— Кстати, Иоанн, — сказал Джошуа. — Напомни, чтобы я рассказал тебе о карме.
В общем, больше года — пока Джошуа учился у Иоанна говорить слова, что увлекут толпы, — я жил в яме.
Если вдуматься, все логично. Семнадцать лет Джош либо учился, либо тихо сидел. Что он понимал в общении? Последняя весточка от папы состояла из пяти примерно слов, поэтому рассчитывать, что ораторское мастерство он унаследует по отцовской линии, не приходилось. С другой стороны, Иоанн те же семнадцать лет только и делал, что занимался говорильней. Да уж — проповедовать этот пройдоха умел. Стоя по пояс в водах Иордана, он размахивал руками, вращал глазами и сотрясал воздух такими проповедями, что хочешь не хочешь, а поверишь: вот сейчас тучи на небе расступятся, высунется длань самого Господа нашего Бога, схватит тебя за яйца да и тряхнет так, что все зло из тебя выскочит, как молочные зубы из погремушки. Час такой проповеди — и ты не только бежал становиться в очередь на крещение, а сам нырял в реку глотать ил донный, лишь бы тебя от убожества твоего освободили.
Джошуа смотрел, слушал и учился. Иоанн истово верил в Джоша и его предназначение — то есть насколько вообще способен был его понять. Но все равно Креститель меня тревожил: слишком пристальное внимание Ирода Антипы он привлекал. Ирод женился на жене брата своего Филиппа Иродиаде, причем на развод эта баба положила с прибором, а еврейский Закон такого не одобрял. Более суровые уложения ессеев считали подобное непотребство и вовсе неприемлемым, поэтому Иоанн находил в Иродовой семейной жизни бездну материала для своей любимой темы «блядства». Я уже замечал, как на проповедях по периметру толпы тусуются солдаты личной гвардии Ирода.
Однажды вечером я полез на рожон. Креститель вернулся из пустыни в приступе евангельской ярости и кинулся на меня, Джоша, Варфоломея и еще одного, новенького парня — мы сидели вокруг костра и жевали акриды.
— Блядь! — заорал Иоанн своим фирменным голосом «гром Илии», потрясая пальцем под носом у Варфа.
— Ага, Иоанн, Варфоломей только и делает, что кувыркается, — сказал я, проповедуя свое евангелие сарказма.
— Почти, — подтвердил Варф.
— Я имел в виду людей, Варф.
— Ой, извини. Ладно, проехали.
Иоанн резко развернулся к новенькому парню, но тот задрал лапки:
— Я новенький.
Получив такую отповедь, Иоанн оборотился к Джошу.
— Целибат, — быстро ответил тот. — Всегда был, всегда будет. Хотя мне это и не очень по нутру.
И наконец Иоанн повернулся ко мне:
— Блядь!
— Иоанн, я очистился — ты меня сегодня крестил уже шесть раз. — Джошуа ткнул меня локтем под ребра. — Чего? Жарко ж было. Суть не в этом. Сегодня в толпе я насчитал полсотни солдат, поэтому давайте-ка не будем пока о блядях. За тобой народ идет, в конце концов. Ты б лучше перетолковал эту свою аскезу про «нет браку, нет сексу и нет оттягу».
— А также про питание акридами с медом и проживание в яме, — прибавил новенький.
— Тут он ничем не отличается от Мельхиора и Гас-пара, — сказал Джошуа. — Они тоже аскеты.
— Мельхиор с Гаспаром не бегают и не обзывают губернатора провинции блядью перед огромными толпами. Есть разница, и она Иоанна доконает.
— Я очистился от скверны и не боюсь, — сказал Иоанн, усаживаясь к костру. Запал его немного поугас.
— Да? А от вины ты очистился? Потому что когда за тобой придут римляне, на твоих руках окажется кровь тысяч людей. На тот случай, если ты не заметил: убивают не только вожаков. Вдоль дороги в Иерусалим — тысячи крестов, на которых умерли зилоты, и далеко не все они были вождями.
— Я не боюсь. — Иоанн опустил голову. Власы его упали в миску с медом. — Ирод с Иродиадой — бляди. Ирод — чуть ли не царь еврейский, и он — блядь.
Джошуа отвел волосы троюродного брата со лба и сжал плечо этого неистового человека.
— Раз так, значит, так тому и быть. Как предсказывал ангел, ты рожден проповедовать истину.
Я встал и швырнул свою саранчу в огонь. Джоша с Иоанном обдало искрами.
— Я встречал в жизни всего двух людей, о чьем рождении вострубили ангелы, и три четверти этих двоих — полоумные.
И я зашагал к своей яме.
— Аминь, — сказал мне в спину новенький.
Той ночью, когда я уже засыпал, в соседней яме заворочался Джошуа. Точно его разбудил клоп в скатке или какая-то мысль.
— Эй, — сказал он.
— Чего? — ответил я.
— Я тут посчитал. Три четверти от двух — это…
— Полтора, — донесся голос новенького: он поселился в яме по другую сторону от Джоша. — Либо Иоанн совсем полоумный, а ты наполовину, либо вы оба с ним полоумные на три четверти каждый, либо… ну, в общем, пропорция постоянная, могу график начертить.
— Так ты это к чему?
— Да ни к чему, — ответил новенький. — Я новенький.
На следующее утро Джошуа выпрыгнул из своей ямы, стряхнул скорпионов и после долгой утренней струи пнул мне в квартиру пару комочков грязи, чтобы я тоже восстал ото сна.
— Ну все, — сказал он. — Спускайся к реке, я заставлю Иоанна сегодня меня покрестить.
— И что изменится по сравнению со вчера и каким образом?
— Увидишь. У меня предчувствие. И мы пошли к реке.
Новенький выкарабкался из ямы, как степная собачка, и осмотрелся. Он был высок, этот новенький, и утреннее солнце переливалось на его лысом черепе. Парень заметил цветы, распустившиеся там, куда Джошуа только что облегчился. Полдюжины пышных ярких чашечек торчали посреди мертвеишего на всей планете пейзажа.
— Эй, а вчера они тут были?
— Так всегда происходит, — ответил я. — Мы об этом даже не говорим.
— Ух ты, — произнес новенький. — А мне с вами можно?
— Валяй, — ответил я. Так нас стало четверо.
А у реки Иоанн проповедовал небольшой пастве. Он макнул Джоша в воду, и как только голова моего друга скрылась, небо над пустыней, еще розовое от зари, раскололось и оттуда выпорхнула птица. Похоже, она была соткана из чистого света. И все собравшиеся на берегу заухали и заахали, а с небес прогромыхал голос:
— Сей есть Сын Мой, и Я им очень доволен.
И так же молниеносно дух испарился. Но у собравшихся на берегу отпали челюсти, и долго еще люди не сводили с небес изумленных взоров.
Тогда Иоанн быстро опамятовался, вспомнил, чем занимается, и вытащил Джоша из-под воды. Джошуа проморгался, отплевался, посмотрел на отвесившую челюсти толпу и рек им:
— Чего?
— Не, Джош, голос так и сказал: «Сей есть Сын Мой, и Я им очень доволен».
Джошуа потряс головой и куснул утреннюю акриду.
— Ну что он — не мог подождать, пока я вынырну? Ты уверен, что это был отец?
— Голос похож.
Новенький взглянул на меня, и я пожал плечами. На самом деле голос был, как у Джеймса Эрла Джоунза, но в то время я еще этого не знал.
— Ну все, — сказал Джошуа. — Ухожу в пустыню, как Моисей, — на сорок дней и сорок ночей. — И Джош встал и зашагал в пустыню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119