Но он не желал останавливаться и не видел ничего, кроме багрового тумана ярости, застилавшего ему глаза.
Ярости, которую он долгие годы таил в себе, ярости, направленной на Просперо, на всех Сентледжей, вместе взятых, и в первую очередь на себя самого.
Сдавив руками виски, он устремил на портрет все, что накопилось за долгие годы, — весь свои гнев, все отчаяние, всю боль.
Его вены вздулись буграми от неимоверного напряжения мысли и воли, на губах выступила пена, судороги искажали лицо. Он упал на колени, но и в таком положении продолжал титаническую борьбу со своим предком. Разум против разума, сила против силы.
И Просперо сдался. Колдун, словно для того, чтобы сыграть новую злую шутку с Анатолем, внезапно отпустил, портрет, и Анатоль почувствовал, что его сила неудержимо рванулась вперед. Портрет взлетел под потолок и врезался в деревянную балку. Рама треснула, развалилась на куски. С торжествующим ревом темная сила набросилась на мебель: массивный стол ударился о стену, сентледжский меч описал плавную дугу в воздухе, стулья с жалобным треском сталкивались друг с другом, шпалеры отрывались от стен, факелы взрывались и гасли.
Охваченный ужасом, Анатоль, собрав остатки воли, пытался восстановить утраченную власть над собой. Ослепленный болью, он закрыл лицо руками, и, в конце концов, ему удалось загнать демона разрушения на место, в темную клетку разума.
Рев постепенно утихал, последний стул со стуком упал на пол. Анатоль повалился на бок, думая только о том, чтобы не потерять сознание.
Он дышал часто и прерывисто, как дышат загнанные лошади, голова раскалывалась от боли. Видит бог, в последний раз он до такой степени утратил власть над собой, когда еще был ребенком. Тогда он переколотил фарфоровые фигурки. Всех этих хрупких дам…
Хрупкая дама. Ужасная мысль пронзила его раскаленный мозг.
Медлин!
Боже, что он наделал?
Анатоль поднял голову, заставил себя открыть глаза. Зал был погружен в темноту, горел лишь один факел, лежавший на полу в нескольких шагах от Анатоля.
Он подполз к факелу, взял его в руку и, используя как опору перевернутый стол, медленно поднялся на ноги.
Колени у него дрожали, и только нарастающий ужас не давал ему упасть. Если с Медлин что-нибудь случилось, он никогда себе этого не простит. Охваченный отчаянием, Анатоль бродил с факелом по залу, звал жену, но она не откликалась.
Сосредоточив остатки силы, он мысленно потянулся к ней и нашел — она лежала в дальнем углу за перевернутой кушеткой.
Когда Анатоль побрел к ней, она пошевелилась. От облегчения у него закружилась голова. Медлин могла двигаться. Она поднималась с пола с помощью… Просперо.
Его предок, стоя за спиной Медлин, галантно держал ее за талию обеими руками. Свет факела упал на ее белое как снег лицо, и Анатоль увидел в ее глазах ужас, граничивший с безумием.
«Уйди от нее!» -хотел крикнуть Анатоль, но из его горла вырвался лишь хриплый шепот. Впрочем, предок и без того уже растворялся в воздухе, неодобрительно изогнув бровь.
Но это было неважно. Медлин была так потрясена, что даже не видела Просперо. Ужас в ее глазах относился к нему, Анатолю. Именно этот взгляд он так часто видел в кошмарных снах о разбившихся хрустальных вазах и поломанных цветах.
Он протянул к жене руку с немой мольбой, зная, что похож на демона, вырвавшегося из бездны ада. Растрескавшиеся губы почти не шевелились, слова застревали в пересохшем горле — слова, столь необходимые для того, чтобы ее успокоить, чтобы вымолить у нее прощение.
Он обрел власть над своей силой. Он клянется никогда больше не выпускать ее на волю, даже если речь будет идти о спасении жизни. Он готов скорее расстаться с жизнью, нежели причинить ей вред… О, если б только она перестала так на него смотреть!
Анатоль шагнул к Медлин, но она отпрянула, подняла с пола какой-то предмет и направила на него. Сентледжский меч. Она защищалась от Анатоля его же оружием.
— М-медлин. — Наконец ему удалось хотя бы выговорить ее имя!
Она стала отступать еще быстрее, потом, бросив на него последний, полный страха взгляд, побежала к двери. Она бежала… бежала от него. Вот, наконец, и случилось то, чего он так боялся.
Нет! Шатаясь, Анатоль побрел за ней вслед, но к тому времени, как он добрался до порога, Медлин уже исчезла. Он стоял, еле держась на ногах, качаясь из стороны в сторону, как пьяный, и думал о том, что у него нет никакой надежды. Даже если он поймает Медлин — что с ней делать? Принудить ее остаться с ним, чтобы она жила в вечном страхе, как жила его мать? Или умолять понять, простить… любить его?
Поздно. Все — поздно.
Придавленный отчаянием, он медленно опустился на колени. Факел выпал у него из рук, покатился по каменному полу, погас, и он остался один в темноте.
Наконец голос к нему вернулся, и тогда под каменными сводами раздался его душераздирающий вопль:
— Медлин!
Свеча догорала. Преподобный Фитцледж сидел за письменным столом, уткнувшись морщинистой щекой в страницы недописанной проповеди.
Взбудораженный разум так и не дал ему сосредоточиться и завершить работу, а беспокойные мысли облеклись в форму странного сновидения. Он видел свою уютную церквушку, погруженную в дымный туман. Роман надевал обручальное кольцо на палец загадочной женщине в плаще, держащей в руке букет увядших роз с могилы Мортмейна. Размалеванный француз плясал, дергаясь, как марионетка, и глядел на Фитцледжа бездушными кукольными глазами.
«Что вы здесь делаете, мсье Фитцледж? Ваши услуги больше никому не понадобятся».
«Но я Искатель Невест», — робко возразил Фитцледж.
«Ты больше не Искатель, старик, — ухмыляется Роман. — Твой дар иссяк. Взгляни сам, сколько бед ты натворил».
Туман рассеивается, и Фитцледж видит новую надпись, высеченную на церковном полу:
«Анатоль и Медлин Сентледж».
Он съеживается от страха, когда под сводами церкви раздается дикий хохот. Перед ним стоит Тайрус Мортмейн с обгорелым лицом и тянет к его горлу почерневшие пальцы.
«А ты все это время думал, что Мортмейнов больше нет…»
Фитцледж вздрогнул и проснулся. Сердце бешено колотилось в груди, лицо было покрыто холодным потом. Он не мог понять, где находится, пока его рука не наткнулась на чернильницу.
Дрожащими пальцами он нащупал очки, надел их. Оказывается, он заснул над проповедью. Буквы на верхней странице размазались, а на щеке наверняка осталось чернильное пятно. Слава богу, это еще не самое страшное: если бы он лежал головой поближе к свече, могли бы и вспыхнуть волосы.
Ему давно следовало лечь спать, но он никак не мог успокоиться. Перед мысленным взором мелькали сцены этого ужасного званого ужина, и воскресная проповедь не получалась. Священник был настолько поглощен раздумьями о Сентледжах, что они ему даже приснились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Ярости, которую он долгие годы таил в себе, ярости, направленной на Просперо, на всех Сентледжей, вместе взятых, и в первую очередь на себя самого.
Сдавив руками виски, он устремил на портрет все, что накопилось за долгие годы, — весь свои гнев, все отчаяние, всю боль.
Его вены вздулись буграми от неимоверного напряжения мысли и воли, на губах выступила пена, судороги искажали лицо. Он упал на колени, но и в таком положении продолжал титаническую борьбу со своим предком. Разум против разума, сила против силы.
И Просперо сдался. Колдун, словно для того, чтобы сыграть новую злую шутку с Анатолем, внезапно отпустил, портрет, и Анатоль почувствовал, что его сила неудержимо рванулась вперед. Портрет взлетел под потолок и врезался в деревянную балку. Рама треснула, развалилась на куски. С торжествующим ревом темная сила набросилась на мебель: массивный стол ударился о стену, сентледжский меч описал плавную дугу в воздухе, стулья с жалобным треском сталкивались друг с другом, шпалеры отрывались от стен, факелы взрывались и гасли.
Охваченный ужасом, Анатоль, собрав остатки воли, пытался восстановить утраченную власть над собой. Ослепленный болью, он закрыл лицо руками, и, в конце концов, ему удалось загнать демона разрушения на место, в темную клетку разума.
Рев постепенно утихал, последний стул со стуком упал на пол. Анатоль повалился на бок, думая только о том, чтобы не потерять сознание.
Он дышал часто и прерывисто, как дышат загнанные лошади, голова раскалывалась от боли. Видит бог, в последний раз он до такой степени утратил власть над собой, когда еще был ребенком. Тогда он переколотил фарфоровые фигурки. Всех этих хрупких дам…
Хрупкая дама. Ужасная мысль пронзила его раскаленный мозг.
Медлин!
Боже, что он наделал?
Анатоль поднял голову, заставил себя открыть глаза. Зал был погружен в темноту, горел лишь один факел, лежавший на полу в нескольких шагах от Анатоля.
Он подполз к факелу, взял его в руку и, используя как опору перевернутый стол, медленно поднялся на ноги.
Колени у него дрожали, и только нарастающий ужас не давал ему упасть. Если с Медлин что-нибудь случилось, он никогда себе этого не простит. Охваченный отчаянием, Анатоль бродил с факелом по залу, звал жену, но она не откликалась.
Сосредоточив остатки силы, он мысленно потянулся к ней и нашел — она лежала в дальнем углу за перевернутой кушеткой.
Когда Анатоль побрел к ней, она пошевелилась. От облегчения у него закружилась голова. Медлин могла двигаться. Она поднималась с пола с помощью… Просперо.
Его предок, стоя за спиной Медлин, галантно держал ее за талию обеими руками. Свет факела упал на ее белое как снег лицо, и Анатоль увидел в ее глазах ужас, граничивший с безумием.
«Уйди от нее!» -хотел крикнуть Анатоль, но из его горла вырвался лишь хриплый шепот. Впрочем, предок и без того уже растворялся в воздухе, неодобрительно изогнув бровь.
Но это было неважно. Медлин была так потрясена, что даже не видела Просперо. Ужас в ее глазах относился к нему, Анатолю. Именно этот взгляд он так часто видел в кошмарных снах о разбившихся хрустальных вазах и поломанных цветах.
Он протянул к жене руку с немой мольбой, зная, что похож на демона, вырвавшегося из бездны ада. Растрескавшиеся губы почти не шевелились, слова застревали в пересохшем горле — слова, столь необходимые для того, чтобы ее успокоить, чтобы вымолить у нее прощение.
Он обрел власть над своей силой. Он клянется никогда больше не выпускать ее на волю, даже если речь будет идти о спасении жизни. Он готов скорее расстаться с жизнью, нежели причинить ей вред… О, если б только она перестала так на него смотреть!
Анатоль шагнул к Медлин, но она отпрянула, подняла с пола какой-то предмет и направила на него. Сентледжский меч. Она защищалась от Анатоля его же оружием.
— М-медлин. — Наконец ему удалось хотя бы выговорить ее имя!
Она стала отступать еще быстрее, потом, бросив на него последний, полный страха взгляд, побежала к двери. Она бежала… бежала от него. Вот, наконец, и случилось то, чего он так боялся.
Нет! Шатаясь, Анатоль побрел за ней вслед, но к тому времени, как он добрался до порога, Медлин уже исчезла. Он стоял, еле держась на ногах, качаясь из стороны в сторону, как пьяный, и думал о том, что у него нет никакой надежды. Даже если он поймает Медлин — что с ней делать? Принудить ее остаться с ним, чтобы она жила в вечном страхе, как жила его мать? Или умолять понять, простить… любить его?
Поздно. Все — поздно.
Придавленный отчаянием, он медленно опустился на колени. Факел выпал у него из рук, покатился по каменному полу, погас, и он остался один в темноте.
Наконец голос к нему вернулся, и тогда под каменными сводами раздался его душераздирающий вопль:
— Медлин!
Свеча догорала. Преподобный Фитцледж сидел за письменным столом, уткнувшись морщинистой щекой в страницы недописанной проповеди.
Взбудораженный разум так и не дал ему сосредоточиться и завершить работу, а беспокойные мысли облеклись в форму странного сновидения. Он видел свою уютную церквушку, погруженную в дымный туман. Роман надевал обручальное кольцо на палец загадочной женщине в плаще, держащей в руке букет увядших роз с могилы Мортмейна. Размалеванный француз плясал, дергаясь, как марионетка, и глядел на Фитцледжа бездушными кукольными глазами.
«Что вы здесь делаете, мсье Фитцледж? Ваши услуги больше никому не понадобятся».
«Но я Искатель Невест», — робко возразил Фитцледж.
«Ты больше не Искатель, старик, — ухмыляется Роман. — Твой дар иссяк. Взгляни сам, сколько бед ты натворил».
Туман рассеивается, и Фитцледж видит новую надпись, высеченную на церковном полу:
«Анатоль и Медлин Сентледж».
Он съеживается от страха, когда под сводами церкви раздается дикий хохот. Перед ним стоит Тайрус Мортмейн с обгорелым лицом и тянет к его горлу почерневшие пальцы.
«А ты все это время думал, что Мортмейнов больше нет…»
Фитцледж вздрогнул и проснулся. Сердце бешено колотилось в груди, лицо было покрыто холодным потом. Он не мог понять, где находится, пока его рука не наткнулась на чернильницу.
Дрожащими пальцами он нащупал очки, надел их. Оказывается, он заснул над проповедью. Буквы на верхней странице размазались, а на щеке наверняка осталось чернильное пятно. Слава богу, это еще не самое страшное: если бы он лежал головой поближе к свече, могли бы и вспыхнуть волосы.
Ему давно следовало лечь спать, но он никак не мог успокоиться. Перед мысленным взором мелькали сцены этого ужасного званого ужина, и воскресная проповедь не получалась. Священник был настолько поглощен раздумьями о Сентледжах, что они ему даже приснились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98