Клиника вообще существует на деньги фармацевтической компании.
– Неужели?
– А как иначе она могла бы существовать? На пожертвования? На государственные дотации?
Я как-то об этом не думал. До сих пор меня мало заботило финансирование клиники. Но пусть бы даже я захотел разобраться, как функционирует лечебница, наверняка для этого потребовалось бы слишком много усилий. Если я не могу получить истории болезней пациентов, то маловероятно, чтобы мне позволили копаться в финансовых документах.
– Никогда об этом не задумывался, – ответил я.
– Наверное, потому, что вы занимаетесь искусством, – заметила Черити, и я не понял, с презрением она это сказала или нет. – Я говорю лишь, что Линсейд бесплатно получает таблетки и оставляет их у себя. По-моему, это грабеж. Именно поэтому приходится иметь дело с местными парнями.
– Дело?
– Я перед ними танцую, а они меня снабжают.
Черити раскрыла ладонь и показала горстку таблеток, похожих на кучку блестящих разноцветных насекомых.
– Они вам дали их только что?
– Точно. Неплохо за короткий танец. Конечно, я танцую из внутренней потребности, но есть и материальная отдача.
– Зачем вам таблетки? – спросил я.
Наивный вопрос – даже для меня и даже тогда. То было время, когда весь мир жаждал таблеток: одуреть, успокоиться, не нервничать, не растолстеть, не терять голову, взбодриться, вздремнуть, подружиться, заключить сделку, показать, что ты не дерьмо, уйти в себя, медитировать, прелюбодействовать.
– Чтобы выздороветь, – ответила Черити.
– Правда?
– Бог – таблетки.
– Первый раз слышу, – сказал я.
– Плевать мне на вас. Тимоти Лири говорит, что в основе современной психологии лежит скорее тревога, что подумают соседи, чем что-то другое. Ужасное обвинение, правда?
– По-моему, вы неплохо ладите с соседями, – заметил я.
– Вы весь такой правильный, Грегори. Даже имя у вас обыкновенное. Грегори Коллинз. Имя из прошлого. У будущего будет другое имя. Травки хотите?
– А разве можно? – спросил я.
– По законам этих краев нельзя, если вы это имеете в виду, но травка вас не убьет.
– Я хочу сказать, что будет, если узнает доктор Линсейд?
– Да имела я твоего Линсейда.
– Я слышал, некоторые так и делают, – сказал я, перефразируя реплику из “Кабаре”Черити рассмеялась; судя по ее смеху, она уже накачалась.
– Может, ты не такой уж правильный.
Она сунула руку в пластиковый пакет и достала толстую, уже готовую самокрутку. Зажгла ее, затянулась и предложила мне. Я колебался, но всего лишь мгновение. Если я с готовностью выпил с Максом, то почему бы не покурить с Черити? Если я такой необузданный нонконформист, каким иногда себя воображаю, мне обязательно надо хоть иногда принимать запрещенные стимуляторы. Мы сели на кровать, держась подальше друг от друга, и я пару раз глубоко затянулся. Вкус был мягким и каким-то неэффективным.
– Иногда я думаю, что космический разум – единственный концерт, который стоит играть, – сказала Черити. – А духовный рост – единственное лечение, о котором стоит думать.
Я нехотя согласился, что, возможно, это правда. Мои скудные знания о духовном росте позволяли предположить, что он мне скорее нравится, но я не стал бы намеренно к нему стремиться. Мне казалось, что в мире слишком много людей, занятых поиском мудрости, истины, решений на все случаи жизни, и меня поражало и угнетало, с какой легкостью они все это находят.
– Мы все ищем наставника, – сказала Черити. – Нам всем нужен гуру, человек, который разбудит в нас божественность.
– Вроде Папы Римского, – согласился я.
Мы захихикали. Возможно, травка была и не так плоха.
– Я имею в виду истинно святого человека, – продолжала Черити. – Гуру. Или шамана.
– Думаете, вы здесь такого найдете?
– Почему нет? Врата Эдема могут оказаться везде, где бы вы их ни искали. – Черити пристально посмотрела на меня. – Вы не могли бы стать моим наставником?
Я одурел достаточно, чтобы отнестись к ее словам всерьез.
– Нет, только не я. Я ничему не могу научить. Кроме литературной композиции. И даже в этом…
– Именно так и сказал бы великий гуру.
– Я всего лишь писатель, – солгал я.
– Но сочинительство – это духовная дисциплина, разве нет?
– В каком-то смысле…
– И разве Бог не похож на писателя, добившегося успеха?
– Нет, не думаю, – возразил я.
– Похож, похож, – сказала Черити. – Многие хотят сказать, что Бог мертв, но вдруг он просто писатель, у которого пропало вдохновение? Или он не умер, но, понимаете, просто спятил?
Травка была замечательная, такая замечательная, что я не только следил за мыслью Черити, но и чувствовал ее глубину, пусть и немного туманную: Черити так замечательно объясняла о Боге, о сочинительстве, о клинике Линсейда. И все предметы в комнате стали такими замечательными, яркими и четкими, павлиньи перья так и сияли холодным, металлическим светом.
– Вы верите в свободную любовь? – спросила Черити, и я на секунду замер.
– Я никогда не пользуюсь выражением “свободная любовь” иначе чем в кавычках, – ответил я.
Черити с печалью посмотрела на меня:
– Не думаю, что вы плохой парень, но вы весь – как в броне и слишком себе на уме. И поэтому не можете поверить в свободную любовь.
Я не знал, правда это или нет, и хотя в “броне” признал термин Райха, я не вполне понимал, что он означает, да и не был уверен, что под ним понимает Черити.
– Я просто хочу сказать, что свободная любовь – скорее вопрос темперамента, а не веры.
– Теперь вы говорите просто слова, – сказала Черити, словно выносила окончательный приговор.
– Ходят слухи, что в клинике и так достаточно приверженцев свободной любви.
– Кто это вам сказал? Чарльз Мэннинг?
Я не стал отрицать.
– Бедняга Чарльз. Ну да, в нормальном мире есть такой миф о сумасшедших. Они чокнутые, поэтому могут заниматься сексом как хотят и нормально себя при этом чувствовать, а здоровых подавляют, удерживают и милитаризуют, так что для секса им остается только суббота, да и то если повезет, и такое поведение считается нормальным. Свободная любовь – самая здоровая вещь, какую только можно придумать.
Разумеется, в те времена никто не ведал про СПИД, хотя и тогда казалось, что лучше обойтись без страха подхватить венерическую болезнь, лобковую вошь или гепатит, не говоря уж о нежелательной беременности.
И тут, запоздало, но все же ожидаемо, Черити прорвало:
– Знаете, мое место не здесь. Я не психопатка. Все дело в моей семье, это от нее все неприятности. Они называют меня нимфоманкой-эксгибиционисткой. А я лишь ищу внимания и любви, я всего лишь хочу проглотить парочку колесиков и поговорить с духами. А они все просто не выносят этого. Ладно, время от времени у меня случаются видения, я люблю танцевать голышом, я вижу лик Божий в луже, в мимолетной тени или в чем-то еще, но что тут плохого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– Неужели?
– А как иначе она могла бы существовать? На пожертвования? На государственные дотации?
Я как-то об этом не думал. До сих пор меня мало заботило финансирование клиники. Но пусть бы даже я захотел разобраться, как функционирует лечебница, наверняка для этого потребовалось бы слишком много усилий. Если я не могу получить истории болезней пациентов, то маловероятно, чтобы мне позволили копаться в финансовых документах.
– Никогда об этом не задумывался, – ответил я.
– Наверное, потому, что вы занимаетесь искусством, – заметила Черити, и я не понял, с презрением она это сказала или нет. – Я говорю лишь, что Линсейд бесплатно получает таблетки и оставляет их у себя. По-моему, это грабеж. Именно поэтому приходится иметь дело с местными парнями.
– Дело?
– Я перед ними танцую, а они меня снабжают.
Черити раскрыла ладонь и показала горстку таблеток, похожих на кучку блестящих разноцветных насекомых.
– Они вам дали их только что?
– Точно. Неплохо за короткий танец. Конечно, я танцую из внутренней потребности, но есть и материальная отдача.
– Зачем вам таблетки? – спросил я.
Наивный вопрос – даже для меня и даже тогда. То было время, когда весь мир жаждал таблеток: одуреть, успокоиться, не нервничать, не растолстеть, не терять голову, взбодриться, вздремнуть, подружиться, заключить сделку, показать, что ты не дерьмо, уйти в себя, медитировать, прелюбодействовать.
– Чтобы выздороветь, – ответила Черити.
– Правда?
– Бог – таблетки.
– Первый раз слышу, – сказал я.
– Плевать мне на вас. Тимоти Лири говорит, что в основе современной психологии лежит скорее тревога, что подумают соседи, чем что-то другое. Ужасное обвинение, правда?
– По-моему, вы неплохо ладите с соседями, – заметил я.
– Вы весь такой правильный, Грегори. Даже имя у вас обыкновенное. Грегори Коллинз. Имя из прошлого. У будущего будет другое имя. Травки хотите?
– А разве можно? – спросил я.
– По законам этих краев нельзя, если вы это имеете в виду, но травка вас не убьет.
– Я хочу сказать, что будет, если узнает доктор Линсейд?
– Да имела я твоего Линсейда.
– Я слышал, некоторые так и делают, – сказал я, перефразируя реплику из “Кабаре”Черити рассмеялась; судя по ее смеху, она уже накачалась.
– Может, ты не такой уж правильный.
Она сунула руку в пластиковый пакет и достала толстую, уже готовую самокрутку. Зажгла ее, затянулась и предложила мне. Я колебался, но всего лишь мгновение. Если я с готовностью выпил с Максом, то почему бы не покурить с Черити? Если я такой необузданный нонконформист, каким иногда себя воображаю, мне обязательно надо хоть иногда принимать запрещенные стимуляторы. Мы сели на кровать, держась подальше друг от друга, и я пару раз глубоко затянулся. Вкус был мягким и каким-то неэффективным.
– Иногда я думаю, что космический разум – единственный концерт, который стоит играть, – сказала Черити. – А духовный рост – единственное лечение, о котором стоит думать.
Я нехотя согласился, что, возможно, это правда. Мои скудные знания о духовном росте позволяли предположить, что он мне скорее нравится, но я не стал бы намеренно к нему стремиться. Мне казалось, что в мире слишком много людей, занятых поиском мудрости, истины, решений на все случаи жизни, и меня поражало и угнетало, с какой легкостью они все это находят.
– Мы все ищем наставника, – сказала Черити. – Нам всем нужен гуру, человек, который разбудит в нас божественность.
– Вроде Папы Римского, – согласился я.
Мы захихикали. Возможно, травка была и не так плоха.
– Я имею в виду истинно святого человека, – продолжала Черити. – Гуру. Или шамана.
– Думаете, вы здесь такого найдете?
– Почему нет? Врата Эдема могут оказаться везде, где бы вы их ни искали. – Черити пристально посмотрела на меня. – Вы не могли бы стать моим наставником?
Я одурел достаточно, чтобы отнестись к ее словам всерьез.
– Нет, только не я. Я ничему не могу научить. Кроме литературной композиции. И даже в этом…
– Именно так и сказал бы великий гуру.
– Я всего лишь писатель, – солгал я.
– Но сочинительство – это духовная дисциплина, разве нет?
– В каком-то смысле…
– И разве Бог не похож на писателя, добившегося успеха?
– Нет, не думаю, – возразил я.
– Похож, похож, – сказала Черити. – Многие хотят сказать, что Бог мертв, но вдруг он просто писатель, у которого пропало вдохновение? Или он не умер, но, понимаете, просто спятил?
Травка была замечательная, такая замечательная, что я не только следил за мыслью Черити, но и чувствовал ее глубину, пусть и немного туманную: Черити так замечательно объясняла о Боге, о сочинительстве, о клинике Линсейда. И все предметы в комнате стали такими замечательными, яркими и четкими, павлиньи перья так и сияли холодным, металлическим светом.
– Вы верите в свободную любовь? – спросила Черити, и я на секунду замер.
– Я никогда не пользуюсь выражением “свободная любовь” иначе чем в кавычках, – ответил я.
Черити с печалью посмотрела на меня:
– Не думаю, что вы плохой парень, но вы весь – как в броне и слишком себе на уме. И поэтому не можете поверить в свободную любовь.
Я не знал, правда это или нет, и хотя в “броне” признал термин Райха, я не вполне понимал, что он означает, да и не был уверен, что под ним понимает Черити.
– Я просто хочу сказать, что свободная любовь – скорее вопрос темперамента, а не веры.
– Теперь вы говорите просто слова, – сказала Черити, словно выносила окончательный приговор.
– Ходят слухи, что в клинике и так достаточно приверженцев свободной любви.
– Кто это вам сказал? Чарльз Мэннинг?
Я не стал отрицать.
– Бедняга Чарльз. Ну да, в нормальном мире есть такой миф о сумасшедших. Они чокнутые, поэтому могут заниматься сексом как хотят и нормально себя при этом чувствовать, а здоровых подавляют, удерживают и милитаризуют, так что для секса им остается только суббота, да и то если повезет, и такое поведение считается нормальным. Свободная любовь – самая здоровая вещь, какую только можно придумать.
Разумеется, в те времена никто не ведал про СПИД, хотя и тогда казалось, что лучше обойтись без страха подхватить венерическую болезнь, лобковую вошь или гепатит, не говоря уж о нежелательной беременности.
И тут, запоздало, но все же ожидаемо, Черити прорвало:
– Знаете, мое место не здесь. Я не психопатка. Все дело в моей семье, это от нее все неприятности. Они называют меня нимфоманкой-эксгибиционисткой. А я лишь ищу внимания и любви, я всего лишь хочу проглотить парочку колесиков и поговорить с духами. А они все просто не выносят этого. Ладно, время от времени у меня случаются видения, я люблю танцевать голышом, я вижу лик Божий в луже, в мимолетной тени или в чем-то еще, но что тут плохого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92