Смех зарождался где-то в недрах живота, а наружу вырывался пронзительным присвистом. Затем и Алисия решила, что ей тоже надо бы рассмеяться. Профессиональная вежливость соблюдена.
– Вижу, мы отлично поладим, – сказал Линсейд.
Я улыбнулся – как можно более неопределенно, официально, непроницаемо. Внезапно мне захотелось поскорее выбраться отсюда, но я не знал, как быстрее это сделать: тупо соглашаться или хранить молчание.
– У вас много обязательств, Грегори?
– Нет, – ответил я.
А что еще я мог сказать?
– Значит, вы можете приступить к работе с первого числа следующего месяца?
– Наверное, – сказал я.
– Тогда будем считать, что вы так и сделаете. Приятно видеть вас в наших рядах, Грегори.
В рядах? В каком это смысле? Я рассчитывал в лучшем случае обсудить теоретическую возможность моей работы в клинике, но Линсейд говорил так, словно я уже согласился. На такой вывод могла навести его только Алисия, и я не понимал, зачем ей это понадобилось. Я хотел было запротестовать, но тут же вспомнил, что протестовать бесполезно, да и умоляющий взгляд Алисии заставил меня воздержаться от каких-либо слов. Мне вовсе не хотелось причинять ей неприятности, не хотелось выставлять ее перед начальством в невыгодном свете. Поэтому я постарался внушить Линсейду мысль, будто согласен занять место преподавателя литературной композиции с первого числа следующего месяца. Мое согласие выглядело достаточно туманным и одновременно вполне определенным – чтобы Алисия потом нашла способ выбраться из унизительного положения, в которое сама себя загнала. Если она пожелает свалить все на Грегори Коллинза и заявит, что этот мерзавец ее подвел, я возражать не стану.
– Ну вот и хорошо, – сказал Линсейд. – Я поручу Алисии познакомить вас с нашими владениями, разъяснить условия работы, показать, где вы будете жить. Естественно, жить вам придется при клинике. Знаете, вы, писатели, – странные существа. Алисия предполагала, что вы скорее всего станете артачиться и вас придется долго уговаривать, но она, по своему обыкновению, оказалась чересчур осторожной. Что ж. Увидимся в следующем месяце. Вам понравится у нас. До свидания.
Мы обменялись символическим рукопожатием, после чего я ушел, сопровождаемый Алисией. У нее хватило совести напустить на себя пристыженный вид.
– Умеете вы манипулировать, – сказал я.
– Разве?
– Точнее, мошенничать.
– Это так ужасно?
– Да, – сказал я, – а еще – очень смешно.
Очевидно, явно и несомненно – это был тот самый момент, когда мне следовало во всем признаться, сказать, что я тоже мошенник и лишь выдаю себя за Грегори Коллинза. Мы бы вместе посмеялись над нелепостью и глупостью ситуации, поняли бы, что мы родственные души, и слились бы в объятиях, предавшись на одну ночь невероятному сексуальному блаженству, которому никогда не суждено повториться. Но я не признался. Я остался подлым и лживым, и оправдание у меня было стопроцентным: мне не дали возможности признаться.
Мы вышли из кабинета Линсейда, и Алисия повела меня осматривать клинику. Когда мы были в середине коридора – длинного прохода с низкими потолками и десятком одинаковых серых дверей, – одна из дверей с силой распахнулась и прямо к нам кинулась голая и абсолютно безумная с виду женщина. Честно говоря, более голой женщины я прежде не видел: тощая, ребра и сухожилия проступают под бледной кожей, бритая голова, тело, начисто лишенное волос. Вела она себя буйно и даже угрожающе, но глаза ее не выражали ничего, кроме пустоты. Голая женщина таращилась на нас с Алисией, и хотя выглядела она вполне зловеще, я не вполне был уверен, что она вообще нас видит. У меня возникло чувство, что в ее представлении мы запросто могли быть жуткой галлюцинацией.
– Спокойно, спокойно, – сказала Алисия.
Я не понял, к кому она обращается – ко мне, к безумной пациентке или к себе, но слова ее пропали втуне. Никто из нас даже отдаленно не был спокоен. Алисия тихо назвала голую женщину по имени – Черити, несколько раз ласково повторила имя, надеясь утихомирить ее, но даже такому профану, как я, было очевидно, что все это впустую. Черити и не собиралась успокаиваться. Напротив, она все более возбуждалась. Черити подпрыгивала на месте, беспорядочно и как-то причудливо размахивая руками.
– Кто это? – спросила она, ткнув в меня. – Новый знахарь?
– Это Грегори, – сказала Алисия. – Он будет здесь работать. Вы будете часто с ним встречаться.
Я решил, что сейчас не время возражать и говорить, что не собираюсь здесь работать. Солидарность с Алисией важнее. А еще я решил, что не время озвучивать и другую мысль, посетившую меня в тот момент: какое бы лечение ни требовалось Черити и в чем бы ни заключался ее душевный недуг, вряд ли его сможет излечить преподаватель литературной композиции. Какое-то время Черити взирала на нас с безучастной враждебностью, а потом вдруг проворно и стремительно рванулась к Алисии.
Дальнейшее было путаной и скоротечной импровизацией моего инстинкта. Когда Черити прыгнула к Алисии, я прыгнул к Черити и, по какому-то счастливому стечению обстоятельств, оказался проворнее. Я обхватил Черити за шею – как делают регбисты во время схватки. Мы рухнули на твердый холодный пол, хотя думаю, для голой Черити он оказался холоднее и тверже, чем для меня, и довольно долго – неприлично долго – возились. Мои руки хватали запретные части тела, но я и не думал останавливаться. Черити была противником неистовым и скользким, но и у меня имелись свои аргументы – я был больше и сильнее, так что смог протянуть до гулких шагов спешащих на подмогу санитаров. Они высвободили Черити из моей хватки, подняли ее и отнесли обратно в комнату, словно она была громоздкой складной мебелью, вроде шезлонга или гладильной доски. Серая дверь закрылась за ними с вкрадчивой мягкостью. Я ожидал услышать крики и шум борьбы, но из-за двери не донеслось ни звука.
– Вам не следовало тревожиться, – сказала Алисия. – Она всего лишь плясала.
– Плясала?
– Да. Пляска имеет для Черити религиозное значение. Иногда танец бывает несколько откровенным, но всегда абсолютно безобидным.
Конечно, Алисия знала о состоянии Черити много больше, чем я, но ее слова показались мне сомнительными. По-моему, “пляска” Черити выглядела весьма угрожающей и не особо религиозной.
– Видели бы вы ее в одежде. Она хиппи в душе.
– Да?
– Ну, если не считать волос.
Я был потрясен. Борьба с голой безумицей, пусть даже с голой безумицей-хиппи, не входила в список развлечений, на которые я рассчитывал в Брайтоне. Происшествие было из ряда вон, но столь стремительным и скоротечным, что я почти верил, будто оно мне пригрезилось. Неожиданно я заметил, что у меня дрожат руки.
– Вам нужно сесть, – сказала Алисия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– Вижу, мы отлично поладим, – сказал Линсейд.
Я улыбнулся – как можно более неопределенно, официально, непроницаемо. Внезапно мне захотелось поскорее выбраться отсюда, но я не знал, как быстрее это сделать: тупо соглашаться или хранить молчание.
– У вас много обязательств, Грегори?
– Нет, – ответил я.
А что еще я мог сказать?
– Значит, вы можете приступить к работе с первого числа следующего месяца?
– Наверное, – сказал я.
– Тогда будем считать, что вы так и сделаете. Приятно видеть вас в наших рядах, Грегори.
В рядах? В каком это смысле? Я рассчитывал в лучшем случае обсудить теоретическую возможность моей работы в клинике, но Линсейд говорил так, словно я уже согласился. На такой вывод могла навести его только Алисия, и я не понимал, зачем ей это понадобилось. Я хотел было запротестовать, но тут же вспомнил, что протестовать бесполезно, да и умоляющий взгляд Алисии заставил меня воздержаться от каких-либо слов. Мне вовсе не хотелось причинять ей неприятности, не хотелось выставлять ее перед начальством в невыгодном свете. Поэтому я постарался внушить Линсейду мысль, будто согласен занять место преподавателя литературной композиции с первого числа следующего месяца. Мое согласие выглядело достаточно туманным и одновременно вполне определенным – чтобы Алисия потом нашла способ выбраться из унизительного положения, в которое сама себя загнала. Если она пожелает свалить все на Грегори Коллинза и заявит, что этот мерзавец ее подвел, я возражать не стану.
– Ну вот и хорошо, – сказал Линсейд. – Я поручу Алисии познакомить вас с нашими владениями, разъяснить условия работы, показать, где вы будете жить. Естественно, жить вам придется при клинике. Знаете, вы, писатели, – странные существа. Алисия предполагала, что вы скорее всего станете артачиться и вас придется долго уговаривать, но она, по своему обыкновению, оказалась чересчур осторожной. Что ж. Увидимся в следующем месяце. Вам понравится у нас. До свидания.
Мы обменялись символическим рукопожатием, после чего я ушел, сопровождаемый Алисией. У нее хватило совести напустить на себя пристыженный вид.
– Умеете вы манипулировать, – сказал я.
– Разве?
– Точнее, мошенничать.
– Это так ужасно?
– Да, – сказал я, – а еще – очень смешно.
Очевидно, явно и несомненно – это был тот самый момент, когда мне следовало во всем признаться, сказать, что я тоже мошенник и лишь выдаю себя за Грегори Коллинза. Мы бы вместе посмеялись над нелепостью и глупостью ситуации, поняли бы, что мы родственные души, и слились бы в объятиях, предавшись на одну ночь невероятному сексуальному блаженству, которому никогда не суждено повториться. Но я не признался. Я остался подлым и лживым, и оправдание у меня было стопроцентным: мне не дали возможности признаться.
Мы вышли из кабинета Линсейда, и Алисия повела меня осматривать клинику. Когда мы были в середине коридора – длинного прохода с низкими потолками и десятком одинаковых серых дверей, – одна из дверей с силой распахнулась и прямо к нам кинулась голая и абсолютно безумная с виду женщина. Честно говоря, более голой женщины я прежде не видел: тощая, ребра и сухожилия проступают под бледной кожей, бритая голова, тело, начисто лишенное волос. Вела она себя буйно и даже угрожающе, но глаза ее не выражали ничего, кроме пустоты. Голая женщина таращилась на нас с Алисией, и хотя выглядела она вполне зловеще, я не вполне был уверен, что она вообще нас видит. У меня возникло чувство, что в ее представлении мы запросто могли быть жуткой галлюцинацией.
– Спокойно, спокойно, – сказала Алисия.
Я не понял, к кому она обращается – ко мне, к безумной пациентке или к себе, но слова ее пропали втуне. Никто из нас даже отдаленно не был спокоен. Алисия тихо назвала голую женщину по имени – Черити, несколько раз ласково повторила имя, надеясь утихомирить ее, но даже такому профану, как я, было очевидно, что все это впустую. Черити и не собиралась успокаиваться. Напротив, она все более возбуждалась. Черити подпрыгивала на месте, беспорядочно и как-то причудливо размахивая руками.
– Кто это? – спросила она, ткнув в меня. – Новый знахарь?
– Это Грегори, – сказала Алисия. – Он будет здесь работать. Вы будете часто с ним встречаться.
Я решил, что сейчас не время возражать и говорить, что не собираюсь здесь работать. Солидарность с Алисией важнее. А еще я решил, что не время озвучивать и другую мысль, посетившую меня в тот момент: какое бы лечение ни требовалось Черити и в чем бы ни заключался ее душевный недуг, вряд ли его сможет излечить преподаватель литературной композиции. Какое-то время Черити взирала на нас с безучастной враждебностью, а потом вдруг проворно и стремительно рванулась к Алисии.
Дальнейшее было путаной и скоротечной импровизацией моего инстинкта. Когда Черити прыгнула к Алисии, я прыгнул к Черити и, по какому-то счастливому стечению обстоятельств, оказался проворнее. Я обхватил Черити за шею – как делают регбисты во время схватки. Мы рухнули на твердый холодный пол, хотя думаю, для голой Черити он оказался холоднее и тверже, чем для меня, и довольно долго – неприлично долго – возились. Мои руки хватали запретные части тела, но я и не думал останавливаться. Черити была противником неистовым и скользким, но и у меня имелись свои аргументы – я был больше и сильнее, так что смог протянуть до гулких шагов спешащих на подмогу санитаров. Они высвободили Черити из моей хватки, подняли ее и отнесли обратно в комнату, словно она была громоздкой складной мебелью, вроде шезлонга или гладильной доски. Серая дверь закрылась за ними с вкрадчивой мягкостью. Я ожидал услышать крики и шум борьбы, но из-за двери не донеслось ни звука.
– Вам не следовало тревожиться, – сказала Алисия. – Она всего лишь плясала.
– Плясала?
– Да. Пляска имеет для Черити религиозное значение. Иногда танец бывает несколько откровенным, но всегда абсолютно безобидным.
Конечно, Алисия знала о состоянии Черити много больше, чем я, но ее слова показались мне сомнительными. По-моему, “пляска” Черити выглядела весьма угрожающей и не особо религиозной.
– Видели бы вы ее в одежде. Она хиппи в душе.
– Да?
– Ну, если не считать волос.
Я был потрясен. Борьба с голой безумицей, пусть даже с голой безумицей-хиппи, не входила в список развлечений, на которые я рассчитывал в Брайтоне. Происшествие было из ряда вон, но столь стремительным и скоротечным, что я почти верил, будто оно мне пригрезилось. Неожиданно я заметил, что у меня дрожат руки.
– Вам нужно сесть, – сказала Алисия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92