В конце концов мать отправилась на поиски. Она нашла меня плачущей и сидящей в луже разлитого молока и осколков. Мать рассердилась, потому что молоко стоило дорого, но отнесла меня наверх, хотя я была ненамного меньше ее, промыла мои ссадины и приготовила нам обеим какао без молока, зато очень сладкое, с сахаром.
Мрамор под ногами казался твердым, холодным и вечным. На том месте, где умерла Белль, плиты были точно такими же, как и везде. Здесь было полно призраков прошлого, того, что случилось когда-то со Стивеном и всеми остальными, призраков и отголосков, которые висели в воздухе или оседали подобно пылинкам, танцующим в луче солнца. «То, что произошло прошлой ночью, – это всего лишь изображение, картина», – подумала я. Я видела ее своим внутренним взором, но она жила сама по себе, вне моего восприятия.
На моей кровати по-прежнему лежали одеяла, которые я откинула в сторону, когда проснулась так рано в то чудесное утро. Помнится, я взяла с собой письмо Стивена, в котором он рассказывал о Каталине, и прочла его в лесу, а сверху на меня падали солнечные лучи, запутавшиеся в лучах и ветвях деревьев. А потом я увидела Тео, как он сидит на бревне у кирпичной стены конюшни и курит.
– Я могу чем-нибудь помочь? – донесся от двери голос Пенни. Я все еще стояла и смотрела на кровать, вспоминая все, что случилось. – С тобой все в порядке? – спросила она.
Интересно, она знает о моих отношениях с Тео? Но она ничего не сказала мне, а я не могла придумать, как спросить об этом, чтобы не выдать себя и не расплакаться. Я знала, что, начав плакать, уже не смогу остановиться.
– Со мной все нормально.
Еще мгновение она смотрела на меня, потом кивнула и отвернулась. Я услышала ее шаги, когда она поднималась наверх, тяжелые и быстрые. Должно быть, она решила повидаться с Реем.
Я забрала шампунь и все остальное из ванной, потом вытащила сумки из-под шкафа и принялась складывать в них грязную одежду. Чистых вещей у меня совсем не осталось. Я нашла открытки, которые прислали Таня и Холли. Я так и не ответила на них. Собственно, что я могла написать им? У меня было такое чувство, что я никогда не смогу объяснить им, что и как произошло на самом деле. Они были слишком далеко от меня, как будто жили в другом измерении. А от матери я не получила даже открытки, не говоря уже о письме. Она тоже была от меня слишком далеко. Если от нее и придет что-нибудь, то меня уже здесь не будет. Мать доберется сюда раньше своего письма. Интересно, случалось ли когда-нибудь нечто подобное со Стивеном и Люси?
Я убрала простыни со своей кровати и аккуратно сложила их. Потом сняла фотографии, которые приклеила несколько дней назад: Пола Ньюмена, полярного медведя и Джона Карри. Выдвинув ящик комода, я наткнулась на письма Стивена. Самое последнее лежало сверху.
Поначалу он писал медленно и неуверенно, словно у него онемела рука, словно он раздумывал, что и как доверить бумаге.
Мне представляется, впрочем, что я легко смогу объяснить свои поступки и действия, которые намерен предпринять, если продолжу повествование с того самого момента, на котором я его прервал… Дом был пуст.
Я развернулся и зашагал прочь. Она обрела убежище, нашла свое место в мире, покинув его. И хотя меня снедало желание увидеть ее лицо и услышать ее голос, которых я был лишен так долго, а не просто знать, что она живет и дышит за этими высокими стенами, было бы жестоко и эгоистично с моей стороны искать подтверждение этому исключительно ради собственного спокойствия. Я понимал, что своим поступком могу легко разрушить ее душевный покой и умиротворение. Даже самые невинные расспросы о дальнейшей судьбе ее ребенка могли подвергнуть опасности то, что я искренне полагал ее безмятежным и спокойным существованием.
Девочку назвали Идоей…
…И, покинув на борту корабля Сан-Себастьян, я более не рассчитывал возвратиться сюда, кроме как в своих мечтах.
Здесь красовалась чернильная клякса, маленькое пятнышко. Оно появилось в том месте на бумаге, где перо Стивена замерло на мгновение, пока он обдумывал что-то, но этого мгновения хватило, чтобы капелька чернил упала на бумагу и навсегда отметила ее. Складка бумаги, на которую она попала, тоже потемнела от времени, как если бы письмо часто складывали, а потом разворачивали, читали и снова перечитывали. Может быть, это был Стивен, может быть, Люси, но все эти перипетии стали видны даже на фотокопии.
Должно быть, именно Люси сохранила письма, и в таком виде они попали ко мне.
Или, быть может, она вернула их ему после того, как они перестали переписываться, как уже чуть было не случилось раньше? Так что с таким же успехом их мог сохранить и Стивен, потому что это было все, что у него осталось. Внезапно мне отчаянно захотелось, чтобы письмо сказало мне и показало, что у них все закончилось благополучно.
Наконец я сел в почтовый дилижанс до Бери-Сент-Эдмундса, где меня встретил кучер моего кузена и привез в Керси-Холл…
Я ни в коем случае не должен причинять беспокойства Каталине… Нет сомнений, что я смогу навести достаточно подробные справки о благосостоянии моей дочери без того, чтобы…
И далее письмо обрывается, предложение осталось незаконченным, последнее слово смазано, как если бы Стивена что-то отвлекло, он встал из-за стола, оставив лист бумаги недописанным и пустым, ожидающим чего-то. Прочла ли Люси это письмо? Адреса на нем не было, как ни вертела я его перед зеркалом. Как же оно к ней попало? И о чем она думала, читая, как он любит Каталину? Может быть, она тоже любила Стивена и надеялась… Думала ли она о том, что будущее может измениться – ее будущее и будущее Стивена, которое стало прошлым для Керси?
Прошедшая ночь тоже уже стала прошлым для Керси, как, впрочем, и для меня. И она тоже отпечаталась в камне. Это похоже на то, как открывается затвор фотоаппарата, и это мгновение – игра света и тени, черного и белого – попадает через линзу объектива на серебро, навечно гравируя пленку. Интересно, сохранится ли здесь моя тень? Я почти уверена, что образ Стивена до сих пор незримо присутствует здесь. Он живет где-то в полумраке, в золотистых тенях, в ярком свете, в бледном и прозрачном ничто, заполняющем промежутки между временами.
В комнату вошла Пенни и обнаружила меня сидящей на кровати.
– Все улажено. Ты готова? Я поговорила с Реем, так что мы можем ехать.
Я сложила все письма Стивена и сунула их в сумочку.
– Наверное, да.
На верхней площадке лестницы стоял Рей. Лицо у него осунулось и посерело, на подбородке отросла щетина, и от него разило перегаром.
– Анна…
Против своей воли я остановилась. Спиной я ощущала теплое, дружеское присутствие Пенни.
– Мне очень жаль. Я знал, какая она, что она собой представляет, но надеялся, что смогу позаботиться о нем… А потом она… И я… Но я никогда не думал, что…
– Все нормально, – сказала я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
Мрамор под ногами казался твердым, холодным и вечным. На том месте, где умерла Белль, плиты были точно такими же, как и везде. Здесь было полно призраков прошлого, того, что случилось когда-то со Стивеном и всеми остальными, призраков и отголосков, которые висели в воздухе или оседали подобно пылинкам, танцующим в луче солнца. «То, что произошло прошлой ночью, – это всего лишь изображение, картина», – подумала я. Я видела ее своим внутренним взором, но она жила сама по себе, вне моего восприятия.
На моей кровати по-прежнему лежали одеяла, которые я откинула в сторону, когда проснулась так рано в то чудесное утро. Помнится, я взяла с собой письмо Стивена, в котором он рассказывал о Каталине, и прочла его в лесу, а сверху на меня падали солнечные лучи, запутавшиеся в лучах и ветвях деревьев. А потом я увидела Тео, как он сидит на бревне у кирпичной стены конюшни и курит.
– Я могу чем-нибудь помочь? – донесся от двери голос Пенни. Я все еще стояла и смотрела на кровать, вспоминая все, что случилось. – С тобой все в порядке? – спросила она.
Интересно, она знает о моих отношениях с Тео? Но она ничего не сказала мне, а я не могла придумать, как спросить об этом, чтобы не выдать себя и не расплакаться. Я знала, что, начав плакать, уже не смогу остановиться.
– Со мной все нормально.
Еще мгновение она смотрела на меня, потом кивнула и отвернулась. Я услышала ее шаги, когда она поднималась наверх, тяжелые и быстрые. Должно быть, она решила повидаться с Реем.
Я забрала шампунь и все остальное из ванной, потом вытащила сумки из-под шкафа и принялась складывать в них грязную одежду. Чистых вещей у меня совсем не осталось. Я нашла открытки, которые прислали Таня и Холли. Я так и не ответила на них. Собственно, что я могла написать им? У меня было такое чувство, что я никогда не смогу объяснить им, что и как произошло на самом деле. Они были слишком далеко от меня, как будто жили в другом измерении. А от матери я не получила даже открытки, не говоря уже о письме. Она тоже была от меня слишком далеко. Если от нее и придет что-нибудь, то меня уже здесь не будет. Мать доберется сюда раньше своего письма. Интересно, случалось ли когда-нибудь нечто подобное со Стивеном и Люси?
Я убрала простыни со своей кровати и аккуратно сложила их. Потом сняла фотографии, которые приклеила несколько дней назад: Пола Ньюмена, полярного медведя и Джона Карри. Выдвинув ящик комода, я наткнулась на письма Стивена. Самое последнее лежало сверху.
Поначалу он писал медленно и неуверенно, словно у него онемела рука, словно он раздумывал, что и как доверить бумаге.
Мне представляется, впрочем, что я легко смогу объяснить свои поступки и действия, которые намерен предпринять, если продолжу повествование с того самого момента, на котором я его прервал… Дом был пуст.
Я развернулся и зашагал прочь. Она обрела убежище, нашла свое место в мире, покинув его. И хотя меня снедало желание увидеть ее лицо и услышать ее голос, которых я был лишен так долго, а не просто знать, что она живет и дышит за этими высокими стенами, было бы жестоко и эгоистично с моей стороны искать подтверждение этому исключительно ради собственного спокойствия. Я понимал, что своим поступком могу легко разрушить ее душевный покой и умиротворение. Даже самые невинные расспросы о дальнейшей судьбе ее ребенка могли подвергнуть опасности то, что я искренне полагал ее безмятежным и спокойным существованием.
Девочку назвали Идоей…
…И, покинув на борту корабля Сан-Себастьян, я более не рассчитывал возвратиться сюда, кроме как в своих мечтах.
Здесь красовалась чернильная клякса, маленькое пятнышко. Оно появилось в том месте на бумаге, где перо Стивена замерло на мгновение, пока он обдумывал что-то, но этого мгновения хватило, чтобы капелька чернил упала на бумагу и навсегда отметила ее. Складка бумаги, на которую она попала, тоже потемнела от времени, как если бы письмо часто складывали, а потом разворачивали, читали и снова перечитывали. Может быть, это был Стивен, может быть, Люси, но все эти перипетии стали видны даже на фотокопии.
Должно быть, именно Люси сохранила письма, и в таком виде они попали ко мне.
Или, быть может, она вернула их ему после того, как они перестали переписываться, как уже чуть было не случилось раньше? Так что с таким же успехом их мог сохранить и Стивен, потому что это было все, что у него осталось. Внезапно мне отчаянно захотелось, чтобы письмо сказало мне и показало, что у них все закончилось благополучно.
Наконец я сел в почтовый дилижанс до Бери-Сент-Эдмундса, где меня встретил кучер моего кузена и привез в Керси-Холл…
Я ни в коем случае не должен причинять беспокойства Каталине… Нет сомнений, что я смогу навести достаточно подробные справки о благосостоянии моей дочери без того, чтобы…
И далее письмо обрывается, предложение осталось незаконченным, последнее слово смазано, как если бы Стивена что-то отвлекло, он встал из-за стола, оставив лист бумаги недописанным и пустым, ожидающим чего-то. Прочла ли Люси это письмо? Адреса на нем не было, как ни вертела я его перед зеркалом. Как же оно к ней попало? И о чем она думала, читая, как он любит Каталину? Может быть, она тоже любила Стивена и надеялась… Думала ли она о том, что будущее может измениться – ее будущее и будущее Стивена, которое стало прошлым для Керси?
Прошедшая ночь тоже уже стала прошлым для Керси, как, впрочем, и для меня. И она тоже отпечаталась в камне. Это похоже на то, как открывается затвор фотоаппарата, и это мгновение – игра света и тени, черного и белого – попадает через линзу объектива на серебро, навечно гравируя пленку. Интересно, сохранится ли здесь моя тень? Я почти уверена, что образ Стивена до сих пор незримо присутствует здесь. Он живет где-то в полумраке, в золотистых тенях, в ярком свете, в бледном и прозрачном ничто, заполняющем промежутки между временами.
В комнату вошла Пенни и обнаружила меня сидящей на кровати.
– Все улажено. Ты готова? Я поговорила с Реем, так что мы можем ехать.
Я сложила все письма Стивена и сунула их в сумочку.
– Наверное, да.
На верхней площадке лестницы стоял Рей. Лицо у него осунулось и посерело, на подбородке отросла щетина, и от него разило перегаром.
– Анна…
Против своей воли я остановилась. Спиной я ощущала теплое, дружеское присутствие Пенни.
– Мне очень жаль. Я знал, какая она, что она собой представляет, но надеялся, что смогу позаботиться о нем… А потом она… И я… Но я никогда не думал, что…
– Все нормально, – сказала я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133