Но не сейчас. Сказывалось умиротворяющее действие шампанского. Жислен не хотела портить настроение ни себе, ни Луизе. Они болтали чисто по-женски, позволяя себе все больше и больше откровенностей. Жислен попыталась расспросить ее об Эдуарде, но ничего важного не узнала.
— Есть веши, которые страшно меня огорчают. Я, конечно, не должна так говорить о собственном сыне, но это правда. Мы никогда не были близки, ну а в последнее время к нему вообще не подступишься, ни грамма сочувствия или понимания. Где уж ему понять, такой вдруг стал скромник. От женщин шарахается, несмотря на прошлые свои забавы. Не понимает он нас, Жислен, и, боюсь, никогда не поймет…
Жислен покачала головой.
— О чем ты, Луиза? Ну кто из них может понять женщину? Особенно в интимных вопросах?
— Редко кто, — согласилась Луиза, — хотя, конечно, попадаются и среди них… понятливые.
Женщины переглянулись. Настал момент полного, не нуждающегося в словах взаимопонимания. Теперь можно было бы перейти и к более интригующим излияниям, но такая доверительность требует обоюдной к ней готовности. Степень откровенности должна быть равной.
Зная это, Жислен решилась.
— Дорогая, я никогда не говорила тебе, но мой-то благоверный, представляешь…
Луиза широко раскрыла от удивления глаза, когда Жислен поведала ей о некоторых постельных причудах Жан-Жака, уверенная, что Луиза тоже сталкивалась с подобными мужскими выходками. Как ни странно, говорить на эти темы было вовсе даже и не трудно, скорее наоборот. Когда Жислен умолкла, Луиза, попросив еще шампанского, взяла реванш.
— Ты шутишь, Луиза! Чтобы Ксавье — такое! Не может быть!…
Луиза торжественно кивнула: очень даже может… Вот когда им обеим действительно стало весело. От мужей очень удобно было перейти к любовникам, и тут Жислен была на высоте. Впрочем, Луиза тоже не отставала. Мужские имена так и сыпались. Выяснилось, что некий молодой человек — из прошлых времен — исхитрился, оказывается, завести интрижку с ними обеими одновременно. Они расхохотались.
— Вспомни, Луиза, — теперь-то ты можешь мне сказать — по-моему, он был не слишком силен…
— Ну да, совсем даже не силен! — Луиза вытирала выступившие от хохота слезы. — И зачем мы тогда связались с ним, Жислен? Вот дурочки! — Она немного помолчала. — Скажи мне, только честно. Ты когда-нибудь чувствовала себя виноватой перед мужем?
Глаза Жислен вдруг сухо блеснули.
— Нет, не чувствовала. Говоря по правде — совсем наоборот.
— Ах, Жислен, ты просто прелесть. Ты так со мной искренна.
Вторая бутылка тоже была пуста; их дружба стала определенно крепче. Самолет, круто накренившись, развернулся, и Жислен поняла, что явно перестаралась с шампанским. Вот в этот самый миг, когда голова у Жислен закружилась от хмеля, Луиза, тоже под хмельком, и совершила роковую ошибку.
Поддавшись настроению и желанию ощутить себя благодетельницей, а может, из-за неодолимой потребности хотя бы произнести милое ей имя де Бельфора, она придвинулась к Жислен поближе и порывисто сжала ее руку.
— Жислен, милочка! Ты как-то обмолвилась, что Жан-Жак… что… словом…
— Что словом? Да, не дает он мне ни единого су.
Если б я полагалась на него, мне пришлось бы одеваться в универмаге «Прентан». Я сама все оплачиваю, в том числе и счета от портных.
Глаза Луизы сделались круглыми от ужаса и сострадания.
— Взгляни-ка, — Жислен вытянула руку и поиграла на свету перстнем.
— Чудное колечко. Я давно его у тебя приметила, дорогая…
— Не мое, дали поносить, — с горечью призналась Жислен. — И другие драгоценности, они ведь мне не принадлежат, почти все.
— Ах, милая! Это же несправедливо! Послушай-ка лучше, что я тебе скажу. Просто рядом с тобой не оказалось знающего человека. Ты можешь удвоить, утроить свои доходы. Без малейших усилий. Филипп говорит…
С кокетливой стыдливостью она оборвала себя на половине фразы.
— Он такой умница, правда, правда. Жислен. С тех пор, как я его слушаюсь… это так забавно. Ты тоже можешь попробовать.
Жислен пристально на нее посмотрела.
— Значит, твой советчик Филипп? Филипп де Бельфор? А я думала, Эдуард…
— Да ну! Эдуард! — Луиза сморщила носик. — Эдуард для подобных вещей слишком щепетилен. Он такой консерватор. В уме ему не откажешь, верно, но у него нет дерзости. А у Филиппа есть.
Жислен была заинтригована. Луиза придвинулась ближе, к самому ее уху.
— Представляешь, сто тысяч! — прошептала она и тут же, сияя, откинулась на спинку кресла.
— Франков? — не очень понимая, о чем речь, переспросила Жислен.
— Какая ты чудачка, Жислен. Фунтов стерлингов. Благополучно переведены в мой швейцарский банк. Это сумма за два месяца.
— За два месяца? — У Жислен пересохло в горле.
— Да, я проверяла, за два месяца, — тут она заговорщицки улыбнулась. — Мне сразу захотелось продать эти акции и заполучить набежавшие проценты, но Филипп не велел. Он предполагает, что стоимость их подскочит еще процентов на двадцать, если не больше. Правда, чудно? Почти никаких усилий — а результат налицо. Понимаешь, что я имею в виду?
Еще бы не понять. Сто тысяч фунтов. За два месяца. О, Жислен сразу бы нашла им применение. Драгоценности, настоящие, ее собственные… Разъедающая, жгучая обида разлилась внутри; она вдруг поняла, что никогда еще не испытывала к Луизе такой ненависти, как сейчас, когда Луиза решила побыть добренькой. Сто тысяч — приятный пустячок при ее доходах, а сияет, точно сопливая девчонка, выигравшая в грошовой лотерее.
— Великолепно, просто замечательно, — взяв себя в руки, сказала Жислен. — У тебя есть деньги для подобных экспериментов. А у меня, к сожалению…
— Кто не рискует, тот не имеет, заруби себе это на носу. Надо только уловить тенденцию, чтобы кто-нибудь натолкнул на подходящую идею. Послушай, Жислен. У тебя есть сейчас какие-нибудь свободные деньги?
— Ну-у… разве что те, которые я получила от Ротшильдов. А еще я месяц назад закончила дом Хэрриет Смитсон…
— Дорогая, я назову тебе одно словечко. Точнее, три словечка. Только ты не особенно мешкай. И забудь, забудь, что услышала их — от меня. Обещаешь?
— Обещаю.
— Никому об этом ни слова. А особенно Эдуарду. Я могу на тебя положиться, Жислен? Если Эдуард узнает, что я больше доверяю в денежных делах не ему, а кому-то другому, он ужасно рассердится, и это все испортит…
— Ни слова, дорогая, клянусь…
Они обменялись взглядами, Луиза улыбнулась. Потом осторожным голосом четко выговорила:
— «Сеть отелей Ролфсона».
Словно тысячи колокольцев зазвенели в ушах Жислен, предупреждая об опасности, но на душе почему-то сделалось необыкновенно спокойно. Она уже предвкушала выгоды, которые сулила ей предательская тайна.
А на другой день Эдуард, сидя у себя в офисе, недоуменно вглядывался в столбцы цифр;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Есть веши, которые страшно меня огорчают. Я, конечно, не должна так говорить о собственном сыне, но это правда. Мы никогда не были близки, ну а в последнее время к нему вообще не подступишься, ни грамма сочувствия или понимания. Где уж ему понять, такой вдруг стал скромник. От женщин шарахается, несмотря на прошлые свои забавы. Не понимает он нас, Жислен, и, боюсь, никогда не поймет…
Жислен покачала головой.
— О чем ты, Луиза? Ну кто из них может понять женщину? Особенно в интимных вопросах?
— Редко кто, — согласилась Луиза, — хотя, конечно, попадаются и среди них… понятливые.
Женщины переглянулись. Настал момент полного, не нуждающегося в словах взаимопонимания. Теперь можно было бы перейти и к более интригующим излияниям, но такая доверительность требует обоюдной к ней готовности. Степень откровенности должна быть равной.
Зная это, Жислен решилась.
— Дорогая, я никогда не говорила тебе, но мой-то благоверный, представляешь…
Луиза широко раскрыла от удивления глаза, когда Жислен поведала ей о некоторых постельных причудах Жан-Жака, уверенная, что Луиза тоже сталкивалась с подобными мужскими выходками. Как ни странно, говорить на эти темы было вовсе даже и не трудно, скорее наоборот. Когда Жислен умолкла, Луиза, попросив еще шампанского, взяла реванш.
— Ты шутишь, Луиза! Чтобы Ксавье — такое! Не может быть!…
Луиза торжественно кивнула: очень даже может… Вот когда им обеим действительно стало весело. От мужей очень удобно было перейти к любовникам, и тут Жислен была на высоте. Впрочем, Луиза тоже не отставала. Мужские имена так и сыпались. Выяснилось, что некий молодой человек — из прошлых времен — исхитрился, оказывается, завести интрижку с ними обеими одновременно. Они расхохотались.
— Вспомни, Луиза, — теперь-то ты можешь мне сказать — по-моему, он был не слишком силен…
— Ну да, совсем даже не силен! — Луиза вытирала выступившие от хохота слезы. — И зачем мы тогда связались с ним, Жислен? Вот дурочки! — Она немного помолчала. — Скажи мне, только честно. Ты когда-нибудь чувствовала себя виноватой перед мужем?
Глаза Жислен вдруг сухо блеснули.
— Нет, не чувствовала. Говоря по правде — совсем наоборот.
— Ах, Жислен, ты просто прелесть. Ты так со мной искренна.
Вторая бутылка тоже была пуста; их дружба стала определенно крепче. Самолет, круто накренившись, развернулся, и Жислен поняла, что явно перестаралась с шампанским. Вот в этот самый миг, когда голова у Жислен закружилась от хмеля, Луиза, тоже под хмельком, и совершила роковую ошибку.
Поддавшись настроению и желанию ощутить себя благодетельницей, а может, из-за неодолимой потребности хотя бы произнести милое ей имя де Бельфора, она придвинулась к Жислен поближе и порывисто сжала ее руку.
— Жислен, милочка! Ты как-то обмолвилась, что Жан-Жак… что… словом…
— Что словом? Да, не дает он мне ни единого су.
Если б я полагалась на него, мне пришлось бы одеваться в универмаге «Прентан». Я сама все оплачиваю, в том числе и счета от портных.
Глаза Луизы сделались круглыми от ужаса и сострадания.
— Взгляни-ка, — Жислен вытянула руку и поиграла на свету перстнем.
— Чудное колечко. Я давно его у тебя приметила, дорогая…
— Не мое, дали поносить, — с горечью призналась Жислен. — И другие драгоценности, они ведь мне не принадлежат, почти все.
— Ах, милая! Это же несправедливо! Послушай-ка лучше, что я тебе скажу. Просто рядом с тобой не оказалось знающего человека. Ты можешь удвоить, утроить свои доходы. Без малейших усилий. Филипп говорит…
С кокетливой стыдливостью она оборвала себя на половине фразы.
— Он такой умница, правда, правда. Жислен. С тех пор, как я его слушаюсь… это так забавно. Ты тоже можешь попробовать.
Жислен пристально на нее посмотрела.
— Значит, твой советчик Филипп? Филипп де Бельфор? А я думала, Эдуард…
— Да ну! Эдуард! — Луиза сморщила носик. — Эдуард для подобных вещей слишком щепетилен. Он такой консерватор. В уме ему не откажешь, верно, но у него нет дерзости. А у Филиппа есть.
Жислен была заинтригована. Луиза придвинулась ближе, к самому ее уху.
— Представляешь, сто тысяч! — прошептала она и тут же, сияя, откинулась на спинку кресла.
— Франков? — не очень понимая, о чем речь, переспросила Жислен.
— Какая ты чудачка, Жислен. Фунтов стерлингов. Благополучно переведены в мой швейцарский банк. Это сумма за два месяца.
— За два месяца? — У Жислен пересохло в горле.
— Да, я проверяла, за два месяца, — тут она заговорщицки улыбнулась. — Мне сразу захотелось продать эти акции и заполучить набежавшие проценты, но Филипп не велел. Он предполагает, что стоимость их подскочит еще процентов на двадцать, если не больше. Правда, чудно? Почти никаких усилий — а результат налицо. Понимаешь, что я имею в виду?
Еще бы не понять. Сто тысяч фунтов. За два месяца. О, Жислен сразу бы нашла им применение. Драгоценности, настоящие, ее собственные… Разъедающая, жгучая обида разлилась внутри; она вдруг поняла, что никогда еще не испытывала к Луизе такой ненависти, как сейчас, когда Луиза решила побыть добренькой. Сто тысяч — приятный пустячок при ее доходах, а сияет, точно сопливая девчонка, выигравшая в грошовой лотерее.
— Великолепно, просто замечательно, — взяв себя в руки, сказала Жислен. — У тебя есть деньги для подобных экспериментов. А у меня, к сожалению…
— Кто не рискует, тот не имеет, заруби себе это на носу. Надо только уловить тенденцию, чтобы кто-нибудь натолкнул на подходящую идею. Послушай, Жислен. У тебя есть сейчас какие-нибудь свободные деньги?
— Ну-у… разве что те, которые я получила от Ротшильдов. А еще я месяц назад закончила дом Хэрриет Смитсон…
— Дорогая, я назову тебе одно словечко. Точнее, три словечка. Только ты не особенно мешкай. И забудь, забудь, что услышала их — от меня. Обещаешь?
— Обещаю.
— Никому об этом ни слова. А особенно Эдуарду. Я могу на тебя положиться, Жислен? Если Эдуард узнает, что я больше доверяю в денежных делах не ему, а кому-то другому, он ужасно рассердится, и это все испортит…
— Ни слова, дорогая, клянусь…
Они обменялись взглядами, Луиза улыбнулась. Потом осторожным голосом четко выговорила:
— «Сеть отелей Ролфсона».
Словно тысячи колокольцев зазвенели в ушах Жислен, предупреждая об опасности, но на душе почему-то сделалось необыкновенно спокойно. Она уже предвкушала выгоды, которые сулила ей предательская тайна.
А на другой день Эдуард, сидя у себя в офисе, недоуменно вглядывался в столбцы цифр;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69