— Совершенно верно, — озадаченно кивнул Феликс. — С кем имею честь?
— А ваш сын Йозеф служит при канцелярии магистрата?
— Еще раз верно. А вы?..
— А я так и подумал! Дело в том, что ваш сын очень на вас похож, и я сразу, как вас увидел… Да, как вы себя чувствуете?
— Просто замечательно, — сказал Феликс сквозь зубы, видя, что Огюстен уже растворился в толпе. — Но мы, кажется, незнакомы?
— Ох, простите великодушно, — смутился блондин. — Вы меня, конечно же, не помните… Меня зовут Нестор, и я тоже служу в ратуше. Можно сказать, непосредственный начальник вашего сына.
Рукопожатие у него было крепкое, но ладонь — неприятно скользкая.
— Нестор, а дальше?
— Просто Нестор. Я ведь учился в Школе! Правда, очень давно и очень недолго… Вы тогда как раз начинали преподавать.
«Ему должно быть под сорок, — прикинул Феликс, — а выглядит не старше тридцати… Он прав — я его совсем не помню».
— Знаете, а здесь мало что изменилось! — поделился Нестор. — И Сигизмунд все такой же строгий. Даже речь он читал, кажется, ту же самую! Эх, до чего приятно вспомнить молодость… Правда, для этого мне пришлось сделать карьеру, чтобы вместе с бургомистром быть приглашенным на прием по случаю Дня Героя! — натянуто рассмеялся он.
Феликс вежливо улыбнулся, прикидывая, как бы от него отделаться.
— Кстати, о карьере, — продолжал Нестор. — Вы не согласитесь меня немного просветить? Дело в том, что я очень смутно представляю себе иерархию героев и до сих пор не знаю, какую должность занимает, например, господин Сигизмунд. Он тут самый главный, да? — наивно спросил он.
— Сигизмунд? — машинально повторил Феликс. — Нет, ну что вы. Он кастелян, архивариус, декан, церемониймейстер… Проще говоря, он единственный из всего этого сборища господ героев, кому не лень заниматься административной деятельностью. Но называть его «самым главным героем», — Феликс саркастически хмыкнул, — я бы не стал. Иерархической лестницы как таковой у героев нет и быть не может — чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на данное хаотическое скопление крайне независимых и очень обидчивых людей, каждый из которых подчиняется исключительно своим представлениям о чести.
— Вот оно что… Постойте, а как же кодекс героя? Кодекс-то существует?
— Безусловно. Причем у каждого — свой собственный, — усмехнулся Феликс, с грустью понимая, что годы чтения лекций оставили неизгладимый след на его манере разговаривать. «Я становлюсь старым занудой, который на любой вопрос готов прочитать лекцию, — вынес себе вердикт он. — А пока я распинаюсь перед этим хлыщом, Огюстен щедро роняет семена раздора на благодатную почву ностальгических воспоминаний о прошлом».
— О, мне пора, — засуетился вдруг Нестор. — Их великолепие соизволили одеться и готовы внимать «Беовульфу». А я должен следить, чтобы толстяк не уснул в ложе!.. — Он развел руками: — Не обессудьте, но я побежал. Надеюсь, мы еще встретимся!
— Непременно, — учтиво кивнул Феликс.
«Скатертью дорога, — подумал он с облегчением, когда Нестор исчез так же незаметно, как и появился. — А теперь надо отыскать Огюстена… Или нет, лучше искать Бальтазара — он шумный, его найти легче. А найдя, увести куда подальше. Я думаю, соваться к незнакомым героям Огюстен поостережется — не дурак же он, в самом деле… Но куда Хтон понес Бальтазара?! Ведь только что здесь был!»
На памяти Феликса все предыдущие банкеты оканчивались почти сразу после ухода почетных гостей. Этот уход был чем-то вроде негласного сигнала к окончанию веселья: да и как, скажите на милость, могут веселиться три-четыре героя в окружении сотни студентов? Поэтому банкет обычно угасал к девяти часам вечера: герои расходились по домам, студенты устраивали для новичков ознакомительный тур по злачным местам Столицы (это называлось обрядом посвящения в студенческое братство и всегда заканчивалось нелицеприятным разговором Сигизмунда с префектом жандармерии на тему «О влиянии алкоголя на неокрепшие юношеские организмы»), потом прислуга убирала столы и палатки, Сигизмунд лично запирал Школу на ключ, и еще до полуночи День Героя можно было считать благополучно завершенным.
Но сегодня, когда господа герои после стольких лет манкирования своими почетными обязанностями решили, как выразился Сигизмунд, «взять реванш», уход бургомистра и его присных остался практически незамеченным. Банкет вовсю набирал обороты: герои, уже изрядно захмелевшие, рассредоточились по двору, оттеснив студентов куда-то на периферию, и, распавшись на отдельные группы старых друзей, предались смакованию вин, яств и подвигов многолетней давности, продолжая при этом шпынять нерасторопных официантов, оглушительно хохотать над бородатыми анекдотами, выкрикивать тосты и вполголоса перемывать кости окружающим. Все это вместе взятое образовывало шумовой фон настолько сильный, что даже громогласный испанец не смог бы на нем выделиться. К тому же, насколько Феликсу было известно, Бальтазар крайне щепетильно относился к понятию «дружба», а коллег по ремеслу вообще недолюбливал, но это нисколько не мешало ему иметь приятельские (не дружеские, а именно приятельские) отношения с большинством здесь присутствующих героев — а посему он мог с легкостью примкнуть к любой компании и поддерживать любую тему для разговора до тех пор, пока она ему не надоедала.
Отыскать в раздробленной толпе человека, склонного к частой перемене собеседников и собутыльников, можно было только последовав его примеру. Феликс где-то полчаса произвольно курсировал по двору в расчете на то, что рано или поздно их пути пересекутся, но Бальтазар как сквозь землю провалился. Тогда Феликс пошел на крайний шаг — он перекинулся парой слов с Дугалом, после чего небрежно, как бы невзначай, чтобы никто не догадался о порученной ему роли опекуна, проронил:
— А что, Бальтазар уже смылся?
— Да вон он, — скабрезно ухмыльнулся Дугал. — В своем репертуаре…
Феликс проследил за указующим перстом Дугала и тихо обомлел. Было бы верхом наивности ожидать от испанца, впервые явившегося на церемонию, точного соблюдения всех неписаных законов последней, но то, чем занимался идальго в данный момент, попросту выходило за рамки приличий. Да что там — приличий! Это противоречило здравому смыслу и инстинкту самосохранения. На подобные выходки не решался даже Огюстен с его тягой к эпатажу почтенной публики. Отколоть такой номер, да еще в присутствии Сигизмунда, мог только человек или не вполне трезвый, или склонный к суициду. Последнего Феликс за другом никогда не замечал…
Проще говоря, Бальтазар решил приударить за студенткой.
Чтобы понять мотивацию этого экстраординарного решения, надо было четко уяснить положение дел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85