» А внизу, в качестве ответа, твоя фотография. И читателям предлагается решить: самая или не самая. Думаю, читатели не подведут. Очень надеюсь. Я бы и сам выслал в редакцию карточку со словом «да», жаль, журнал итальянский — у меня нет подходящей почтовой марки.
— Льюис, уже поздно, ты устал. — Элен коснулась его плеча. — Иди спать.
— Что-то неохота, спасибо. Пока не хочется. С чего ты взяла, что я устал? Я себя превосходно чувствую. Такой замечательный сюрприз. Платье от Живанши. Я и не знал, что у тебя было это платье — до того, как мы встретились.
— Льюис, сколько можно повторять. Она ошиблась…
— Ты обычно носила джинсы. И еще какую-то маечку из голубого хлопка, ужасно она мне нравилась. А в Лондоне ты купила пальто. Но Живанши? Да, да, да — я, должно быть, забыл… А драгоценности он тоже тебе дарил? Ведь ими он и прославился. Драгоценностями, которые он дарит женщинам. Я помню эти душераздирающие историйки. Какую-то из них мне зачитывала вслух моя сестрица. Ведь не просто отдаривается, а непременно учитывает при этом индивидуальность очередной дамы сердца… Она умирала от восторга, я имею в виду мою дуреху сестру. Ей все это казалось ужа-асно романтичным. Но это ей. По мне, так ничего глупей не придумаешь. На фига суетиться из-за подарков, если желаемое само плывет тебе в руки.
— Я не намерена больше это выслушивать, Льюис. Я хочу спать. Мне в шесть вставать.
— Врешь ты классно, сама знаешь. Здорово врешь, до жути здорово. Эта самая Жислен, или как ее там, почти купилась на твои фокусы. И Тэд. Он вообще верит каждому твоему слову. И я ведь готов был поверить, но что-то меня держало. Есть одна почти неуловимая тонкость — кстати, тебе следует отработать эту досадную накладку, думаю, ты справишься — да, нечто неуловимое в глазах. Я-то уже знаю — и сразу смотрю в глаза. Я догадался, ведь у меня было время понаблюдать за тобой — день за днем, ночь за ночью… Это появляется, когда я тебя целую, представляешь?
В глазах. Прежде чем тебе удается улыбнуться, взгляд твой на секунду мертвеет. Вот этот твой взгляд окончательно меня доконал. Имеются и некоторые другие… недоработки… их не так много. Ты не переносишь моих прикосновений. Или: ты так занята, что за весь день не можешь и пяти минут выкроить для меня. Мелочи. Ничего серьезного. Ничего такого, о чем мы не сможем договориться. Ничего, о чем стоило бы проливать слезы…
Он заплакал. Элен услышала слезы в его голосе. Он вытер их тыльной стороной ладони и очень спокойно продолжил:
— 1959-й. Это был очень хороший год. Правда, очень хороший. Мы сняли фильм, и я встретил тебя. И то чудесное Рождество. Помнишь нашу елочку? Мы купили ее в сочельник, а потом наряжали, а еще… Значит, он отец Кэт? Я правильно мыслю? Он научил тебя ездить верхом, познакомил с друзьями. Подарил роскошное платье от Живанши. И Кэт. Могла бы мне сказать. Не понимаю. Я многого не понимаю, но это вообще не укладывается у меня в голове.
Они долго молчали. Льюис сидел на краю постели, не поднимая глаз от пустого стакана.
У Элен кружилась голова, перехватило горло, так что она не могла вздохнуть. Сердце готово было выскочить, беспорядочно, затравленно метались в голове обрывки мыслей. Чувство вины, жалость были так остры, что отозвались в груди физической болью. Это я натворила. Я во всем виновата. Я одна, стучало в висках. Когда, когда все полетело под откос?.. Ладно, что натворила, того не вернешь, но как остановить…
Льюис поднял голову и молча на нее взглянул. По его виду никогда нельзя было догадаться, что он пьян; вот только глаза странно стекленели и как бы смотрели мимо… Но сейчас эти карие глаза были совершенно трезвыми и устремлены прямо на нее. Он был немного смущен. Элен опустилась на колени. Она смотрела на него, он — на нее, наконец она прервала молчание:
— Ну да. Я действительно была на том вечере. Но ведь это было так давно. После того вечера я не виделась с ним, ни разу. Ни разу с тех пор, как мы с тобой… пожалуйста, Льюис, выслушай… с тех пор, как мы поженились…
— Он отец Кэт? Он?
— Да нет же, не он…
Элен повысила голос, Льюис сжал ее руку. Потом посмотрел на поднятое к нему лицо, и пальцы его разжались.
— Я тебе не верю, — глухо сказал он. — Почему я должен верить? Опять лжешь. Все время лжешь. Или что-то скрываешь, что, собственно, тоже ложь. Я думаю, ты делаешь это уже почти машинально…
— Я говорю тебе правду, Льюис. Как же я могу оболгать ребенка. У меня язык не повернется… Прошу тебя, поверь.
Она схватила его ладонь, стиснула… Только бы он поверил… На какой-то миг он действительно ей поверил. Хмурое лицо разгладилось, и тут же разжались тиски, сжимавшие ей сердце. Но вот опять лицо его посуровело.
— Тогда кто же он?
Элен заплакала. Слезы тихо катились по щекам. Не переставая. Льюис не обращал внимания, наверное, он просто не заметил, что она плачет.
— Кто? — он с силой тряхнул ее руку. — Могу я знать, я заслужил на это право. А ты подумала, каково это, жить с ней в одном доме и изо дня в день мучиться догадками… Сил моих нет. Извелся весь. Все было хорошо, пока она не родилась. У нас все было хорошо. Я чувствовал — хоть это и глупо, — что она моя. Не знаю почему. Наверно, потому что слишком тебя любил. Я воспринимал ее своей, в каком-то смысле. Я знал, ч го это не так, но чувствовал именно это. Пока она не появилась — пока я ее не увидел. Вот тогда-то я и понял — не моя, и ты — тоже. В твоих мыслях он, и когда ты думаешь о нем, я…
У Льюиса перехватило горло. И тут Элен ровным голосом сказала:
— Это не так, Льюис. Я не думаю, стараюсь не думать… А… — Чуть помешкав, она добавила. — Его звали Билли. Он американец. Я знала его много лет. Его нет. Он умер до того, как я встретила тебя.
Признание давалось ей нелегко. Слова падали в разделявшую их тишину, точно камешки в воду. Бросив в тишину последнее слово, она перевела дух, внутренний голос убеждал ее, что теперь-то все станет на свои места. Она сказала Льюису правду, он должен ей поверить, она решилась — и теперь обязательно все станет на свои места.
Но она ошиблась. С потемневшим от гнева лицом он начал трясти ее за плечи.
— Ты-ы, сука, — процедил он сквозь зубы. — Похотливая сука. Когда мы познакомились, тебе было шестнадцать лет. Сколько же их у тебя было? Сколько? Боже ты мой…
И он ударил ее по лицу, наотмашь. Он и раньше, бывало, сердился и плакал, когда они выясняли отношения. Но в этот вечер он позволил себе сделать то, чего никогда не позволял: поднял на нее руку. Они оба были потрясены, и Элен, и сам Льюис.
Жислен Бельмон-Лаон просила встретиться с ней по срочному делу, это она предложила «Пари Риц» jardin interieur. Откуда же ей было знать, какие воспоминания связаны у Эдуарда с этим рестораном; как только он сел за столик, они так живо его обступили, что он почти не вникал в то, что рассказывала Жислен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Льюис, уже поздно, ты устал. — Элен коснулась его плеча. — Иди спать.
— Что-то неохота, спасибо. Пока не хочется. С чего ты взяла, что я устал? Я себя превосходно чувствую. Такой замечательный сюрприз. Платье от Живанши. Я и не знал, что у тебя было это платье — до того, как мы встретились.
— Льюис, сколько можно повторять. Она ошиблась…
— Ты обычно носила джинсы. И еще какую-то маечку из голубого хлопка, ужасно она мне нравилась. А в Лондоне ты купила пальто. Но Живанши? Да, да, да — я, должно быть, забыл… А драгоценности он тоже тебе дарил? Ведь ими он и прославился. Драгоценностями, которые он дарит женщинам. Я помню эти душераздирающие историйки. Какую-то из них мне зачитывала вслух моя сестрица. Ведь не просто отдаривается, а непременно учитывает при этом индивидуальность очередной дамы сердца… Она умирала от восторга, я имею в виду мою дуреху сестру. Ей все это казалось ужа-асно романтичным. Но это ей. По мне, так ничего глупей не придумаешь. На фига суетиться из-за подарков, если желаемое само плывет тебе в руки.
— Я не намерена больше это выслушивать, Льюис. Я хочу спать. Мне в шесть вставать.
— Врешь ты классно, сама знаешь. Здорово врешь, до жути здорово. Эта самая Жислен, или как ее там, почти купилась на твои фокусы. И Тэд. Он вообще верит каждому твоему слову. И я ведь готов был поверить, но что-то меня держало. Есть одна почти неуловимая тонкость — кстати, тебе следует отработать эту досадную накладку, думаю, ты справишься — да, нечто неуловимое в глазах. Я-то уже знаю — и сразу смотрю в глаза. Я догадался, ведь у меня было время понаблюдать за тобой — день за днем, ночь за ночью… Это появляется, когда я тебя целую, представляешь?
В глазах. Прежде чем тебе удается улыбнуться, взгляд твой на секунду мертвеет. Вот этот твой взгляд окончательно меня доконал. Имеются и некоторые другие… недоработки… их не так много. Ты не переносишь моих прикосновений. Или: ты так занята, что за весь день не можешь и пяти минут выкроить для меня. Мелочи. Ничего серьезного. Ничего такого, о чем мы не сможем договориться. Ничего, о чем стоило бы проливать слезы…
Он заплакал. Элен услышала слезы в его голосе. Он вытер их тыльной стороной ладони и очень спокойно продолжил:
— 1959-й. Это был очень хороший год. Правда, очень хороший. Мы сняли фильм, и я встретил тебя. И то чудесное Рождество. Помнишь нашу елочку? Мы купили ее в сочельник, а потом наряжали, а еще… Значит, он отец Кэт? Я правильно мыслю? Он научил тебя ездить верхом, познакомил с друзьями. Подарил роскошное платье от Живанши. И Кэт. Могла бы мне сказать. Не понимаю. Я многого не понимаю, но это вообще не укладывается у меня в голове.
Они долго молчали. Льюис сидел на краю постели, не поднимая глаз от пустого стакана.
У Элен кружилась голова, перехватило горло, так что она не могла вздохнуть. Сердце готово было выскочить, беспорядочно, затравленно метались в голове обрывки мыслей. Чувство вины, жалость были так остры, что отозвались в груди физической болью. Это я натворила. Я во всем виновата. Я одна, стучало в висках. Когда, когда все полетело под откос?.. Ладно, что натворила, того не вернешь, но как остановить…
Льюис поднял голову и молча на нее взглянул. По его виду никогда нельзя было догадаться, что он пьян; вот только глаза странно стекленели и как бы смотрели мимо… Но сейчас эти карие глаза были совершенно трезвыми и устремлены прямо на нее. Он был немного смущен. Элен опустилась на колени. Она смотрела на него, он — на нее, наконец она прервала молчание:
— Ну да. Я действительно была на том вечере. Но ведь это было так давно. После того вечера я не виделась с ним, ни разу. Ни разу с тех пор, как мы с тобой… пожалуйста, Льюис, выслушай… с тех пор, как мы поженились…
— Он отец Кэт? Он?
— Да нет же, не он…
Элен повысила голос, Льюис сжал ее руку. Потом посмотрел на поднятое к нему лицо, и пальцы его разжались.
— Я тебе не верю, — глухо сказал он. — Почему я должен верить? Опять лжешь. Все время лжешь. Или что-то скрываешь, что, собственно, тоже ложь. Я думаю, ты делаешь это уже почти машинально…
— Я говорю тебе правду, Льюис. Как же я могу оболгать ребенка. У меня язык не повернется… Прошу тебя, поверь.
Она схватила его ладонь, стиснула… Только бы он поверил… На какой-то миг он действительно ей поверил. Хмурое лицо разгладилось, и тут же разжались тиски, сжимавшие ей сердце. Но вот опять лицо его посуровело.
— Тогда кто же он?
Элен заплакала. Слезы тихо катились по щекам. Не переставая. Льюис не обращал внимания, наверное, он просто не заметил, что она плачет.
— Кто? — он с силой тряхнул ее руку. — Могу я знать, я заслужил на это право. А ты подумала, каково это, жить с ней в одном доме и изо дня в день мучиться догадками… Сил моих нет. Извелся весь. Все было хорошо, пока она не родилась. У нас все было хорошо. Я чувствовал — хоть это и глупо, — что она моя. Не знаю почему. Наверно, потому что слишком тебя любил. Я воспринимал ее своей, в каком-то смысле. Я знал, ч го это не так, но чувствовал именно это. Пока она не появилась — пока я ее не увидел. Вот тогда-то я и понял — не моя, и ты — тоже. В твоих мыслях он, и когда ты думаешь о нем, я…
У Льюиса перехватило горло. И тут Элен ровным голосом сказала:
— Это не так, Льюис. Я не думаю, стараюсь не думать… А… — Чуть помешкав, она добавила. — Его звали Билли. Он американец. Я знала его много лет. Его нет. Он умер до того, как я встретила тебя.
Признание давалось ей нелегко. Слова падали в разделявшую их тишину, точно камешки в воду. Бросив в тишину последнее слово, она перевела дух, внутренний голос убеждал ее, что теперь-то все станет на свои места. Она сказала Льюису правду, он должен ей поверить, она решилась — и теперь обязательно все станет на свои места.
Но она ошиблась. С потемневшим от гнева лицом он начал трясти ее за плечи.
— Ты-ы, сука, — процедил он сквозь зубы. — Похотливая сука. Когда мы познакомились, тебе было шестнадцать лет. Сколько же их у тебя было? Сколько? Боже ты мой…
И он ударил ее по лицу, наотмашь. Он и раньше, бывало, сердился и плакал, когда они выясняли отношения. Но в этот вечер он позволил себе сделать то, чего никогда не позволял: поднял на нее руку. Они оба были потрясены, и Элен, и сам Льюис.
Жислен Бельмон-Лаон просила встретиться с ней по срочному делу, это она предложила «Пари Риц» jardin interieur. Откуда же ей было знать, какие воспоминания связаны у Эдуарда с этим рестораном; как только он сел за столик, они так живо его обступили, что он почти не вникал в то, что рассказывала Жислен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69