Так зачем они?
— Но они умирают еще до жизни…
— Они есть то, что они есть. И они сами будут решать, что им менять. Они, а не вы, с вашим слепым человеческим желанием помочь им прожить полные и счастливые жизни, совсем как наши.
— Вы правы, — сказала Эла. — Конечно, вы правы, простите меня.
Для Элы свинксы не были людьми, просто еще один вид местной фауны. А она привыкла, что у инопланетных животных вывихнутая и нечеловеческая линия жизни. Но Эндер видел, что Кванда все еще расстроена. В ее сознании давно произошел переход: она думала о свинксах, как о нас, а не как о них. Она принимала все известные ей странности в их поведении, даже убийство ее отца, как нечто находящееся в пределах допустимого. Это значило, что она куда более терпима и куда лучше понимает свинксов, чем Эла, даже если Эла станет учиться. Но именно эта позиция делала Кванду уязвимой: она не могла спокойно смотреть на жестокие обычаи своих друзей.
А еще Эндер заметил, что после многих лет общения со свинксами Кванда переняла одну из их привычек. В минуты душевной тревоги, боли, беспокойства ее тело словно каменело. А потому он напомнил ей о принадлежности к роду человеческому тем, что обнял ее за плечи и притянул к себе.
От его прикосновения Кванда чуть-чуть оттаяла, нервно рассмеялась и тихо сказала:
— Вы знаете, о чем я все время думаю? Что маленькие матери рожают детей и умирают некрещеными.
— Если епископ Перегрино обратит свинксов, — ответил Эндер, — возможно, они позволят окропить внутренность материнского дерева святой водой и произнести все надлежащие слова.
— Не смейтесь надо мной.
— Я не смеюсь. Однако сегодня мы будем просить их только о тех изменениях, которые позволят нам свободно жить рядом с ними, и не более. И сами согласимся измениться лишь настолько, чтобы они могли выносить наше присутствие. Соглашайся. Иначе нам придется снова подключить ограду. Неограниченный контакт действительно может погубить их.
Эла кивнула в знак согласия, но Кванда опять окаменела, и Эндер впился пальцами в ее плечо. Она тоже кивнула. Он ослабил пожатие.
— Прости меня, — сказал он. — Но они есть то, что есть. Если хочешь, они то, чем сотворил их Господь. А потому не пытайся изменить их по своему образу и подобию.
Он возвратился к материнскому дереву, где ждали Человек и Крикунья.
— Прошу прощения за паузу, — извинился Эндер.
— Все в порядке, — ответил Человек. — Я объяснил ей, что произошло.
Эндер почувствовал, как у него все похолодело внутри.
— И что ты ей сказал?
— Я сказал, что они хотели сделать с маленькими матерями что-то, из-за чего мы стали бы больше походить на людей, но ты ответил, что они должны отказаться от этого или ты вернешь ограду на место. Что ты сказал: свинксы должны оставаться свинксами, а люди — людьми.
Эндер улыбнулся. Перевод Человека был совершенно верен по сути, и у свинкса хватило ума не вдаваться в частности. Кто знает, вдруг женам захотелось бы, чтобы маленькие матери продолжали жить, и они потребовали бы этого, не представляя себе последствий такого гуманного жеста. Да, Человек оказался превосходным дипломатом: сказал правду и опустил все по-настоящему важное.
— Ну что ж, — начал Эндер. — Теперь, когда мы познакомились друг с другом, пора приниматься за серьезный разговор.
Эндер сидел на голой земле. Крикунья устроилась так же напротив него. Она пропела несколько слов.
— Она сказала, что вы должны научить нас всему, что знаете, взять нас с собой к звездам, принести нам Королеву Улья и отдать ту световую палочку, что принесла с собой новая женщина, а иначе этой же ночью она пошлет всех братьев этого леса зарезать всех людей, пока они спят, а тела повесить высоко над землей, чтобы лишить вас третьей жизни. — Заметив тревожные взгляды людей, Человек протянул руку и коснулся груди Эндера. — Нет, нет, ты должен понять. Это ничего не значит. Мы всегда так начинаем, когда ведем переговоры с другим племенем. Разве ты считаешь нас сумасшедшими? Мы никогда не убьем вас! Вы дали нам амарант, горшки, «Королеву Улья» и «Гегемона».
— Скажи, чтобы она взяла обратно свои слова, если хочет получить что-нибудь еще.
— Я повторяю, Голос, это ничего не значит.
— Она произнесла эти слова, и я не стану разговаривать с ней, пока они будут между нами.
Человек заговорил.
Крикунья вскочила на ноги и обошла вокруг материнского дерева, высоко подняв руки и что-то громко распевая.
Человек наклонился к Эндеру:
— Она жалуется великой матери всех жен, что ты — брат, который не знает своего места. Она говорит, что ты оскорбительно груб и что с тобой невозможно иметь дело.
Эндер кивнул:
— Да, она совершенно права. Мы наконец сдвинулись с мертвой точки.
Крикунья снова опустилась на землю напротив Эндера. Бросила что-то на мужском языке.
— Она говорит, что никогда не станет убивать людей и запретит это всем женам и братьям. Она требует, чтобы я напомнил тебе, что вы вдвое выше нас ростом, что вы знаете все, а мы — ничего. Ну, достаточно она унизилась перед тобой для продолжения разговора?
Она хмуро следила за ним, ожидала ответа.
— Да, — сказал Эндер. — Теперь мы можем начать.
Новинья стояла на коленях возле постели Миро. Рядом пристроились Ольядо и Квим. Дом Кристано укладывал спать Грего и Квару, и его немузыкальная колыбельная была едва слышна за хриплым, затрудненным дыханием Миро.
Миро открыл глаза.
— Миро, — позвала Новинья.
Он застонал.
— Миро, ты дома, в постели. Ты перелез через ограду, когда она была включена. Доктор Навьо сказал, что твой мозг поврежден. Мы не знаем, временная это травма или нет. Возможно, ты частично парализован. Но ты жив, Миро, и доктор Навьо говорит, что может компенсировать то, что ты потерял. Понимаешь? Я говорю правду. Наверное, поначалу будет очень плохо, но, по-моему, стоит попробовать.
Он тихо застонал. Но это не был крик боли. Он пытался что-то сказать и не мог.
— Ты способен двигать челюстью, Миро? — спросил Квим.
Миро медленно открыл и закрыл рот.
Ольядо поднял руку примерно на метр над головой Миро и покачал ею.
— Ты можешь следить глазами за движениями рук?
Миро снова застонал.
— Когда хочешь сказать «нет», закрывай рот, — посоветовал Квим, — а когда «да» — открывай его.
Миро закрыл рот и промычал:
— М-м-м-м.
Новинья не могла удержаться, несмотря на собственные ободряющие слова. Это было самым страшным, что когда-либо случалось с ее детьми. Когда Лауро потерял глаза и превратился в Ольядо (она ненавидела это прозвище, но теперь часто использовала его сама), она думала, что хуже быть уже не может. Но Миро, парализованный, беспомощный, неспособный даже ощутить пожатие ее руки, — это невыносимо. Ей было больно и горько, когда умер Пипо, еще горше, когда умер Либо, смерть Маркано принесла ей боль и сожаление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
— Но они умирают еще до жизни…
— Они есть то, что они есть. И они сами будут решать, что им менять. Они, а не вы, с вашим слепым человеческим желанием помочь им прожить полные и счастливые жизни, совсем как наши.
— Вы правы, — сказала Эла. — Конечно, вы правы, простите меня.
Для Элы свинксы не были людьми, просто еще один вид местной фауны. А она привыкла, что у инопланетных животных вывихнутая и нечеловеческая линия жизни. Но Эндер видел, что Кванда все еще расстроена. В ее сознании давно произошел переход: она думала о свинксах, как о нас, а не как о них. Она принимала все известные ей странности в их поведении, даже убийство ее отца, как нечто находящееся в пределах допустимого. Это значило, что она куда более терпима и куда лучше понимает свинксов, чем Эла, даже если Эла станет учиться. Но именно эта позиция делала Кванду уязвимой: она не могла спокойно смотреть на жестокие обычаи своих друзей.
А еще Эндер заметил, что после многих лет общения со свинксами Кванда переняла одну из их привычек. В минуты душевной тревоги, боли, беспокойства ее тело словно каменело. А потому он напомнил ей о принадлежности к роду человеческому тем, что обнял ее за плечи и притянул к себе.
От его прикосновения Кванда чуть-чуть оттаяла, нервно рассмеялась и тихо сказала:
— Вы знаете, о чем я все время думаю? Что маленькие матери рожают детей и умирают некрещеными.
— Если епископ Перегрино обратит свинксов, — ответил Эндер, — возможно, они позволят окропить внутренность материнского дерева святой водой и произнести все надлежащие слова.
— Не смейтесь надо мной.
— Я не смеюсь. Однако сегодня мы будем просить их только о тех изменениях, которые позволят нам свободно жить рядом с ними, и не более. И сами согласимся измениться лишь настолько, чтобы они могли выносить наше присутствие. Соглашайся. Иначе нам придется снова подключить ограду. Неограниченный контакт действительно может погубить их.
Эла кивнула в знак согласия, но Кванда опять окаменела, и Эндер впился пальцами в ее плечо. Она тоже кивнула. Он ослабил пожатие.
— Прости меня, — сказал он. — Но они есть то, что есть. Если хочешь, они то, чем сотворил их Господь. А потому не пытайся изменить их по своему образу и подобию.
Он возвратился к материнскому дереву, где ждали Человек и Крикунья.
— Прошу прощения за паузу, — извинился Эндер.
— Все в порядке, — ответил Человек. — Я объяснил ей, что произошло.
Эндер почувствовал, как у него все похолодело внутри.
— И что ты ей сказал?
— Я сказал, что они хотели сделать с маленькими матерями что-то, из-за чего мы стали бы больше походить на людей, но ты ответил, что они должны отказаться от этого или ты вернешь ограду на место. Что ты сказал: свинксы должны оставаться свинксами, а люди — людьми.
Эндер улыбнулся. Перевод Человека был совершенно верен по сути, и у свинкса хватило ума не вдаваться в частности. Кто знает, вдруг женам захотелось бы, чтобы маленькие матери продолжали жить, и они потребовали бы этого, не представляя себе последствий такого гуманного жеста. Да, Человек оказался превосходным дипломатом: сказал правду и опустил все по-настоящему важное.
— Ну что ж, — начал Эндер. — Теперь, когда мы познакомились друг с другом, пора приниматься за серьезный разговор.
Эндер сидел на голой земле. Крикунья устроилась так же напротив него. Она пропела несколько слов.
— Она сказала, что вы должны научить нас всему, что знаете, взять нас с собой к звездам, принести нам Королеву Улья и отдать ту световую палочку, что принесла с собой новая женщина, а иначе этой же ночью она пошлет всех братьев этого леса зарезать всех людей, пока они спят, а тела повесить высоко над землей, чтобы лишить вас третьей жизни. — Заметив тревожные взгляды людей, Человек протянул руку и коснулся груди Эндера. — Нет, нет, ты должен понять. Это ничего не значит. Мы всегда так начинаем, когда ведем переговоры с другим племенем. Разве ты считаешь нас сумасшедшими? Мы никогда не убьем вас! Вы дали нам амарант, горшки, «Королеву Улья» и «Гегемона».
— Скажи, чтобы она взяла обратно свои слова, если хочет получить что-нибудь еще.
— Я повторяю, Голос, это ничего не значит.
— Она произнесла эти слова, и я не стану разговаривать с ней, пока они будут между нами.
Человек заговорил.
Крикунья вскочила на ноги и обошла вокруг материнского дерева, высоко подняв руки и что-то громко распевая.
Человек наклонился к Эндеру:
— Она жалуется великой матери всех жен, что ты — брат, который не знает своего места. Она говорит, что ты оскорбительно груб и что с тобой невозможно иметь дело.
Эндер кивнул:
— Да, она совершенно права. Мы наконец сдвинулись с мертвой точки.
Крикунья снова опустилась на землю напротив Эндера. Бросила что-то на мужском языке.
— Она говорит, что никогда не станет убивать людей и запретит это всем женам и братьям. Она требует, чтобы я напомнил тебе, что вы вдвое выше нас ростом, что вы знаете все, а мы — ничего. Ну, достаточно она унизилась перед тобой для продолжения разговора?
Она хмуро следила за ним, ожидала ответа.
— Да, — сказал Эндер. — Теперь мы можем начать.
Новинья стояла на коленях возле постели Миро. Рядом пристроились Ольядо и Квим. Дом Кристано укладывал спать Грего и Квару, и его немузыкальная колыбельная была едва слышна за хриплым, затрудненным дыханием Миро.
Миро открыл глаза.
— Миро, — позвала Новинья.
Он застонал.
— Миро, ты дома, в постели. Ты перелез через ограду, когда она была включена. Доктор Навьо сказал, что твой мозг поврежден. Мы не знаем, временная это травма или нет. Возможно, ты частично парализован. Но ты жив, Миро, и доктор Навьо говорит, что может компенсировать то, что ты потерял. Понимаешь? Я говорю правду. Наверное, поначалу будет очень плохо, но, по-моему, стоит попробовать.
Он тихо застонал. Но это не был крик боли. Он пытался что-то сказать и не мог.
— Ты способен двигать челюстью, Миро? — спросил Квим.
Миро медленно открыл и закрыл рот.
Ольядо поднял руку примерно на метр над головой Миро и покачал ею.
— Ты можешь следить глазами за движениями рук?
Миро снова застонал.
— Когда хочешь сказать «нет», закрывай рот, — посоветовал Квим, — а когда «да» — открывай его.
Миро закрыл рот и промычал:
— М-м-м-м.
Новинья не могла удержаться, несмотря на собственные ободряющие слова. Это было самым страшным, что когда-либо случалось с ее детьми. Когда Лауро потерял глаза и превратился в Ольядо (она ненавидела это прозвище, но теперь часто использовала его сама), она думала, что хуже быть уже не может. Но Миро, парализованный, беспомощный, неспособный даже ощутить пожатие ее руки, — это невыносимо. Ей было больно и горько, когда умер Пипо, еще горше, когда умер Либо, смерть Маркано принесла ей боль и сожаление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108