Но и просто так отпускать свою жертву Маттео не собирался — следовало проявить твердость хотя бы в этом. Пусть казнить его повторно не получится, но примерно наказать Вазгера Советник желал непременно. И тут на ум пришла спасительная мысль. Маттео вспомнил о древнем и почти забытом обычае и возликовал, хотя внешне ничем не выразил своих чувств. Чуть склонившись над перилами. Советник, стараясь не смотреть ни на кого, кроме Вазгера, громко произнес:
— Боги отказались признать наш суд справедливым, что ж, это их право, и я не собираюсь оспаривать их решения. Тем не менее, учитывая вину этого человека, мы не можем оставить его безнаказанным. Мы не можем казнить его, но его ожидает, возможно, худшая участь. Согласно обычаю, человек, которого оправдали боги, должен быть навсегда изгнан из города.
Над толпой на какое-то время вновь повисла тишина — горожане пытались осознать, что предлагает Маттео, а когда поняли, шум поднялся сильнее прежнего. В нем слышались нотки неодобрения, но в большинстве своем горожане, по всей видимости, одобряли решение Советника. О старинном обычае помнили далеко не все, но это уже не имело значения, — главное, что большинство выразило свое согласие и Маттео не пришлось идти против общего мнения.
Вазгер слушал Советника наравне со всеми, но смысл сказанного дошел до него чуть позже. Возможно виной тому была слабость и не желавшая униматься боль в горле — след неудачного повешения.
А когда Вазгер сообразил, наконец, что за участь ему уготована, то ужаснулся. По сравнению с предстоящим смертная казнь казалась высшим благом, которому не суждено было свершиться. Вазгер знал, его ожидает не просто выдворение за городские стены — в этом случае еще можно было бы хоть как-то выжить, — все было не так просто…
Маттео, смотря на наемника, позволил себе улыбнуться уголками губ, однако это было единственным проявлением триумфа. Ему все же удалось избавиться от последнего почетного воина Мэсфальда. Казнь сорвалась, но изгнание не отменило ее, а лишь отложило на какое-то время. Боль и голод погубят Вазгера не менее надежно, чем петля или топор палача.
Возле самого помоста наметилось какое-то шевеление, после чего несколько воинов принялись наконечниками копий отдирать от эшафота доски. Виселица была сколочена на совесть, и спустя пару минут удалось отделить лишь одну доску, но достаточно было и этого. Откуда-то появился моток веревки, и сразу несколько человек взобрались на помост, оттеснив в сторону палача. Кто-то довольно грубо перерезал путы на руках Вазгера, оставив на запястье глубокую царапину. После этого все еще продолжавшие поддерживать наемника воины развели его руки в стороны, а остальные принялись деловито привязывать их к доске, действуя быстро и грубо. Вазгер морщился, чувствуя, как веревка врезается в кожу, но не проронил ни звука.
Руки, поддерживающие его, разжались, и он едва не упал, но все же смог удержаться на ногах, хотя колени предательски дрожали, а доска тянула назад. Кто-то из воинов успел набросить на лоб наемника веревочную петлю и привязать ее конец к доске так, чтобы лицо Вазгера было постоянно обращено к небу. Наемник попытался опустить голову, но веревка тотчас больно врезалась в лоб и виски, быстро заставив отказаться от этой затеи. Дождь постепенно стихал и уже не лил сплошной стеной, а распадался в полете на отдельные тяжелые капли. Вазгеру приходилось сильно жмуриться и часто моргать, поскольку вода непрерывно заливала глаза, но сквозь плотно сжатые губы по-прежнему не просачивалось ни капли. Надеясь, что дождь размочил нить, наемник попытался порвать ее, открыв рот, но острая боль позволила лишь чуть разжать зубы. Вазгер вновь ощутил на языке привкус крови.
Наемник попытался расправить плечи, чтобы обрести равновесие, но ему стало только хуже. Он пошатнулся и едва не упал, сумев удержаться лишь в последний момент. Развернувшись в сторону балкона, наемник впился взглядом в Маттео. Если бы дождь стих еще немного, Вазгер увидел бы глаза Маттео, полные торжества.
Вазгер прекрасно понимал, что жить ему осталось не так уж долго, но не собирался выказывать слабость перед жителями города. Наемник знал, что за ворота Мэсфальда он выйдет сам, выйдет улыбаясь — так, чтобы осудившие его горожане содрогнулись от ужаса: ничто не пугает так, как улыбающийся перед смертью человек. Не дожидаясь, пока Маттео заговорит, наемник медленно, чуть пошатываясь, подошел к лестнице и спустился с эшафота на площадь. Его никто не остановил и не окликнул, но, даже если бы это случилось, Вазгер не остановился бы.
Едва наемник ступил на каменные плиты, люди раздались в стороны, образовав широкий проход, ведущий к одной из улиц, выходящих к храму Имиронга, от которого можно было напрямую пройти к городским воротам. Вазгер не мог опустить голову, но это и не требовалось: он неплохо ориентировался даже в столь необычном положении.
Шаг, еще шаг… Постепенно движения наемника обретали уверенность. Он уже не пошатывался, а довольно твердо шел через площадь, чуть наклонившись, чтобы доска за его спиной не слишком сильно перевешивала. Боль и слабость не отступили, но на какое-то время сделались несущественными — Вазгер не мог отвлекаться на них и жалеть себя. Где-то совсем рядом вскрикнула женщина. Повернув голову в ее сторону, наемник широко улыбнулся, хотя и не мог увидеть ее. Вазгер чувствовал, что люди еще не скоро забудут его, он постарается сделать для этого все возможное.
Наемник знал лишь одно — ему нужно идти до тех пор, пока не откажут ноги, пока они не подогнутся и не швырнут его лицом в грязь. Нужно идти даже тогда, когда сил уже не останется, когда будет казаться, что смерть вот-вот коснется его своей рукой. И Вазгер шел, подняв глаза к небу и не в силах опустить голову, чтобы взглянуть на тех, мимо кого ему приходилось сейчас идти, улыбаясь и слушая шум дождя, изредка прерываемый вскриками.
Вазгер понимал и в то же время презирал всех, кто собрался здесь поглазеть на его казнь.
Идти было невероятно тяжело, но все же наемник знал, что дойдет до ворот и не упадет, чего бы ему это ни стоило. Главное — покинуть город, а там уж будь что будет. Главное, чтобы никто не видел, как остатки сил покинут его и как он опустится на дорогу, чтобы больше никогда не подняться.
Каменные плиты, которыми была вымощена площадь, сменились булыжником. Несколько раз босые ноги наемника подворачивались, попадая в выбоину или цепляясь за чуть торчащий камень, но Вазгер чудом не падал, лишь замирал на какое-то время, обретая утерянное было равновесие, и шел дальше. От постоянных ударов холодных капель болели глаза, но наемник не мог закрыть их, опасаясь потерять направление и врезаться в стену или одного из горожан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149