И все же забавно было видеть, как невзрачный Грегори Коллинз обратился в угрюмого красавца с тонкими чертами.
Никаких неприятностей я не предвидел. В конце концов, это же только книга. Сколько экземпляров удастся продать? Сколько человек обратят внимание на мое лицо? Ведь вряд ли на меня нападет толпа обезумевших фанатов Грегори Коллинза. И если когда-нибудь обман вскроется, мы всегда сможем сознаться и сказать, что хотели устроить розыгрыш, – может, не слишком смешной и слишком глупый. Но он же не заслуживает виселицы, правда?
Зато Никола восприняла новость совсем в ином свете. В университете она Грегори не знала. В каком-то смысле Кембридж – не маленькая деревня, а Грегори – не самый общительный человек.
– Ты с ума сошел! – воскликнула Никола, когда я показал ей “Воскового человека”. – Тебя использовали.
– Думаешь?
– Конечно. Этот Коллинз воспользовался твоим лицом, чтобы набрать побольше очков. Это гнусно.
Похоже, Никола считала Грегори чем-то вроде сподвижника сатаны. Хорошо бы им познакомиться, усмехнулся я про себя.
– Но это же просто шутка.
– Не самая остроумная, – упорствовала Никола. – Все равно что невзрачная писательница средних лет воспользуется фотографией хорошенькой юной манекенщицы, чтобы ее книги лучше продавались. Что бы ты сказал тогда?
– Ну, я бы сказал, что это тоже шутка.
– И ты бы не назвал эту выходку потворством фашистской системе ценностей, основанной на физической красоте?
– Ой, нет, вряд ли, – признался я.
– А если ты решишь сам написать книгу?
– Никола, обещаю. Нет – клянусь никогда не писать книг.
А затем она принялась листать книгу. Столь бурной реакции я не ожидал.
– Дрянь, – сказала она. – Дрянь и ерничество. Знаю я эту книгу. Я ее читала. В рукописи читала. Она была в моей “отстойной папке”. Я отвергла ее сразу. Редкостная чушь.
– Может, оно и так, – сказал я.
Литературный гений Грегори обсуждать не хотелось.
– Но это по крайней мере чушь, которую можно публиковать. Чтобы стать издателем, мне надо бы научиться отличать чушь, которую можно публиковать, от чуши, которую публиковать нельзя. И скорее всего мне это не удастся.
От этой мысли Никола помрачнела, и я понимал почему. Вечер был испорчен. Мы договорились никогда больше не упоминать ни Грегори, ни его книгу. Условие не показалось мне обременительным.
Мы с Николой продолжали вести нашу довольно пустую жизнь и поддерживать довольно пустые отношения. Каждому требовалось что-то иное, и хотя мы прекрасно понимали, как можно изменить жизнь к лучшему, до рискованных и неприятных шагов мы еще не дозрели. Мы знали, что довольствуемся малым, но все же это было намного-намного больше, чем ничего.
А потом вдруг объявился Грегори. В конторе раздался звонок, я снял трубку и, услышав “Привет, Майкл, как дела?”, даже не понял, кто это. Грегори начисто выветрился из моей памяти. Я решил, что это просто фамильярный клиент. Но затем все разъяснилось, и я спросил, как продается книга.
– Говорят, средне, – сварливо ответил Грегори.
– Что ж, если моя фотография дала хотя бы небольшой вклад в эту среднюю продаваемость, то я очень рад.
– Знаешь, было много прецедентов, – сказал Грегори оправдывающимся тоном, что, на мой взгляд, было совершенно лишним. – Томас Пинчон послал комика получать вместо себя литературную премию, а Энди Уорхол отправил своего пародиста читать лекции по стране.
Я прекрасно понимал, что Грегори пытается оправдаться или объясниться, но, по мне, так никаких оправданий или объяснений не требовалось.
– Да не переживай, – ответил я, – все в порядке.
Но я чувствовал, что Грегори клонит к чему-то важному и зловещему, с его точки зрения.
– Нет, далеко не все в порядке, Майкл, и мне позарез нужен совет и твоя помощь.
Да, заявление и впрямь прозвучало зловеще. До сих пор Грегори прекрасно обходился без моих советов.
– Меня пригласили выступить с чтением, – сказал он. – В Брайтоне. Читать отрывки из книги и подписывать экземпляры читателям. Ну, ты понимаешь?
– Похоже, что пора во всем признаться. Или можно просто отклонить приглашение.
– Но я не хочу его отклонять. Это же реклама.
– Тогда лучше признаться.
– Но я не хочу признаваться.
– А тогда что?
– Ты можешь выступить вместо меня.
– Не говори глупостей.
– Постой. Это не так глупо, как кажется, – серьезно сказал он. – Тебе только нужно прочесть небольшой отрывок, затем, быть может, ответить на пару-тройку идиотских вопросов и подписать несколько книг. Ты справишься. Легкие деньги.
– Деньги? – сказал я.
– Ну не совсем деньги, но проезд оплачивают, а хозяйка книжного магазина может, если потребуется, устроить тебя на ночлег. И давай начистоту: я знаю, что ты любишь играть на публику.
– Разве?
И только я произнес это слово, как понял – отрицать нелепо. Возможно, Грегори знал меня лучше, чем я сам. Хотя тяга к сцене меня и не жгла, потребность покрасоваться, сказать “посмотрите на меня” никуда не делась – она даже усилилась после того, как я занялся работой, которая требовала оставаться в тени.
– Я буду очень тебе благодарен, – сказал Грегори.
– Ну да… Наверное, будешь.
Я отлично сознавал, что следует отказаться. Хотя бы потому, что Никола наверняка разъярится, но идея показалась мне заманчивой, и заманчивость отчасти объяснялась именно тем, что Никола разъярится.
– И как именно все будет проходить? – спросил я, понимая, что на самом деле не имеет никакого значения, как все будет проходить. Неважно, какие предлагаются условия, будут или не будут платить, предоставят мне ночлег или нет, – я хочу поехать. Я сознавал, что это, наверное, не самое здоровое желание. Возможно, я мог бы сделать вид, что эта поездка – своего рода вызов, пощечина литературному истеблишменту (и какая разница, что под этим подразумевается), но на самом деле я хотел поехать потому, что моя жизнь мне наскучила. Скука – вот настоящий враг. Она могла свести с ума, довести до пьянства или наркотиков, до саморазрушения или преступления, просто до безумия. Потому я и ухватился за возможность выдать себя за подающего надежды писателя.
Однако я понимал, что не перевоплощусь в другого человека. Верно, я назовусь Грегори Коллинзом, но я им не стану. Я не превращусь в сурового учителя истории с севера. Напротив, останусь самим собой, просто под другим именем, хоть и буду делать вид, будто я – человек, написавший роман. Мне казалось, что я вполне к такому готов. Я считал, что запросто справлюсь с чтением отрывков – не хуже любого другого автора и уж точно не хуже Грегори; я прочел и прослушал немало литературной болтовни, чтобы без сучка без задоринки ответить на любой вопрос. И я определенно смогу отвечать остроумно и забавно – гораздо остроумней и забавней, чем Грегори.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Никаких неприятностей я не предвидел. В конце концов, это же только книга. Сколько экземпляров удастся продать? Сколько человек обратят внимание на мое лицо? Ведь вряд ли на меня нападет толпа обезумевших фанатов Грегори Коллинза. И если когда-нибудь обман вскроется, мы всегда сможем сознаться и сказать, что хотели устроить розыгрыш, – может, не слишком смешной и слишком глупый. Но он же не заслуживает виселицы, правда?
Зато Никола восприняла новость совсем в ином свете. В университете она Грегори не знала. В каком-то смысле Кембридж – не маленькая деревня, а Грегори – не самый общительный человек.
– Ты с ума сошел! – воскликнула Никола, когда я показал ей “Воскового человека”. – Тебя использовали.
– Думаешь?
– Конечно. Этот Коллинз воспользовался твоим лицом, чтобы набрать побольше очков. Это гнусно.
Похоже, Никола считала Грегори чем-то вроде сподвижника сатаны. Хорошо бы им познакомиться, усмехнулся я про себя.
– Но это же просто шутка.
– Не самая остроумная, – упорствовала Никола. – Все равно что невзрачная писательница средних лет воспользуется фотографией хорошенькой юной манекенщицы, чтобы ее книги лучше продавались. Что бы ты сказал тогда?
– Ну, я бы сказал, что это тоже шутка.
– И ты бы не назвал эту выходку потворством фашистской системе ценностей, основанной на физической красоте?
– Ой, нет, вряд ли, – признался я.
– А если ты решишь сам написать книгу?
– Никола, обещаю. Нет – клянусь никогда не писать книг.
А затем она принялась листать книгу. Столь бурной реакции я не ожидал.
– Дрянь, – сказала она. – Дрянь и ерничество. Знаю я эту книгу. Я ее читала. В рукописи читала. Она была в моей “отстойной папке”. Я отвергла ее сразу. Редкостная чушь.
– Может, оно и так, – сказал я.
Литературный гений Грегори обсуждать не хотелось.
– Но это по крайней мере чушь, которую можно публиковать. Чтобы стать издателем, мне надо бы научиться отличать чушь, которую можно публиковать, от чуши, которую публиковать нельзя. И скорее всего мне это не удастся.
От этой мысли Никола помрачнела, и я понимал почему. Вечер был испорчен. Мы договорились никогда больше не упоминать ни Грегори, ни его книгу. Условие не показалось мне обременительным.
Мы с Николой продолжали вести нашу довольно пустую жизнь и поддерживать довольно пустые отношения. Каждому требовалось что-то иное, и хотя мы прекрасно понимали, как можно изменить жизнь к лучшему, до рискованных и неприятных шагов мы еще не дозрели. Мы знали, что довольствуемся малым, но все же это было намного-намного больше, чем ничего.
А потом вдруг объявился Грегори. В конторе раздался звонок, я снял трубку и, услышав “Привет, Майкл, как дела?”, даже не понял, кто это. Грегори начисто выветрился из моей памяти. Я решил, что это просто фамильярный клиент. Но затем все разъяснилось, и я спросил, как продается книга.
– Говорят, средне, – сварливо ответил Грегори.
– Что ж, если моя фотография дала хотя бы небольшой вклад в эту среднюю продаваемость, то я очень рад.
– Знаешь, было много прецедентов, – сказал Грегори оправдывающимся тоном, что, на мой взгляд, было совершенно лишним. – Томас Пинчон послал комика получать вместо себя литературную премию, а Энди Уорхол отправил своего пародиста читать лекции по стране.
Я прекрасно понимал, что Грегори пытается оправдаться или объясниться, но, по мне, так никаких оправданий или объяснений не требовалось.
– Да не переживай, – ответил я, – все в порядке.
Но я чувствовал, что Грегори клонит к чему-то важному и зловещему, с его точки зрения.
– Нет, далеко не все в порядке, Майкл, и мне позарез нужен совет и твоя помощь.
Да, заявление и впрямь прозвучало зловеще. До сих пор Грегори прекрасно обходился без моих советов.
– Меня пригласили выступить с чтением, – сказал он. – В Брайтоне. Читать отрывки из книги и подписывать экземпляры читателям. Ну, ты понимаешь?
– Похоже, что пора во всем признаться. Или можно просто отклонить приглашение.
– Но я не хочу его отклонять. Это же реклама.
– Тогда лучше признаться.
– Но я не хочу признаваться.
– А тогда что?
– Ты можешь выступить вместо меня.
– Не говори глупостей.
– Постой. Это не так глупо, как кажется, – серьезно сказал он. – Тебе только нужно прочесть небольшой отрывок, затем, быть может, ответить на пару-тройку идиотских вопросов и подписать несколько книг. Ты справишься. Легкие деньги.
– Деньги? – сказал я.
– Ну не совсем деньги, но проезд оплачивают, а хозяйка книжного магазина может, если потребуется, устроить тебя на ночлег. И давай начистоту: я знаю, что ты любишь играть на публику.
– Разве?
И только я произнес это слово, как понял – отрицать нелепо. Возможно, Грегори знал меня лучше, чем я сам. Хотя тяга к сцене меня и не жгла, потребность покрасоваться, сказать “посмотрите на меня” никуда не делась – она даже усилилась после того, как я занялся работой, которая требовала оставаться в тени.
– Я буду очень тебе благодарен, – сказал Грегори.
– Ну да… Наверное, будешь.
Я отлично сознавал, что следует отказаться. Хотя бы потому, что Никола наверняка разъярится, но идея показалась мне заманчивой, и заманчивость отчасти объяснялась именно тем, что Никола разъярится.
– И как именно все будет проходить? – спросил я, понимая, что на самом деле не имеет никакого значения, как все будет проходить. Неважно, какие предлагаются условия, будут или не будут платить, предоставят мне ночлег или нет, – я хочу поехать. Я сознавал, что это, наверное, не самое здоровое желание. Возможно, я мог бы сделать вид, что эта поездка – своего рода вызов, пощечина литературному истеблишменту (и какая разница, что под этим подразумевается), но на самом деле я хотел поехать потому, что моя жизнь мне наскучила. Скука – вот настоящий враг. Она могла свести с ума, довести до пьянства или наркотиков, до саморазрушения или преступления, просто до безумия. Потому я и ухватился за возможность выдать себя за подающего надежды писателя.
Однако я понимал, что не перевоплощусь в другого человека. Верно, я назовусь Грегори Коллинзом, но я им не стану. Я не превращусь в сурового учителя истории с севера. Напротив, останусь самим собой, просто под другим именем, хоть и буду делать вид, будто я – человек, написавший роман. Мне казалось, что я вполне к такому готов. Я считал, что запросто справлюсь с чтением отрывков – не хуже любого другого автора и уж точно не хуже Грегори; я прочел и прослушал немало литературной болтовни, чтобы без сучка без задоринки ответить на любой вопрос. И я определенно смогу отвечать остроумно и забавно – гораздо остроумней и забавней, чем Грегори.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92