Она попыталась объяснить свои чувства Марджери.
– Конечно, она младенец, – сказала Хелен, – но во всем, что произошло, я виню ее.
– Но это же неразумно, – сказала Марджери, женщина на редкость разумная. Ее младенец был окрещен Джулианом, – еще один мальчик в семье, маленький единокровный братик Хелен, дядя Нелл. Нет, вы только подумайте!
– И почему у нее родилась девочка? – сурово спросила Хелен. – Это нечестно. Ей помогает дьявол.
– Но у тебя же была девочка, – сказала Марджери, – у тебя была Нелл.
На мгновение Хелен охватила ненависть к мачехе – как она посмела упомянуть ее девочку! – но лишь на мгновение.
– Меня душит гнев, но какой-то путаный, – сказала она затем, – я даже толком не пойму против кого.
Она вновь поступила в Королевский колледж и проходила повторный курс моделирования и росписи тканей. От этого ей становилось то лучше на душе, то хуже, точно большой кусок жизни был потрачен зря. И кто-то же в этом виноват!
В этот вечер она достала папку, в которой хранила пожелтевшие потертые фотографии Нелл в первые три года ее жизни, и смотрела на них, и впивалась в них глазами, и вновь в ней поднялась уверенность: «Нелл НЕ умерла. Нет, нет! Она живая, такая же живая, как Барбара». И тут Хелен вспомнила про Артура Хокни. Куда он пропал? В старой записной книжке она нашла его служебный номер и позвонила. Ей сказали, что он ушел. И занимается теперь какой-то общественной деятельностью – возглавляет в Гарлеме центр для детей, жертв социального неравенства. Но ей дали его телефонный номер.
Кстати, читатель, экзамена по математике Нелл не сдала. По-моему, нарочно, ради Бренды, своей лучшей подруги. Бренда провалила все экзамены. Но как бы то ни было, отправляясь на этот экзамен, она специально оставила дома своего пузатенького мишку, старенькую жестяную брошку на серебряной цепочке с драгоценным камнем внутри, которую всегда носила на счастье.
НА СОБСТВЕННОМ ПОПЕЧЕНИИ
Дело в том, что Хелен изменилась. Вспомните, она вышла замуж совсем юной, у нее почти не было времени развить свою личность, выяснить, что ей нравится, а что нет. Она росла рядом с капризным и трудным отцом и затираненной матерью и очень рано постигла детское и тягостное искусство умиротворения – как уцелеть маленькой буферной стране между двумя враждующими державами, все время поддерживая мир ценой себя самой. Затем, пока она была замужем за Клиффордом, волей-неволей его мнения и взгляды стали ее мнениями и взглядами; он превратил ее из безыскусственной (более или менее) девушки в элегантную, осведомленную в разных тонкостях женщину, которая умела разбираться в винах и отличить подлинный ларец начала XVII века от подделки почти не глядя, но вынуждена была предпочитать то, что предпочитал он, презирать то, что презирал он. Затем, когда место Клиффорда в брачной постели занял Саймон, она приняла политические взгляды своего нового мужа, его снисходительный искушенный международный скепсис. Женщинам присуща эта способность поддерживать мир в доме попросту соглашаясь – хотя в конечном счете, естественно, ничего хорошего из этого для них не получается. Они засыпают в смятении духа, просыпаются в смятении духа, и впадают в депрессию.
Но теперь, когда трое мальчиков начнут засыпать ее вопросами, Хелен будет вынуждена находить ответы не Джона Лалли, не Клиффорда Вексфорда, не Саймона Корнбрука, но свои собственные, и они покажутся ей очень интересными, почти полной (но только почти!) компенсацией за горе, утраты и одиночество. Клиффорд (или это Анджи постаралась? С Анджи даже Клиффорд совладать не смог!) теперь разговаривал с Хелен только через адвокатов и вынуждал ее выпрашивать и вымаливать каждый неохотно выписываемый чек на содержание детей. Это было унизительно. Но она понимала, что тут есть и ее вина. Ей были даны таланты, а она их не развила. Она переложила ответственность за свое существование на других, а потом сама же жаловалась. Она была женой, любовницей, матерью и думала, будто этого достаточно. Но ведь из нее не вышло даже хорошей матери – разве она не потеряла Нелл? Не вышло из нее и хорошей жены – разве она не потеряла мужа? Все, на что она годилась, все, чему была обучена, – как ей стало ясно теперь, когда она лишилась положения в обществе, приглашений и элитарных друзей, ибо всем этим была обязана браку с Клиффордом, – так только просить денег, причем и это делала не очень хорошо.
Ну что же! Теперь она решила освободиться от Клиффорда. Она прошла повторный курс. И стала разыскивать старых знакомых, и заняла денег под принадлежащее ей раннее произведение Джона Лалли – набросок утопленной кошки, подаренный ей к ее восемнадцатилетию.
«Выглядит прямо-таки как твоя мать, когда она под дождем возвращается с покупками», – пошутил он (ха-ха!) тогда. Хелен спрятала рисунок на дно ящика, сразу же его возненавидев. Но сантиментами по закладной не заплатишь и с их помощью собственного дела не откроешь. Она вытащила рисунок, отнесла его в банк и оставила там как залог. И вот результат: новый яркий фирменный знак в лондонском модном мире – «Дом Лалли». Ее отец исходил яростью – она позорит свою фамилию. Хелен только смеялась. Когда ее отец не исходил яростью? А к тому же его ярость поутратила былую хлесткость. В «Яблоневом коттедже» каждый день можно было видеть, как он собственноручно кормит из бутылочки младенца Джулиана. У Марджери пропало молоко – во всяком случае, так она говорила. Хелен же про себя думала, что это чистое притворство – пусть-ка Джон Лалли свыкнется со своим новорожденным сыном. Он и свыкся.
Саймон, разумеется, хотел вновь жениться на Хелен. Она засмеялась и сказала: «Хорошенького понемножку!» Она видела, что некоторые узлы просто необходимо развязывать, а не затягивать туже. И вот что интересно, читатель, самый характер красоты Хелен изменился вместе с изменениями в ее жизни. Она больше не выглядела хрупкой и чуточку печальной – теперь она сверкала энергией. Клиффорд, увидев как-то свою бывшую жену в телевизионной программе, был просто ошеломлен. Что с ней произошло? Почему она не чахнет, потеряв его? Анджи сказала, что это одна видимость, а под этим новым глянцем Хелен все та же беспомощная неумеха, никчемная гиря на шее и дочь багетчика, какой была всегда, и переключила программу.
Самолюбие Клиффорда требовало согласиться с Анджи, но, когда следующий чек, который он послал Хелен (с опозданием на три недели, разумеется), был ему возвращен, он задумался и чуть было не навестил ее, но вовремя спохватился: его появление только сбило бы близнецов с толку, поскольку он столь решительно отрицал свое отцовство. И он ничего не предпринял, но только опять Хелен вернулась в его сны, а иногда и крошка Нелл – такая, какой он ее видел в последний раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
– Конечно, она младенец, – сказала Хелен, – но во всем, что произошло, я виню ее.
– Но это же неразумно, – сказала Марджери, женщина на редкость разумная. Ее младенец был окрещен Джулианом, – еще один мальчик в семье, маленький единокровный братик Хелен, дядя Нелл. Нет, вы только подумайте!
– И почему у нее родилась девочка? – сурово спросила Хелен. – Это нечестно. Ей помогает дьявол.
– Но у тебя же была девочка, – сказала Марджери, – у тебя была Нелл.
На мгновение Хелен охватила ненависть к мачехе – как она посмела упомянуть ее девочку! – но лишь на мгновение.
– Меня душит гнев, но какой-то путаный, – сказала она затем, – я даже толком не пойму против кого.
Она вновь поступила в Королевский колледж и проходила повторный курс моделирования и росписи тканей. От этого ей становилось то лучше на душе, то хуже, точно большой кусок жизни был потрачен зря. И кто-то же в этом виноват!
В этот вечер она достала папку, в которой хранила пожелтевшие потертые фотографии Нелл в первые три года ее жизни, и смотрела на них, и впивалась в них глазами, и вновь в ней поднялась уверенность: «Нелл НЕ умерла. Нет, нет! Она живая, такая же живая, как Барбара». И тут Хелен вспомнила про Артура Хокни. Куда он пропал? В старой записной книжке она нашла его служебный номер и позвонила. Ей сказали, что он ушел. И занимается теперь какой-то общественной деятельностью – возглавляет в Гарлеме центр для детей, жертв социального неравенства. Но ей дали его телефонный номер.
Кстати, читатель, экзамена по математике Нелл не сдала. По-моему, нарочно, ради Бренды, своей лучшей подруги. Бренда провалила все экзамены. Но как бы то ни было, отправляясь на этот экзамен, она специально оставила дома своего пузатенького мишку, старенькую жестяную брошку на серебряной цепочке с драгоценным камнем внутри, которую всегда носила на счастье.
НА СОБСТВЕННОМ ПОПЕЧЕНИИ
Дело в том, что Хелен изменилась. Вспомните, она вышла замуж совсем юной, у нее почти не было времени развить свою личность, выяснить, что ей нравится, а что нет. Она росла рядом с капризным и трудным отцом и затираненной матерью и очень рано постигла детское и тягостное искусство умиротворения – как уцелеть маленькой буферной стране между двумя враждующими державами, все время поддерживая мир ценой себя самой. Затем, пока она была замужем за Клиффордом, волей-неволей его мнения и взгляды стали ее мнениями и взглядами; он превратил ее из безыскусственной (более или менее) девушки в элегантную, осведомленную в разных тонкостях женщину, которая умела разбираться в винах и отличить подлинный ларец начала XVII века от подделки почти не глядя, но вынуждена была предпочитать то, что предпочитал он, презирать то, что презирал он. Затем, когда место Клиффорда в брачной постели занял Саймон, она приняла политические взгляды своего нового мужа, его снисходительный искушенный международный скепсис. Женщинам присуща эта способность поддерживать мир в доме попросту соглашаясь – хотя в конечном счете, естественно, ничего хорошего из этого для них не получается. Они засыпают в смятении духа, просыпаются в смятении духа, и впадают в депрессию.
Но теперь, когда трое мальчиков начнут засыпать ее вопросами, Хелен будет вынуждена находить ответы не Джона Лалли, не Клиффорда Вексфорда, не Саймона Корнбрука, но свои собственные, и они покажутся ей очень интересными, почти полной (но только почти!) компенсацией за горе, утраты и одиночество. Клиффорд (или это Анджи постаралась? С Анджи даже Клиффорд совладать не смог!) теперь разговаривал с Хелен только через адвокатов и вынуждал ее выпрашивать и вымаливать каждый неохотно выписываемый чек на содержание детей. Это было унизительно. Но она понимала, что тут есть и ее вина. Ей были даны таланты, а она их не развила. Она переложила ответственность за свое существование на других, а потом сама же жаловалась. Она была женой, любовницей, матерью и думала, будто этого достаточно. Но ведь из нее не вышло даже хорошей матери – разве она не потеряла Нелл? Не вышло из нее и хорошей жены – разве она не потеряла мужа? Все, на что она годилась, все, чему была обучена, – как ей стало ясно теперь, когда она лишилась положения в обществе, приглашений и элитарных друзей, ибо всем этим была обязана браку с Клиффордом, – так только просить денег, причем и это делала не очень хорошо.
Ну что же! Теперь она решила освободиться от Клиффорда. Она прошла повторный курс. И стала разыскивать старых знакомых, и заняла денег под принадлежащее ей раннее произведение Джона Лалли – набросок утопленной кошки, подаренный ей к ее восемнадцатилетию.
«Выглядит прямо-таки как твоя мать, когда она под дождем возвращается с покупками», – пошутил он (ха-ха!) тогда. Хелен спрятала рисунок на дно ящика, сразу же его возненавидев. Но сантиментами по закладной не заплатишь и с их помощью собственного дела не откроешь. Она вытащила рисунок, отнесла его в банк и оставила там как залог. И вот результат: новый яркий фирменный знак в лондонском модном мире – «Дом Лалли». Ее отец исходил яростью – она позорит свою фамилию. Хелен только смеялась. Когда ее отец не исходил яростью? А к тому же его ярость поутратила былую хлесткость. В «Яблоневом коттедже» каждый день можно было видеть, как он собственноручно кормит из бутылочки младенца Джулиана. У Марджери пропало молоко – во всяком случае, так она говорила. Хелен же про себя думала, что это чистое притворство – пусть-ка Джон Лалли свыкнется со своим новорожденным сыном. Он и свыкся.
Саймон, разумеется, хотел вновь жениться на Хелен. Она засмеялась и сказала: «Хорошенького понемножку!» Она видела, что некоторые узлы просто необходимо развязывать, а не затягивать туже. И вот что интересно, читатель, самый характер красоты Хелен изменился вместе с изменениями в ее жизни. Она больше не выглядела хрупкой и чуточку печальной – теперь она сверкала энергией. Клиффорд, увидев как-то свою бывшую жену в телевизионной программе, был просто ошеломлен. Что с ней произошло? Почему она не чахнет, потеряв его? Анджи сказала, что это одна видимость, а под этим новым глянцем Хелен все та же беспомощная неумеха, никчемная гиря на шее и дочь багетчика, какой была всегда, и переключила программу.
Самолюбие Клиффорда требовало согласиться с Анджи, но, когда следующий чек, который он послал Хелен (с опозданием на три недели, разумеется), был ему возвращен, он задумался и чуть было не навестил ее, но вовремя спохватился: его появление только сбило бы близнецов с толку, поскольку он столь решительно отрицал свое отцовство. И он ничего не предпринял, но только опять Хелен вернулась в его сны, а иногда и крошка Нелл – такая, какой он ее видел в последний раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107