки и Рути? Пусть его со6ственная семья заботится о его душе, но не наша. Ты так счастлива, что готова прощать любого? Только потому, что ждешь ребенка?
Мне хотелось выкрикнуть ей в лицо: «Ты сошла с ума?»
– Когда решение было принято, у меня в душе возник целый клубок сомнений. Я все еще борюсь с собой, Ронни.
Она тихо сложила на коленях плед, а потом расправила его.
– Я не могу быть матерью – твоей, Рейфа, того ребенка, который родится... Я не могу воспитывать детей, когда моя душа полна ненависти. Я и не ждала, что ты поймешь меня. Ты должна молиться, Ронни. Ты должна понять свое сердце. Не ради него, а ради всех нас. Он... хороший человек, Ронни. Последние несколько месяцев ему разрешают выходить.
Я ухватилась за край стола. Мама торопливо произнесла:
– Он не выходит один. С другими пациентами, но ему позволили принимать посетителей. Он носит браслет, когда встречается со своей семьей и женой...
– Я не хочу слушать обо всем этом, – оборвала я ее.
– Ронни, это все не ради него, а ради нас, – умоляюще произнесла мама.
Нет, ко мне это не имело отношения. Ни ко мне, ни к моим сестрам, которые на моих руках из двух живых жизнерадостных девочек превратились в холодных куколок.
– Я надеюсь, Отец Небесный поможет тебе узреть истину. Я не могу найти путь к твоему сердцу, Ронни.
«Тебе повезло», – хотелось мне сказать ей. Мое сердце сейчас было похоже на пылающий уголь, и самой большой болью отзывалось имя мамы.
– Мы точно знаем, что это самый правильный и достойный выбор, и уже поговорили с посредником из клиники. Он сказал, что подготовит всю процедуру. Нам придется подождать, потому что, оказывается, существуют правила, и мы не первые решаемся на такой шаг. Люди давно поняли, что чувство ненависти и желание мести разрушают душу даже больше, чем горе, поэтому ищут в своем сердце милосердия. Как только что-то станет известно...
– На меня не рассчитывайте, – ровным голосом проговорила я.
– Ронни, мы приняли это решение для всей нашей семьи, – сказала мама, и я услышала стальные нотки в ее голосе, как у бабушки Бонхем.
– Мама, спасибо за праздник, за подарок, за Джейд. За вашу любовь. За Рейфа. Спасибо Отцу Небесному за Беки и Рути. За моих сестер. Твоих дочерей. За ошибки, которые совершил Скотт Эрли. Наверное, он уже осознал их. От меня это все далеко. Поэтому я очень тебя прошу, не говори больше со мной об этом.
Я ушла, слыша за спиной учащенное дыхание. Мама собиралась расплакаться. Я подумала: «Плачь. Ты должна плакать». Я не обернулась.
Глава тринадцатая
– Ты должна поехать с нами, Ронни, – сказала мне мама. – Тебе больше всех остальных требуется обрести успокоение.
Я не ответила ей. Я продолжала работать над шарфом, который вышивала бисером для Клэр. Хобби. У меня вдруг появилось четыре сотни разных хобби. Джейд сияла чистотою под стать своей красоте. Я делала серьги. Я вырезала ножом по дереву. Я придумывала броши из старых пуговиц, выуживая их из того самого коробка, который когда-то предназначался для кукольных нарядов Беки. Подарки, которые я хотела вручить на Рождество, были уже готовы.
– Вероника Бонхем, – позвала меня мама.
Я знала, что игнорировать ее – не самый лучший выход. Только неделю назад на семейном совете мы обсуждали, как плохо, что в современном мире насаждается культ молодых людей. Насколько правильным можно считать то, что дети сами решают, что им носить, в каком тоне разговаривать. Папа заметил, что раньше люди стремились стать взрослыми, а теперь времена изменились, и все пытаются омолодиться. Я могла бы ответить маме, но не так, как показывают по телевизору. Но я не могла этого сделать, иначе выдала бы что-то вроде: «Фигово мне».
Она не знала, что именно по этой причине я не открываю рта.
– Ронни? – резким голосом окликнула меня мама. – Отвечай же.
– Ты не задавала мне вопросов.
– Хорошо, мисс. Почему ты отказываешься сделать то, что так важно и для меня, и для твоего отца? Только потому, что тебе неудобно? Неужели ты думаешь, что мы приятно чувствуем себя в подобной ситуации? Ты считаешь, что я воспринимаю это как пикник? Этот день обещает быть одним из самых тяжелых в нашей жизни.
– Честно говоря, мне жаль. Но я не могу поехать, – ответила я. – Это было бы неискренне. Это выглядело бы как оскорбление моей веры, моих идеалов, – как я их понимаю. Вы не воспитывали меня во лжи, и я не смогу переступить через себя, даже ради вашего спокойствия. Кроме всего прочего, я боюсь.
– В комнате постоянно будет находиться вооруженный охранник.
– Я не боюсь его, – покачала я головой.
Моя мудрая мама иногда могла быть близорукой.
– Я боюсь того, что увижу его. Это разбудит воспоминания. Я и так все время вижу сны. Они прекратились, но теперь возвращаются. Тебя не было со мной в самом начале, ты не увидела это первой.
– Дорогая, мне больно даже думать об этом. Ты хочешь сказать, что мы сознательно обрекли тебя на страдание? Наоборот. Неужели ты думаешь, что мы не переживаем подобных страхов? – спросила мама. – Однако мы убеждены, что это единственный путь к избавлению от них.
– Мама, каждый человек несет свой груз, – ответила я, ощущая, как голову мне сжимает, словно железным обручем. Я решила, наконец, рассказать маме о своих кошмарах. – Только прошлой ночью мне снился сон. Тот самый день. Но судьба дает мне шанс спасти Беки и Рута. Скотт Эрли приходит в наш двор, он дрожит, пересекая лужайку. Я бросаю ему старое пальто, которое мы храним в конюшне. Затем наставляю на него папино ружье. Хотя во всех предыдущих снах я стреляла в него, на этот раз я просто держу его на «мушке» до прибытия шерифа. Девочки плачут, они очень напуганы и все время говорят: «Кто он такой, Ронни?», «Нам страшно, Ронни». Все заканчивается хорошо – я спасаю их, они целы и невредимы. Он просит прощения, и я испытываю огромное облегчение, а потом я просыпаюсь. И вспоминаю, что они мертвы. А ты собираешься сказать Скотту Эрли, что готова примириться с ним. Мама села, держа на руках Рейфа.
– Я просмотрела все, что касается посттравматического синдрома, в Интернете, – продолжала я, и мама кивнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70