– Нэнси все объяснит. Я надеюсь. Я попросил ее позаботиться о Сесиле.
Я словно оцепенела. Я ни на что не реагировала, просто стояла и смотрела на него. Он молчал, и тогда наконец я пробормотала:
– Ну что же, хорошо. До свидания, Рей! – И зашагала вниз. Пенни последовала за мной.
Потом мы вышли через заднюю дверь и уложили в машину мои сумки и вещи Сесила. Я мельком подумала: «А заметит ли дом мое отсутствие?»
Пенни открыла дверцу со стороны водителя.
– Ты все забрала?
– Да, – ответила я и села рядом с ней. – Ну вот и все, правда? Все… все кончено. Финиш. А для Сесила все только начинается.
– С ним все будет в порядке, – сказала Пенни, заводя мотор. – Мы позаботимся о нем. Дело даже не в том, что это наша работа. У тебя хватает своих проблем. – Мы выехали на подъездную дорожку. – Ты только посмотри на этих ласточек на телеграфных проводах. Должно быть, они тоже мечтают улететь отсюда.
Когда мы вернулись в конюшню, Сесил играл снаружи, осторожно швыряя камешки в старый цветочный горшок и считая попадания.
Эва сидела на бревне, курила и читала газету. Завидев нас, она поднялась на ноги и спросила:
– Вы нашли все, что нужно?
– Думаю, да. – Пенни помахала Сесилу: – Пойдем, Сие, поищем Сюзанну.
Он бросил камешек на землю и подбежал к нам. Потом он сунул ладошку в мою руку.
– Пойдем, Анна.
Итак, я уезжала. Сейчас. Это был конец. Пенни увозила меня отсюда, увозила от Тео, от всего остального. Еще одна машина, набитая сумками и чемоданами, еще одно новое место, в котором я буду жить, потому что это все, что мне осталось после того, как жизнь других людей дала трещину и они тоже вынуждены уезжать. Никто не пытается проявить черствость, никто не хочет намеренно сделать мне больно. Всего лишь «Пойдем, Анна», потому что в противном случае я останусь позади, одна. У меня был выбор: или уехать с ними, или остаться ни с кем и ни с чем. Или уехать с ними, или потеряться.
– Анна, это твой фотоаппарат Ф-2 лежит на большом столе наверху? – внезапно спросила Эва.
– Вообще-то это ваш, – ответила я.
– Нет, он твой, – медленно сказала она, глядя на меня. – Мы отдали его тебе. Если его там нет, значит, он в фотолаборатории. Смотри, не забудь его.
Пенни сказала:
– Может быть, вы будете настолько любезны, что просто отправите его почтой, как и все остальное, если найдете что-нибудь? Мне действительно нужно быть дома к шести.
Эва положила руку Пенни на плечо.
– Отпусти ее, пусть она сходит сама.
Я подошла к двери и взбежала наверх. Фотоаппарат лежал на столе, но Тео нигде не было видно. Потом я вспомнила, что, поднимаясь по лестнице, слышала, как работает вентилятор в фотолаборатории. Хотя, может быть, он просто забыл его выключить.
Я постучала в закрытую дверь фотолаборатории.
– Одну минутку, пожалуйста, – послышался голос Тео. И спустя мгновение: – Хорошо, входите. Можно.
Я вошла.
– Анна! – воскликнул он, словно невероятно удивился моему приходу.
В красном свете лампы я не могла рассмотреть выражение его лица.
– Я пришла попрощаться.
А потом я просто бросилась в его объятия, потому что мне оставалось или сделать это, или расплакаться посреди фотолаборатории.
Тео прижал меня к себе и поцеловал в лоб.
– Ох, милая моя Анна… – прошептал он.
– Когда я снова увижу вас?
– Не знаю, – растерянно ответил он. – В галерее, может быть…
И тут я поняла, что дело не только в Эве, но и в нем тоже. От понимания этого мне стало ужасно больно. Тело мое словно разваливалось на части, и я не могла ни пошевелиться, ни вздохнуть. Но он обнимал меня так же, как и всегда, когда я думала, что все будет в порядке. Вот только теперь я знала, что это не так. Он не принадлежал мне: я больше никогда не услышу его голос, не почувствую тепло его тела, и никогда мне больше не будет казаться, что он знает все-все на свете и может объяснить это так, чтобы я поняла. Без него я пропала.
– Не надо плакать, – сказал он, бережно взял у меня из рук фотоаппарат и положил его на рабочий стол. – Тебе станет только хуже.
– А что я могу поделать, если так сильно люблю вас? Я ведь больше никогда не увижу вас. Во всяком случае не так, как мы с вами виделись раньше. Я знаю, что вы меня не любите. Вы меня даже не хотите. Или хотите, но недостаточно.
Меня снова охватило пронзительное ощущение утраты. Жалость к самой себе оказалась настолько острой, что я покачнулась и едва устояла на ногах. Тео прижал меня к себе и принялся гладить по голове.
Боль утихла, и я с трудом выпрямилась. Он смотрел на меня сверху вниз, и глаза его были полны грусти.
– Похоже, я всегда плачу у вас на груди, – пробормотала я, пытаясь улыбнуться.
Он понял и тоже улыбнулся, криво, как и я. И вдруг, как если бы эта улыбка смяла все его защитные барьеры, он наклонился ко мне, я подняла к нему лицо, наши губы встретились, и я еще успела подумать, что слезы могут быть сладкими на вкус.
Прошло много времени, прежде чем он отпустил меня, а потом поцеловал в мокрые и холодные веки.
– Анна, я буду очень скучать по тебе, – прошептал он, и голос его прозвучал хрипло и надтреснуто. – Я не хотел, чтобы все так получилось. Я знал, что это неправильно… что этого не должно было случиться. Я не хотел… но ты была такой милой и красивой… и ты стала мне небезразлична. Ты стала… – Он оборвал себя на полуслове.
У меня перехватило дыхание. Руки его жгли мне спину. Целую вечность мы стояли обнявшись, у меня кружилась голова, перед глазами все плыло, и я знала, что мы можем заняться любовью прямо здесь, на полу фотолаборатории. И он не сможет – и не захочет – остановиться и удержаться, сейчас или потом, когда нам захочется, потому что то, что он едва не сказал, было правдой. Он испытывал ко мне нечто похожее на любовь, пусть совсем немного, но мне этого было достаточно. Если я останусь здесь, Тео не сможет сдержаться. И он по-прежнему мог принадлежать мне, хотя и не полностью.
Конечно, этого было мало, но я уже давно усвоила, что не стоит желать слишком многого.
Он гладил меня по щеке, и в глазах его было смешанное выражение любви, счастья и жалости. Руки у него дрожали.
– В чем дело, милочка?
Так он называл Эву.
Что-то внутри меня зашипело и заискрилось.
Но эта искра стала вдруг ярким, кроваво-красным пламенем, которое безжалостно высветило мне все, что он знал. Это было похоже на ленту фильма, прокручиваемую в обратном направлении: люди смеются, люди умирают, взгляд солдата, сошедшего с ума на войне. Гигантская статуя рушится с пьедестала, осколки разбитой вдребезги жизни политического эмигранта, мешки с зерном, выгружаемые из самолета, миндаль и абрикосы в саду в Севилье.
Теперь я видела все это его глазами. Отныне я всегда буду видеть эти образы, но от этого они не станут моими. Это была жизнь Тео и Эвы. Это было то, из чего они были сделаны, что сделало их такими, изувечило их и соединило вместе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133