Долг жены – быть верной мужу. Но все-таки – красть детей! Чаще всего для отцов, потому что деньги обычно были у отцов, а у матерей были дети. Ну, да все это теперь позади. Она была рада гостю, даже такому, как Артур. Не так-то часто ей выпадал случай посидеть и поговорить. Правду сказать, она же совсем одна. Ну разве что кошка. Да какая это кошка? Тощая помоечница. Она бы купила ангорскую, потратилась бы немножко на себя, да только соседи ее украдут, обдерут, из мяса состряпают рагу, а шкурку продадут.
– Почему бы вам не уехать отсюда, не пожить на юге Франции в свое удовольствие? Вы же миллионерша.
– Ш-ш-ш! – Она ненавидела это слово, панически боялась, что ее ограбят. Да и как это она поедет на юг Франции? И что она там будет делать? С кем? С людьми она сходится туго. Нет, лучше тихонечко жить здесь, а деньги жертвовать. Да и дом оставлять пустым нельзя: кто-нибудь обязательно вломится и все тут сокрушит. Она лежит по ночам и не спит, все думает об этом, думает о том, что наделал ее муж. Поплатился за курение. Ведь что такое курение, как не самоубийство? Что же, Господь не стал ждать. И за похищение маленькой дочки Вексфордов. Как ее звали? Нелл? Какая страшная трагедия. Она бы удочерила маленькую девочку, только кто ей позволит? Вдове в годах! Или хотя бы взяла под опеку. Ей бы хотелось как-то искупить…
В одном распределительном центре она видела девочку, которая просто за сердце ее взяла. Эллен Рут. Примерно ровесница дочке Вексфордов. Некрасивая правда. Ее все время стригли наголо. Она даже спросила, нельзя ли ей взять девочку к себе домой. Но они не позволили. Умственно отсталая, то есть так они сказали. Только она не поверила. Она-то способна узнать французский, когда его слышит. А они, невежды, просто думали, что ребенок бормочет невесть что.
– Французский? – переспросил Артур. – Она говорила по-французски? Где она сейчас?
– Пропала, – ответила миссис Блоттон, и Артур подумал: «Конечно, она! Ну конечно!» Ведь если ребенок пропадает раз, второй, то пропадает и в третий; своего рода пожизненная привычка, или тенденция, если вам так больше нравится. Но Эллен Рут? Элинор Вексфорд стала Эллен Рут? Немыслимо!
– Для черного, – сказала миссис Блоттон, – вы не так уж плохи. Курите?
– Нет, – сказал Артур.
– Ну что же, – сказала миссис Блоттон, прощая его, – и это уже кое-что. Мир вроде бы на том стоит, что люди в нем всякие.
– Наверное так, миссис Блоттон.
К его удивлению, она пожала ему на прощание руку и улыбнулась, и он увидел, что в ней есть свое обаяние. Может быть, родители все-таки не осудили бы его за образ жизни, который он избрал. Он вдруг понял, что это он считал, будто обязан следовать их путем, он, но не они – навязчивая идея, рожденная ощущением вины, что вот он живет, а они погибли внезапно и насильственно. Предать их убийц в руки правосудия он не мог, но жизнь свою он посвятил тому, чтобы исправлять содеянное зло. И этого, наверно, достаточно. Он вышел из номера 208 более упругой походкой с более легким сердцем и заметил, что даже здесь, у этого унылого пригородного шоссе в кустах поют птицы, на розах набухают бутоны, а на подоконниках сидят кошки и смотрят на него круглыми судейскими глазами, но на этот раз словно оправдывая, а не осуждая.
УЗОРЫ ВИНЫ
Артур Хокни расстался с миссис Блоттон и тут же отправился в Истлейкский распределительный центр.
Он увидел низкое современное здание из бетона и стекла, – бетон весь в разводах сырости и граффити, а стекло грязное и кое-где разбитое. Центр был не настолько новым, чтобы не успеть обветшать тем своеобразным скорбным манером, какой свойствен запущенным современным зданиям – словно они жаждут как можно быстрее вновь превратиться в те материалы, из которых их так непродуманно создали.
Артур постучал в облупившуюся дверь. Ниоткуда не доносились голоса играющих детей, детский смех. Почему так? – подумал он. Миссис Блоттон упомянула, что Эллен Рут стригли наголо. Кто в нынешнее время стрижет маленьких девочек наголо?
В конце концов дверь открыла молодая женщина, наполовину китайского, а наполовину (как он узнал позже) уэльского происхождения. Она была, подумал Артур, удивительно хороша собой. Перекормленный доберман с любовью следовал за ней по пятам: из кармана зеленого халата (от которого ее зеленые раскосые глаза казались еще красивее) она время от времени вынимала галету из мозговой косточки и скармливала ее псу.
– Мы закрыты, – сказала Сара Доби, в свою очередь не оставшаяся нечувствительной к черной благородной красоте Артура. – Жаль, что не раньше. А вы какую организацию представляете? «Права животных», Королевское общество защиты животных от жестокого обращения, Охрану детей от него же, Отряд по борьбе с мошенничеством, «Электрические игрушки Хорнби»? Они тут все побывали.
Артур объяснил, что привело его туда, за обедом в тот же вечер. (Порой у очень хорошеньких, очень жизнерадостных и слишком умных девушек нет никого постоянного – какой молодой человек способен выдержать такую нагрузку? Тут требуется мужчина постарше, поопытнее, а они обычно женаты, или же еще почему-либо недостижимы.) Доберман отправился с ними и чинно свернулся под столиком, принимая кусочки овощного пирога Сары и бифштекса Артура. Сара была вегетарианка.
– Эллен Рут? – воскликнула Сара. – Но ведь с нее-то все и началось!
– Что началось?
– Да скандал! Конечно, его постарались замять и в газеты ничего не попало.
И она рассказала ему, что произошло. Она, Сара Доби, работала секретаршей в местном отделе социального обеспечения. (Естественно, квалификация ее была излишне высокой – магистерская степень по философии, но кто бы ее нанял в качестве философа? Да еще с ее внешностью? Изумительная внешность!) Аннабел Ли, воспитательница-мать в Истлейке, сообщила об исчезновении девочки, видимо, убежавшей. Полиция разыскать ее не сумела. Отдел социального обеспечения, уже встревоженный сведениями, просочившимися из Истлейка, направил туда Сару в качестве уборщицы, чтобы она выяснила, что там происходит.
– Всегда можно определить характер белой женщины, – сказала Сара, – по ее отношению к обслуживающему персоналу, особенно если этот персонал чернокожий, краснокожий или желтокожий, как она выразилась бы. И можете мне поверить. Аннабел Ли была скверной, скверной, скверной! Она умела ловко маскироваться перед инспекторами, но как уборщица я скоро обнаружила, что она запугивает и мучит детей, а собак держит впроголодь и взаперти. Ну а воспитатель-отец, хотя отлично владел новейшей педагогической терминологией, помешался на игрушечных поездах и либо не знал, либо не хотел знать того, что происходит, лишь бы получать свое жалованье и пополнять свою коллекцию.
Она, Сара Доби, составила доклад, отправила его по почте и в ту же ночь, мало что зная о собаках, но измученная их воем, открыла дверцу в загородке, а они выскочили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
– Почему бы вам не уехать отсюда, не пожить на юге Франции в свое удовольствие? Вы же миллионерша.
– Ш-ш-ш! – Она ненавидела это слово, панически боялась, что ее ограбят. Да и как это она поедет на юг Франции? И что она там будет делать? С кем? С людьми она сходится туго. Нет, лучше тихонечко жить здесь, а деньги жертвовать. Да и дом оставлять пустым нельзя: кто-нибудь обязательно вломится и все тут сокрушит. Она лежит по ночам и не спит, все думает об этом, думает о том, что наделал ее муж. Поплатился за курение. Ведь что такое курение, как не самоубийство? Что же, Господь не стал ждать. И за похищение маленькой дочки Вексфордов. Как ее звали? Нелл? Какая страшная трагедия. Она бы удочерила маленькую девочку, только кто ей позволит? Вдове в годах! Или хотя бы взяла под опеку. Ей бы хотелось как-то искупить…
В одном распределительном центре она видела девочку, которая просто за сердце ее взяла. Эллен Рут. Примерно ровесница дочке Вексфордов. Некрасивая правда. Ее все время стригли наголо. Она даже спросила, нельзя ли ей взять девочку к себе домой. Но они не позволили. Умственно отсталая, то есть так они сказали. Только она не поверила. Она-то способна узнать французский, когда его слышит. А они, невежды, просто думали, что ребенок бормочет невесть что.
– Французский? – переспросил Артур. – Она говорила по-французски? Где она сейчас?
– Пропала, – ответила миссис Блоттон, и Артур подумал: «Конечно, она! Ну конечно!» Ведь если ребенок пропадает раз, второй, то пропадает и в третий; своего рода пожизненная привычка, или тенденция, если вам так больше нравится. Но Эллен Рут? Элинор Вексфорд стала Эллен Рут? Немыслимо!
– Для черного, – сказала миссис Блоттон, – вы не так уж плохи. Курите?
– Нет, – сказал Артур.
– Ну что же, – сказала миссис Блоттон, прощая его, – и это уже кое-что. Мир вроде бы на том стоит, что люди в нем всякие.
– Наверное так, миссис Блоттон.
К его удивлению, она пожала ему на прощание руку и улыбнулась, и он увидел, что в ней есть свое обаяние. Может быть, родители все-таки не осудили бы его за образ жизни, который он избрал. Он вдруг понял, что это он считал, будто обязан следовать их путем, он, но не они – навязчивая идея, рожденная ощущением вины, что вот он живет, а они погибли внезапно и насильственно. Предать их убийц в руки правосудия он не мог, но жизнь свою он посвятил тому, чтобы исправлять содеянное зло. И этого, наверно, достаточно. Он вышел из номера 208 более упругой походкой с более легким сердцем и заметил, что даже здесь, у этого унылого пригородного шоссе в кустах поют птицы, на розах набухают бутоны, а на подоконниках сидят кошки и смотрят на него круглыми судейскими глазами, но на этот раз словно оправдывая, а не осуждая.
УЗОРЫ ВИНЫ
Артур Хокни расстался с миссис Блоттон и тут же отправился в Истлейкский распределительный центр.
Он увидел низкое современное здание из бетона и стекла, – бетон весь в разводах сырости и граффити, а стекло грязное и кое-где разбитое. Центр был не настолько новым, чтобы не успеть обветшать тем своеобразным скорбным манером, какой свойствен запущенным современным зданиям – словно они жаждут как можно быстрее вновь превратиться в те материалы, из которых их так непродуманно создали.
Артур постучал в облупившуюся дверь. Ниоткуда не доносились голоса играющих детей, детский смех. Почему так? – подумал он. Миссис Блоттон упомянула, что Эллен Рут стригли наголо. Кто в нынешнее время стрижет маленьких девочек наголо?
В конце концов дверь открыла молодая женщина, наполовину китайского, а наполовину (как он узнал позже) уэльского происхождения. Она была, подумал Артур, удивительно хороша собой. Перекормленный доберман с любовью следовал за ней по пятам: из кармана зеленого халата (от которого ее зеленые раскосые глаза казались еще красивее) она время от времени вынимала галету из мозговой косточки и скармливала ее псу.
– Мы закрыты, – сказала Сара Доби, в свою очередь не оставшаяся нечувствительной к черной благородной красоте Артура. – Жаль, что не раньше. А вы какую организацию представляете? «Права животных», Королевское общество защиты животных от жестокого обращения, Охрану детей от него же, Отряд по борьбе с мошенничеством, «Электрические игрушки Хорнби»? Они тут все побывали.
Артур объяснил, что привело его туда, за обедом в тот же вечер. (Порой у очень хорошеньких, очень жизнерадостных и слишком умных девушек нет никого постоянного – какой молодой человек способен выдержать такую нагрузку? Тут требуется мужчина постарше, поопытнее, а они обычно женаты, или же еще почему-либо недостижимы.) Доберман отправился с ними и чинно свернулся под столиком, принимая кусочки овощного пирога Сары и бифштекса Артура. Сара была вегетарианка.
– Эллен Рут? – воскликнула Сара. – Но ведь с нее-то все и началось!
– Что началось?
– Да скандал! Конечно, его постарались замять и в газеты ничего не попало.
И она рассказала ему, что произошло. Она, Сара Доби, работала секретаршей в местном отделе социального обеспечения. (Естественно, квалификация ее была излишне высокой – магистерская степень по философии, но кто бы ее нанял в качестве философа? Да еще с ее внешностью? Изумительная внешность!) Аннабел Ли, воспитательница-мать в Истлейке, сообщила об исчезновении девочки, видимо, убежавшей. Полиция разыскать ее не сумела. Отдел социального обеспечения, уже встревоженный сведениями, просочившимися из Истлейка, направил туда Сару в качестве уборщицы, чтобы она выяснила, что там происходит.
– Всегда можно определить характер белой женщины, – сказала Сара, – по ее отношению к обслуживающему персоналу, особенно если этот персонал чернокожий, краснокожий или желтокожий, как она выразилась бы. И можете мне поверить. Аннабел Ли была скверной, скверной, скверной! Она умела ловко маскироваться перед инспекторами, но как уборщица я скоро обнаружила, что она запугивает и мучит детей, а собак держит впроголодь и взаперти. Ну а воспитатель-отец, хотя отлично владел новейшей педагогической терминологией, помешался на игрушечных поездах и либо не знал, либо не хотел знать того, что происходит, лишь бы получать свое жалованье и пополнять свою коллекцию.
Она, Сара Доби, составила доклад, отправила его по почте и в ту же ночь, мало что зная о собаках, но измученная их воем, открыла дверцу в загородке, а они выскочили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107