Джулиан Соммервиль косился на него с легким неодобрением, но воспитание и врожденная робость не позволяли ему одернуть Грегори. Наконец я с облегчением вытащил Грегори из магазина и повел в ближайший паб. Он влил в себя половину кружки одним глотком и одобрительно причмокнул:
– Неплохо для эля, сваренного на юге.
Его повадки заскорузлого северянина, очутившегося в Лондоне, раздражали еще сильнее, чем в Кембридже.
– Ну что, ты продолжаешь выступать на сцене? – спросил он.
– Нет, конечно, – ответил я. – Думаю, я вышел из этого возраста.
– Правильное решение, – хмыкнул Грегори. Знаешь, нам стоит глотнуть шампанского. Не подумай только, что я его шибко люблю.
– Есть что отметить? – поинтересовался я.
Я спросил себя, уж не нашел ли он добрую йоркширскую женщину, которая согласилась выйти за него замуж, хотя такое предположение и казалось мне невероятным.
– По совести говоря, Майкл, я тебе слукавил. Я стараюсь об этом не болтать, но вообще-то я приехал в Лондон на встречу с издателем. С моим издателем.
– У тебя есть издатель?
– Ну да, я и говорю.
– И что ты намерен опубликовать, учебник истории?
– Нет, роман.
Грегори Коллинз и литература по-прежнему не связывались в моей голове.
– Но я думал, ты сжег свой роман.
– Я сжег один роман. Но ведь никто не запрещает написать несколько. Первый оказался говенным. А этот чертовски хорош, если можно так говорить о своей книге.
– Так это же здорово. Поздравляю.
Я надеялся, что голос мой звучит убедительно. И действительно – здорово, особенно для Грегори, и чего ради мне огорчаться из-за его маленького успеха? Я же не собираюсь соревноваться с Грегори Коллинзами нашего мира. И все же радости в моем голосе было, похоже, маловато.
– Как называется? – спросил я.
– “Восковой человек”.
– Хорошее название.
– А мне не шибко нравится, – сказал Грегори. – Хочу поменять на что-нибудь с номером, вроде “Бойни номер пять”, “Уловки-22”, “Баттерфилда, 8” или “Выкликается лот 49”.
– Зачем? – спросил я.
– Сам не знаю. Просто мне кажется, что названия с числом привлекают взгляд. Но издатели говорят, что это глупо.
– Наверное, им виднее, – сказал я.
– Мне бы твою уверенность.
– О чем книга?
– В двух словах не расскажешь, – ответил Грегори, и я перевел дух.
– Тогда прочту, когда выйдет.
– Обязательно почитай. Это серьезная книга, – сказал он. – Мрачная книга. Но смешная. И такая очень умная, такая очень ироничная, с кучей всяких литературных шуток и розыгрышей. Мне нравится хорошая литературная шутка. А тебе, Майкл?
В тот момент вопрос показался мне довольно невинным.
– Еще бы, – ответил я. – Значит, собираешься бросить преподавание?
– Нет-нет. Я не хотел бы превратиться в напыщенного профессионального писателя. Я же сказал, учительство – это мое. К тому же, как я брошу работу? За книгу мне ни хрена не заплатят. Ты не поверишь, но они даже нормальной фотографии не сделают. Я разговаривал сегодня с их профурсеткой, так она вякнула, что я должен прислать им фотку, щелкнутую на каком-нибудь мудацком отдыхе. А я сказал, что это очень недальновидно с их стороны. Знаешь, говорят, Трумэн Капоте своим успехом обязан той сексуальной карточке, где он сидит под пальмой или под чем-то там. Если бы они поместили снимок, сделанный на мудацком отдыхе, его карьера наверняка не сложилась бы.
От этой мысли Грегори погрустнел, словно уже предвидел провал книги, словно уже понимал, что публикация романа может оказаться не таким уж радостным событием. Я по-прежнему почти ничего не знал о Грегори и еще меньше – о его творчестве, но мне показалось странным, что образцом для подражания он выбрал Трумэна Капоте.
– Так закажи снимки у профессионального фотографа, – предложил я, но этот совет не вызвал у него особого восторга:
– А какой смысл, с моей-то рожей? Я же знаю, что я урод.
И вид у него сделался совсем несчастный. А я снова удивился. Грегори, безусловно, прав, красотой он не блещет, но если учесть, как мало он старался выставить себя в привлекательном свете, то резонно предположить, что собственная некрасивость доставляет ему удовольствие.
– Вот ты – другое дело, – угрюмо сказал он.
– Правда?
– Да. Ты у нас красавчик. У тебя наверняка куча девчонок.
– О да. Тысячи.
– Могу поклясться, выглядишь ты получше моего.
И снова он был прав, но согласие лишь ухудшило бы ему настроение, поэтому я промолчал. Наверное, можно было бы объяснить ему, что он делает не так, предложить отрастить волосы и не носить одежду, которая уже лет двадцать как вышла из моды, но у меня не было желания играть в Генри Хиггинса.
– Но, увы, я не Трумэн Капоте, – сказал я, купил нам еще выпивки и попытался сменить тему: – Видишься с кем-нибудь из колледжа?
– Да ни с кем, – ответил Грегори. – Хотя вот собираюсь связаться со стариной Бентли. Хочу послать ему корректуру своей книги, попрошу написать отзыв для обложки.
– Думаешь, книга тогда будет лучше продаваться?
– Не знаю. Если бы я был на ты с Энтони Берджессом, попросил бы его, а так…
Мрачное настроение Грегори оказалось заразным. Выяснилось, что единственный способ продлить совместный вечер – хлестать спиртное. Что мы и сделали. Пьяный Грегори не стал менее угрюмым, зато мне выпивка прибавила терпимости. Разговор наш далеко не продвинулся. Грегори стойко придерживался двух тем: своей книги и своей уродливости.
– Наверняка ты охереть как получаешься на фото, правда? – спросил он.
Я вынужден был признаться, что да. Фотогеничность – еще одно бесценное свойство, которым наделила меня судьба.
– И тебе в самом деле нравятся литературные розыгрыши, да? – не унимался Грегори.
Я повторил, что так и есть, – но лишь из-за смутного ощущения, что слова эти хоть немного развеют его тоску.
– Старик, окажи мне услугу. Дай мне свою фотку, а? Пошлю в издательство и скажу, что это я.
– Что? – спросил я.
– Да они там жопу от локтя не отличат, а встречался я только со своим редактором, да и писатели никогда не похожи на свои рекламные фотографии.
– О чем ты говоришь? Хочешь, чтобы я выдал себя за тебя?
– Да не будешь ты выдавать себя за меня. Твоя фотография мне нужна лишь для того, чтобы читающая публика подумала, что я вполне себе такой симпатяга.
К тому времени мы основательно надрались, и после настойчивых приставаний Грегори я согласился, что идея довольно забавная. Однако фотографию свою давать я не собирался. Я знал, что к утру протрезвею и эта идея перестанет казаться мне такой уж забавной. Наконец Грегори взглянул на часы, занервничал и сказал, что опоздал на последний поезд до Харрогита, и не пущу ли я его переночевать? С тоской подумав, что не вправе отказать ему в такой малости, я ответил, что он может устроиться на полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92