Аркадий приспособился подсовывать носки сапог под стол, чтобы не скользить по дощатому настилу. В начале и в конце плавания судно мыли и скребли с нашатырем, однако в рыбном цеху постоянно царил пронизывающий сырой запах.
Конвейер остановился.
— Ты — матрос Ренько?
Аркадий не сразу узнал третьего помощника капитана, который был здесь очень редким гостем. Начальник цеха Израиль стоял у выключателя. На нем было надето сразу несколько свитеров. Черные торчащие волосы росли прямо от глаз, которые беспокойно перебегали с места на места Наташа Чайковская, крупная молодая женщина в клеенчатой броне, но с помадой на губах, осторожно наклонилась, оценивая щегольский китель и незаляпанные джинсы третьего помощника.
— Так это ты — Ренько? — повторил Слава.
— Не скрою, я, — сказал Аркадий.
Израиль недовольно сказал Славе:
— Не на комсомольские танцульки пришел. Нужен тебе человек — бери.
Лента конвейера снова двинулась. Аркадий последовал за Славой на корму, перешагивая через желобки, по которым рыбья слизь и жир стекали за борт.
Слава остановился, внимательно рассматривая Аркадия, словно пытаясь разгадать, что он за человек.
— Значит, ты тот самый Ренько? Следователь?
— Бывший следователь.
— Тоже неплохо.
Они поднялись по трапу на главную палубу. Аркадий предположил, что третий помощник ведет его к замполиту или, чего доброго, хочет обыскать его каюту, хотя это могли прекрасно сделать и без него. Они прошли мимо камбуза, откуда тянуло запахом варившихся макарон, свернули налево, мимо лозунга, обещавшего «обеспечить рост продукции агропромышленного комплекса» и призывавшего «бороться за решительное увеличение поставок рыбного белка», и остановились у двери в лазарет.
Дверь охраняли двое, механиков с красными повязками «Дружинник» на рукавах. Скиба и Слезко были осведомителями, «стукачами», как их прозвали члены экипажа. Стоило Аркадию и Славе пройти внутрь, Скиба тут же вытащил свою записную книжку.
На борту «Полярной звезды» имелась настоящая больница — на зависть иному провинциальному городку. Там были и кабинет врача, и смотровая, и изолятор с тремя койками, и бокс на случай карантина, и операционная, куда Слава и привел Аркадия. Вдоль стен стояли белые шкафы, где в стеклянных стерилизаторах, залитые спиртом, лежали хирургические инструменты; запертый красный шкаф, набитый папиросами и лекарствами, содержащими наркотические вещества; тележка с зеленым кислородным баллоном и красным — с закисью азота; урна и медная плевательница. На стенах висели анатомические карты, в воздухе держался резкий запах. В углу возвышалось зубоврачебное кресла. В середине комнаты находился стальной операционный стол, накрытый простыней. Промокшая материя прилипла к телу, судя по очертаниям, женскому. По краю простыни болтались завязки.
В иллюминаторы, отражающие яркий электрический свет, можно было смотреться, как в зеркала. За окном была тьма. Шесть утра — в это время смена заканчивала работу. Обычно в этот момент Аркадий начинал думать, сколько же этой чертовой рыбы плавает в море, и в глазах его стало мутиться.
— Зачем я тебе понадобился? — спросил он.
— Труп на борту, — объявил Слава.
— Сам вижу.
— Одна из девушек с камбуза упала за борт.
Аркадий бросил взгляд на дверь, вспомнил Скибу и Слезко.
— А я тут при чем?
— Объясню. Наш профсоюзный комитет должен составлять рапорт обо всех смертельных случаях, а я — председатель профкома. Ты же единственный на борту специалист по части насильственной смерти.
— И воскрешения из мертвых, — добавил Аркадий. Слава оторопело моргнул. — Ну да ладна — Аркадий оглядел пачки папирос в шкафу, однако шкаф был заперт.
— Где доктор?
— Ты бы на труп глянул.
— Дай закурить.
Слава долго шарил по карманам и наконец вытащил пачку «Мальборо». Аркадий даже присвистнул.
— По такому случаю и руки помыть не грех.
Вода из крана полилась коричневая, но она смыла слизь и чешую с пальцев. От этой воды из проржавевших резервуаров с зубов сходила эмаль — по этому признаку можно было безошибочно определить бывалого моряка. Над раковиной висело гладкое отполированное зеркало — впервые за год он смог хорошенько разглядеть свое лица «Воскресший из мертвых» — недурно сказано. Но «выкопанный из могилы», решил он, подходит к нему лучше. Ночные вахты на плавучем рыбозаводе выпили всю краску со щек, вокруг глаз залегли синие тени… Надо же, полотенце чистое. Стоит когда-нибудь заболеть…
— Где ты работал следователем? — спросил Слава, дав Аркадию прикурить. Тот жадно затянулся.
— В Датч-Харборе есть сигареты?
— Какие преступления расследовал?
— Я так думаю, в Датч-Харборе сигареты навалены штабелями. А рядом — свежие фрукты. И стереомагнитофоны.
Слава потерял терпение.
— Так где ты работал?
— В Москве. — Аркадий снова глубоко затянулся и только сейчас посмотрел на стол. — Если она упала за борт, как вы сумели втащить ее обратно? Я не слышал, чтобы машины останавливали. Каким образом тело очутилось здесь?
— Тебя это не касается.
Аркадий сказал:
— Когда я работал следователем, мне приходилось смотреть на мертвых людей. Теперь я простой советский рабочий и должен смотреть только на мертвую рыбу. Счастливо оставаться.
Он шагнул к двери. На Славу это произвело удручающее впечатление.
— Она попала в сеть, — быстро проговорил он.
— Неужели? — Помимо своей воли Аркадий заинтересовался. — Это необычно.
— Взгляни.
Аркадий вернулся к столу и откинул простыню. Женщина была небольшого роста. Волосы неестественно белые, словно обесцвеченные, но черные у корней. Тело бледное, бескровное, холодное как лед. Рубашка и джинсы облепляли ее, как мокрый саван. На одной ноге была красная пластиковая туфля. С удлиненного лица смотрели затуманенные карие глаза. У рта — родинка. Он поднял ее голову, потом мягко опустил на стол, пощупал шею и руки. Руки были в ссадинах. Ноги уже окоченели. От тела исходило зловоние почище, чем от любой рыбы. В туфлю набился песок — значит, тело подняли со дна. Кожа поцарапана от предплечий до ладоней, скорее всего, царапины оставила сеть, когда ее тащили наверх.
— Зина Патиашвили, — произнес Аркадий. — Она работала в кафетерии на раздаче.
— Она изменилась, — задумчиво заметил Слава, — по сравнению с тем, как она выглядела живой.
Не то слово «изменилась», подумал Аркадий. Здесь наложили отпечаток и смерть, и море.
— Когда она упала?
— Часа два назад, — ответил Слава. Он, подбоченившись, стоял в изголовье стола. — Она, должно быть, была на палубе и упала, когда спускали сеть.
— Кто-нибудь это видел?
— Нет, было темно, сильный туман. Она, вероятно, утонула сразу же — потеряла сознание от шока или просто не умела плавать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Конвейер остановился.
— Ты — матрос Ренько?
Аркадий не сразу узнал третьего помощника капитана, который был здесь очень редким гостем. Начальник цеха Израиль стоял у выключателя. На нем было надето сразу несколько свитеров. Черные торчащие волосы росли прямо от глаз, которые беспокойно перебегали с места на места Наташа Чайковская, крупная молодая женщина в клеенчатой броне, но с помадой на губах, осторожно наклонилась, оценивая щегольский китель и незаляпанные джинсы третьего помощника.
— Так это ты — Ренько? — повторил Слава.
— Не скрою, я, — сказал Аркадий.
Израиль недовольно сказал Славе:
— Не на комсомольские танцульки пришел. Нужен тебе человек — бери.
Лента конвейера снова двинулась. Аркадий последовал за Славой на корму, перешагивая через желобки, по которым рыбья слизь и жир стекали за борт.
Слава остановился, внимательно рассматривая Аркадия, словно пытаясь разгадать, что он за человек.
— Значит, ты тот самый Ренько? Следователь?
— Бывший следователь.
— Тоже неплохо.
Они поднялись по трапу на главную палубу. Аркадий предположил, что третий помощник ведет его к замполиту или, чего доброго, хочет обыскать его каюту, хотя это могли прекрасно сделать и без него. Они прошли мимо камбуза, откуда тянуло запахом варившихся макарон, свернули налево, мимо лозунга, обещавшего «обеспечить рост продукции агропромышленного комплекса» и призывавшего «бороться за решительное увеличение поставок рыбного белка», и остановились у двери в лазарет.
Дверь охраняли двое, механиков с красными повязками «Дружинник» на рукавах. Скиба и Слезко были осведомителями, «стукачами», как их прозвали члены экипажа. Стоило Аркадию и Славе пройти внутрь, Скиба тут же вытащил свою записную книжку.
На борту «Полярной звезды» имелась настоящая больница — на зависть иному провинциальному городку. Там были и кабинет врача, и смотровая, и изолятор с тремя койками, и бокс на случай карантина, и операционная, куда Слава и привел Аркадия. Вдоль стен стояли белые шкафы, где в стеклянных стерилизаторах, залитые спиртом, лежали хирургические инструменты; запертый красный шкаф, набитый папиросами и лекарствами, содержащими наркотические вещества; тележка с зеленым кислородным баллоном и красным — с закисью азота; урна и медная плевательница. На стенах висели анатомические карты, в воздухе держался резкий запах. В углу возвышалось зубоврачебное кресла. В середине комнаты находился стальной операционный стол, накрытый простыней. Промокшая материя прилипла к телу, судя по очертаниям, женскому. По краю простыни болтались завязки.
В иллюминаторы, отражающие яркий электрический свет, можно было смотреться, как в зеркала. За окном была тьма. Шесть утра — в это время смена заканчивала работу. Обычно в этот момент Аркадий начинал думать, сколько же этой чертовой рыбы плавает в море, и в глазах его стало мутиться.
— Зачем я тебе понадобился? — спросил он.
— Труп на борту, — объявил Слава.
— Сам вижу.
— Одна из девушек с камбуза упала за борт.
Аркадий бросил взгляд на дверь, вспомнил Скибу и Слезко.
— А я тут при чем?
— Объясню. Наш профсоюзный комитет должен составлять рапорт обо всех смертельных случаях, а я — председатель профкома. Ты же единственный на борту специалист по части насильственной смерти.
— И воскрешения из мертвых, — добавил Аркадий. Слава оторопело моргнул. — Ну да ладна — Аркадий оглядел пачки папирос в шкафу, однако шкаф был заперт.
— Где доктор?
— Ты бы на труп глянул.
— Дай закурить.
Слава долго шарил по карманам и наконец вытащил пачку «Мальборо». Аркадий даже присвистнул.
— По такому случаю и руки помыть не грех.
Вода из крана полилась коричневая, но она смыла слизь и чешую с пальцев. От этой воды из проржавевших резервуаров с зубов сходила эмаль — по этому признаку можно было безошибочно определить бывалого моряка. Над раковиной висело гладкое отполированное зеркало — впервые за год он смог хорошенько разглядеть свое лица «Воскресший из мертвых» — недурно сказано. Но «выкопанный из могилы», решил он, подходит к нему лучше. Ночные вахты на плавучем рыбозаводе выпили всю краску со щек, вокруг глаз залегли синие тени… Надо же, полотенце чистое. Стоит когда-нибудь заболеть…
— Где ты работал следователем? — спросил Слава, дав Аркадию прикурить. Тот жадно затянулся.
— В Датч-Харборе есть сигареты?
— Какие преступления расследовал?
— Я так думаю, в Датч-Харборе сигареты навалены штабелями. А рядом — свежие фрукты. И стереомагнитофоны.
Слава потерял терпение.
— Так где ты работал?
— В Москве. — Аркадий снова глубоко затянулся и только сейчас посмотрел на стол. — Если она упала за борт, как вы сумели втащить ее обратно? Я не слышал, чтобы машины останавливали. Каким образом тело очутилось здесь?
— Тебя это не касается.
Аркадий сказал:
— Когда я работал следователем, мне приходилось смотреть на мертвых людей. Теперь я простой советский рабочий и должен смотреть только на мертвую рыбу. Счастливо оставаться.
Он шагнул к двери. На Славу это произвело удручающее впечатление.
— Она попала в сеть, — быстро проговорил он.
— Неужели? — Помимо своей воли Аркадий заинтересовался. — Это необычно.
— Взгляни.
Аркадий вернулся к столу и откинул простыню. Женщина была небольшого роста. Волосы неестественно белые, словно обесцвеченные, но черные у корней. Тело бледное, бескровное, холодное как лед. Рубашка и джинсы облепляли ее, как мокрый саван. На одной ноге была красная пластиковая туфля. С удлиненного лица смотрели затуманенные карие глаза. У рта — родинка. Он поднял ее голову, потом мягко опустил на стол, пощупал шею и руки. Руки были в ссадинах. Ноги уже окоченели. От тела исходило зловоние почище, чем от любой рыбы. В туфлю набился песок — значит, тело подняли со дна. Кожа поцарапана от предплечий до ладоней, скорее всего, царапины оставила сеть, когда ее тащили наверх.
— Зина Патиашвили, — произнес Аркадий. — Она работала в кафетерии на раздаче.
— Она изменилась, — задумчиво заметил Слава, — по сравнению с тем, как она выглядела живой.
Не то слово «изменилась», подумал Аркадий. Здесь наложили отпечаток и смерть, и море.
— Когда она упала?
— Часа два назад, — ответил Слава. Он, подбоченившись, стоял в изголовье стола. — Она, должно быть, была на палубе и упала, когда спускали сеть.
— Кто-нибудь это видел?
— Нет, было темно, сильный туман. Она, вероятно, утонула сразу же — потеряла сознание от шока или просто не умела плавать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95