Малькольм проигнорировал насмешку. Позже он хорошенько рассмотрит в зеркале свое лицо. В данный момент, когда рана обработана, нужно заняться другими неотложными делами.
– Это правда, что корабль ван дер Риса отплывает сегодня? Только не лги мне, Фаррингтон.
– Да, правда, – ответил Обри, – «Морская Сирена» отчалит сегодня ночью с полным трюмом пассажиров. А почему тебя это интересует?
– Потому что ты проведешь меня на этот корабль. Здесь мне больше нечего делать. Куда он направляется?
Фаррингтон глубоко вздохнул.
– В колонии, а оттуда на Мартинику, где я собираюсь продать нашу маленькую… вещицу, – он бросил насмешливый взгляд в сторону Уэзерли. – Что с тобой? Ты побледнел, будто встретил приведение.
– ван дер Рис получит какую-то долю? – спросил Малькольм, думая о бандитах, которых послал на пристань, чтобы порыскать вокруг «Морской Сирены» в поисках следа драгоценностей.
– Капитан ничего не знает о королевском ожерелье. Он считает, что выполняет благотворительную миссию, помогая пуританам сбежать из страны. Почему ты вдруг так забеспокоился? – встревоженно спросил Фаррингтон.
– Слышал кое-какие разговоры… Ты уверен, что больше никто не знает о драгоценностях?
– Уверен так же, как в том, что меня зовут Обри Фаррингтон, – заверил его старый картежник. – Не надумал ли ты «охранять» эту вещицу на «Морской Сирене»? Не забывай: ты всего лишь вор! – презрительно бросил старик.
– Тогда кто же ты, черт возьми? – поинтересовался Уэзерли.
– Скупщик краденого. Очень благородная профессия. Я просто слежу за тем, чтобы каждый получил то, что желает, а потом вступаю в свои полномочия. Воровство, – продолжил он поучительным тоном, – работа сатаны. А мои руки чисты. Я занимаюсь исключительно почетными делами.
Малькольм было ухмыльнулся, но резкая боль обожгла его, как удар хлыста.
– Игра в карты – тоже почетное дело?
– А чем еще заниматься мужчине? Если люди хотят спустить свои денежки, разве могу я их остановить? Я честный человек и занимаюсь только благородными профессиями! – Фаррингтон говорил с достоинством.
– Ба! Ты рассуждаешь как старый дурак, и я начинаю терять терпение. Я хочу быть на борту этого корабля. Организуй это, Фаррингтон. Меня не волнует, как ты это сделаешь. Просто сделай – и все. С твоей стороны будет мудрее, если ты спрячешь меня без ведома ван дер Риса. Я знаю, что могу доверять тебе, Фаррингтон, ты сделаешь все необходимое, – голос Малькольма звучал глухо, обезображенное лицо производило удручающее впечатление.
– Да ты с ума сошел, Уэзерли! У ван дер Риса есть список всех пассажиров. Лишнего человека провести на борт средь бела дня невозможно!
– Придумай что-нибудь. Да, приготовь мне продукты и смену одежды – потом вычтешь из моей доли.
Мозг Обри лихорадочно работал. Что, черт возьми, задумал Уэзерли? Кэл не выпускает его, Фаррингтона, из вида, а этот стервятник Уэзерли грозится убить! Если и удастся каким-то образом протащить Малькольма на борт «Морской Сирены», то ничего хорошего из этого не получится. Придется заплатить Уэзерли огромную сумму на Мартинике, вырученную за драгоценные камни, а это значит, что Обри Фаррингтону придет конец. Старик ненавидел потерю конечного результата, особенно если начало было таким многообещающим. А еще больше он ненавидел свой пустой карман. Выход оставался один: отправиться к Кэлу и довериться ему, чтобы защитить свой капитал и обезопасить жизнь. Получить третью часть лучше, чем не получить ничего. Да, он во всем признается Кэлу, а потом придумает способ, как тайно провести Уэзерли на корабль.
«Должно быть, я старею», – заметил про себя Обри, спускаясь по узкой лестнице к домохозяйке, которая за несколько лестных слов и быстрый поцелуй в щеку снабдит его необходимыми продуктами для этого хищника, что развалился сейчас наверху в любимом кресле Фаррингтона. Чего только ни приходится делать, чтобы выжить в этом жестоком, безжалостном мире!
Обри тяжело вздохнул, постучал к хозяйке, а когда та открыла, отступил и воскликнул:
– О Боже, не саму ли Красоту вижу я?
Вот что ему приходилось делать.
ГЛАВА 10
Лидия Стоунхам проснулась и лежала очень тихо. Она всегда пробуждалась с чувством страха. Лидия ложилась в постель, испытывая ужас, сковывающий все тело, ела со страхом, и вообще вся ее жизнь была пропитана этим чувством с тех пор, как она вышла замуж за Баскома Стоунхама по настоянию своих родителей.
Лидия боялась всего: ела ли она слишком много или не брала в рот ни крошки; говорила ли или молчала; пачкала ли свое платье или на нем не было ни единого пятнышка – а это означало в глазах Баскома, что жена ничего не делала, несмотря на то, что ее руки были красны и покрыты трещинами от грубого щелочного мыла, которым он заставлял ее пользоваться. «Чистота, – нравилось повторять младшему Стоунхаму, – то же благочестие». Но больше всего Лидия боялась своего мужа: из-за того, кем он был, и из-за непристойных грязных штук, которые Баском заставлял ее проделывать от имени Бога, чтобы она смогла искупить свою вину. «Каким образом, – снова и снова удивлялась женщина, – эти отвратительные деяния могут очистить меня? Эти вещи так же безобразны, как его уродливое, отталкивающее лицо и тощее тело…» Лидия признавалась себе, что ненавидит Баскома с такой страстью, какой никогда не знала в любви.
Думая о глубоком отвращении к мужу, Лидия всегда начинала дрожать, а в голубых глазах появлялись слезы. Это были слезы жалости к себе и другим несчастным созданиям, которые вынуждены терпеть подобный жизненный фарс.
Вот и сейчас Лидия крепко сомкнула веки, чтобы остановить слезы; в это мгновение Баском прикоснулся к ней своей костлявой ногой. Он почувствовал дрожь жены и, будучи человеком душевнобольным, воспринял это как сексуальное желание. Если бы Лидия сто лет подряд твердила, что постоянно трясется от страха, а не от желания, Баском ни за что бы не поверил. Он был убежден, что Лидия испытывает к нему вожделение даже во сне. А так как он является прекрасным мужем, сначала он позволит ей уступить потребностям тела, а потом заставит жену выпрашивать у Бога прощения.
Но если Бог существует, почему же Он не вмешается? Зачем Он позволяет ей покоряться сумасшествию Баскома? Лидия не находила ответов на эти вопросы.
Ей нужно заставить себя прекратить дрожать, встать с постели и одеться. Если она будет полностью одета, Баском не сможет увидеть или почувствовать ее дрожь. Но… слишком поздно. Его руки, похожие на клешни, уже копошились под ночной сорочкой жены. Ей хотелось кричать, когда одна худая рука вцепилась в ее полную грудь, а другая стала поглаживать плоский живот. Лидия подавила приступ тошноты и замерла, теша себя надеждой, что муж снова заснет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92