одышка — пустяк, мелочи жизни, а главным его врагом, невидимыми путами спеленавшим ноги и заставляющим все делать медленно, стало само время.
Привыкнув к стремительному мельканию дней в юности, он ожидал, что с возрастом, как это следовало из рассказов старших, время еще сильнее ускорит свой бег. А вышло все в точности, да наоборот: дни, исполненные тягучего, муторного ничегонеделания, удлинялись до тех пор, пока каждый прожитый час не превращался в изнурительную битву со временем. Убивать свободное время Феликс наловчился не хуже, чем чудовищ, и главным его оружием в этой бесконечной битве была новая привычка все делать медленно. «Неправильный я старик, — подумал он. — Все у меня не как у людей. И память вместо склероза крепчает, и время отказывается лететь вольной птицей, и на пенсии мне тошно… И кряхтеть толком не умею. Неправильный я старик!»
Он постучал и осторожно отворил дверь в агнешкину комнату. В носу засвербило от резкого аптечного запаха.
— Ты спишь?
— Сплю, — тихо сказала Агнешка, не открывая глаз.
— Это хорошо, что ты спишь. — Удерживая поднос на вытянутых пальцах одной руки, Феликс по-балетному выгнул спину и грациозным движением ноги захлопнул за собой дверь. — Кушать подано, сударыня, — сказал он с французским прононсом.
Агнешка захихикала. Феликс, заложив левую руку за спину и неся поднос высоко над головой, важно прошествовал к кровати.
— Изволите выпить бульон сейчас или пускай остынет?
— Пускай остынет.
— Как вам будет угодно, — Феликс низко поклонился. Позвоночник треснул, как сухая ветка. Потешно выкатив глаза, Феликс взял, оттопырив мизинец, чашку с бульоном и бережно поставил ее на столик у кровати. — Какие еще будут пожелания? — не разгибаясь спросил он, двумя руками держа поднос перед грудью и подобострастно глядя на внучку.
— Никаких.
— Вот и славно! — Он отложил поднос, завел руки за спину, уперся кулаками в поясницу и с громким хрустом выпрямился. — Что-то твой дедушка совсем заржавел… А где стул?
— У окна.
— Ага… Слушай, а может, его открыть? Окно? Свежий воздух и все такое прочее… Весна на дворе! А? Ты как, не против?
— Не получится, — покачала головой Агнешка.
— Это еще почему?
— Заколочено. Этот новый доктор думал, что у меня пьет кровь вампир.
Феликс оторопел. Он машинально подергал оконную раму и пощупал пальцами гирлянду цветов, укрепленную на карнизе для штор. «Чеснок, — определил он. — Самый настоящий чеснок!»
— Бывают же на свете такие кретины, — с чувством произнес он.
Агнешка опять хихикнула.
— Мама его уже выгнала, — поделилась она.
— И правильно сделала… Вампир! Это ж додуматься надо! — все еще не мог прийти в себя Феликс. — Сегодня же попрошу Освальда выкинуть эту дрянь и открыть окно. Чеснок! Что за идиот!
Переставив стул от окна поближе к кровати, Феликс тяжело опустился на него, вздохнул и провозгласил:
— Откуда такие только берутся?
— Да ладно, деда, — вступилась Агнешка. — Он хотел как лучше. Он же доктор!
— Болван он, а не доктор. Знаешь, почему вампиры так долго живут? В смысле, не умирают?
— Почему?
— Да потому что от героев держатся как можно дальше! А в Столице вампир и пяти минут бы не прожил! Ему бы тут мигом осиновый кол в грудину забили… Я бы и забил, объявись он возле моего дома. Нет, все это бред. Просто доктор твой — дурак, вот и выдумывает невесть что… Хоть бы у меня спросил, тоже мне, специалист по вампирам. Чеснок он развесил!
— А что, про чеснок — это выдумка, да?
— Почему выдумка? Носферату он отпугнет. Инкуба — вряд ли, разве что молодого. Ну еще бруксу там, лугата какого-нибудь, альпа или мурони — запросто. А вот асанбосам, или экимму, или утукку — плевать они хотели на чеснок. Упыри, Агнешка, они ведь разные бывают. И к каждому нужен свой подход. Я в них не очень разбираюсь, а вот, скажем, Сигизмунд…
— Деда… А ты мне книжку почитаешь?
— А ты бульон выпьешь?
— Ох… Куда я денусь? — вздохнула Агнешка.
— Вот и умница, — похвалил внучку Феликс и поднял чашку. На поверхности остывающего бульона подрагивали золотистые колечки жира.
С отвращением отхлебнув густую жидкость, Агнешка затравленно посмотрела на дедушку.
— Надо, солнышко, — сказал Феликс виновато. — Знаю, что не хочется. Но — надо. Давай потихонечку… Молодчина! А теперь можно и книжку почитать. Где наша книжка? Что, вот эта? — с ужасом уточнил он, взвешивая на ладони Абердинский бестиарий. — О-хо-хо. И про кого же ты хочешь почитать?
— Про феникса.
— Ладно, будет тебе про феникса… — пробормотал он, листая громоздкий манускрипт. — Вот, нашел. — Он набрал воздуху в грудь и с выражением начал читать вслух: — Fenix Arabie avis dicta quot colorem feniceum habeat…
— Деда! Нехорошо издеваться над больной внучкой!
— А над старым дедушкой издеваться хорошо? Я латынь последний раз в гимназии учил! Давай я тебе лучше своими словами расскажу…
— Давай… — сказала Агнешка и зевнула.
— Как феникс возрождается из пепла — не знаю, не видел, и врать не буду. И без меня наврали уже с три короба, про яйцо из мирры да про целебные свойства снадобий из гнезда и пепла феникса. Собственно, я и самого феникса никогда не видел, не довелось, а вот Гектор, которому эта птаха однажды чуть глаз не выклевала, потом рассказывал, что феникс — птица злобная и уродливая, вроде грифа, хотя если смотреть издалека, то можно подумать, что и красивая. Это потому, что перья у нее красные с золотом, и вообще она пестрая очень. И глупая, кстати. Размерами она чуть поменьше орла, зато когти… Эй, внучка! — позвал он шепотом. — А ты часом не уснула?
Тихое сопение свидетельствовало, что не слишком связный дедушкин рассказ о фениксе убаюкал девочку не хуже колыбельной. Феликс нахмурил брови и подозрительно принюхался к пустой чашке из-под бульона. Ильзе достало бы ума подмешать туда опиумной настойки… «Да нет, вроде чисто… — с облегчением подумал он. — Да и зачем? Она так ослабела, что никакого опиума уже не надо…»
Теперь, когда внучка уснула, можно было расслабиться. Феликс бессильно уронил плечи, прикрыл глаза и ссутулился, разом постарев лет на десять. Ладони слепо поглаживали шероховатый пергамент манускрипта. По затылку разлилась свинцовая тяжесть, а на лбу, у самых корней волос, проступила испарина. Изображать бодрый оптимизм становилось все труднее и труднее… «Будь оно все проклято! — подумал он. — Будь оно все трижды проклято!!!»
Агнешка спала чутко и нервно, еле слышно постанывая во сне. Ее бледное, изможденное личико, окруженное разбросанными по подушке длинными прядями когда-то золотистых, а теперь потемневших от пота волос, казалось таким же белым, как и подушка, и только на щечках пылал нездоровый румянец — будто внутри этого маленькой тельца горело жаркое пламя, и пламя это сжигало ребенка изнутри… Агнешка таяла, как воск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Привыкнув к стремительному мельканию дней в юности, он ожидал, что с возрастом, как это следовало из рассказов старших, время еще сильнее ускорит свой бег. А вышло все в точности, да наоборот: дни, исполненные тягучего, муторного ничегонеделания, удлинялись до тех пор, пока каждый прожитый час не превращался в изнурительную битву со временем. Убивать свободное время Феликс наловчился не хуже, чем чудовищ, и главным его оружием в этой бесконечной битве была новая привычка все делать медленно. «Неправильный я старик, — подумал он. — Все у меня не как у людей. И память вместо склероза крепчает, и время отказывается лететь вольной птицей, и на пенсии мне тошно… И кряхтеть толком не умею. Неправильный я старик!»
Он постучал и осторожно отворил дверь в агнешкину комнату. В носу засвербило от резкого аптечного запаха.
— Ты спишь?
— Сплю, — тихо сказала Агнешка, не открывая глаз.
— Это хорошо, что ты спишь. — Удерживая поднос на вытянутых пальцах одной руки, Феликс по-балетному выгнул спину и грациозным движением ноги захлопнул за собой дверь. — Кушать подано, сударыня, — сказал он с французским прононсом.
Агнешка захихикала. Феликс, заложив левую руку за спину и неся поднос высоко над головой, важно прошествовал к кровати.
— Изволите выпить бульон сейчас или пускай остынет?
— Пускай остынет.
— Как вам будет угодно, — Феликс низко поклонился. Позвоночник треснул, как сухая ветка. Потешно выкатив глаза, Феликс взял, оттопырив мизинец, чашку с бульоном и бережно поставил ее на столик у кровати. — Какие еще будут пожелания? — не разгибаясь спросил он, двумя руками держа поднос перед грудью и подобострастно глядя на внучку.
— Никаких.
— Вот и славно! — Он отложил поднос, завел руки за спину, уперся кулаками в поясницу и с громким хрустом выпрямился. — Что-то твой дедушка совсем заржавел… А где стул?
— У окна.
— Ага… Слушай, а может, его открыть? Окно? Свежий воздух и все такое прочее… Весна на дворе! А? Ты как, не против?
— Не получится, — покачала головой Агнешка.
— Это еще почему?
— Заколочено. Этот новый доктор думал, что у меня пьет кровь вампир.
Феликс оторопел. Он машинально подергал оконную раму и пощупал пальцами гирлянду цветов, укрепленную на карнизе для штор. «Чеснок, — определил он. — Самый настоящий чеснок!»
— Бывают же на свете такие кретины, — с чувством произнес он.
Агнешка опять хихикнула.
— Мама его уже выгнала, — поделилась она.
— И правильно сделала… Вампир! Это ж додуматься надо! — все еще не мог прийти в себя Феликс. — Сегодня же попрошу Освальда выкинуть эту дрянь и открыть окно. Чеснок! Что за идиот!
Переставив стул от окна поближе к кровати, Феликс тяжело опустился на него, вздохнул и провозгласил:
— Откуда такие только берутся?
— Да ладно, деда, — вступилась Агнешка. — Он хотел как лучше. Он же доктор!
— Болван он, а не доктор. Знаешь, почему вампиры так долго живут? В смысле, не умирают?
— Почему?
— Да потому что от героев держатся как можно дальше! А в Столице вампир и пяти минут бы не прожил! Ему бы тут мигом осиновый кол в грудину забили… Я бы и забил, объявись он возле моего дома. Нет, все это бред. Просто доктор твой — дурак, вот и выдумывает невесть что… Хоть бы у меня спросил, тоже мне, специалист по вампирам. Чеснок он развесил!
— А что, про чеснок — это выдумка, да?
— Почему выдумка? Носферату он отпугнет. Инкуба — вряд ли, разве что молодого. Ну еще бруксу там, лугата какого-нибудь, альпа или мурони — запросто. А вот асанбосам, или экимму, или утукку — плевать они хотели на чеснок. Упыри, Агнешка, они ведь разные бывают. И к каждому нужен свой подход. Я в них не очень разбираюсь, а вот, скажем, Сигизмунд…
— Деда… А ты мне книжку почитаешь?
— А ты бульон выпьешь?
— Ох… Куда я денусь? — вздохнула Агнешка.
— Вот и умница, — похвалил внучку Феликс и поднял чашку. На поверхности остывающего бульона подрагивали золотистые колечки жира.
С отвращением отхлебнув густую жидкость, Агнешка затравленно посмотрела на дедушку.
— Надо, солнышко, — сказал Феликс виновато. — Знаю, что не хочется. Но — надо. Давай потихонечку… Молодчина! А теперь можно и книжку почитать. Где наша книжка? Что, вот эта? — с ужасом уточнил он, взвешивая на ладони Абердинский бестиарий. — О-хо-хо. И про кого же ты хочешь почитать?
— Про феникса.
— Ладно, будет тебе про феникса… — пробормотал он, листая громоздкий манускрипт. — Вот, нашел. — Он набрал воздуху в грудь и с выражением начал читать вслух: — Fenix Arabie avis dicta quot colorem feniceum habeat…
— Деда! Нехорошо издеваться над больной внучкой!
— А над старым дедушкой издеваться хорошо? Я латынь последний раз в гимназии учил! Давай я тебе лучше своими словами расскажу…
— Давай… — сказала Агнешка и зевнула.
— Как феникс возрождается из пепла — не знаю, не видел, и врать не буду. И без меня наврали уже с три короба, про яйцо из мирры да про целебные свойства снадобий из гнезда и пепла феникса. Собственно, я и самого феникса никогда не видел, не довелось, а вот Гектор, которому эта птаха однажды чуть глаз не выклевала, потом рассказывал, что феникс — птица злобная и уродливая, вроде грифа, хотя если смотреть издалека, то можно подумать, что и красивая. Это потому, что перья у нее красные с золотом, и вообще она пестрая очень. И глупая, кстати. Размерами она чуть поменьше орла, зато когти… Эй, внучка! — позвал он шепотом. — А ты часом не уснула?
Тихое сопение свидетельствовало, что не слишком связный дедушкин рассказ о фениксе убаюкал девочку не хуже колыбельной. Феликс нахмурил брови и подозрительно принюхался к пустой чашке из-под бульона. Ильзе достало бы ума подмешать туда опиумной настойки… «Да нет, вроде чисто… — с облегчением подумал он. — Да и зачем? Она так ослабела, что никакого опиума уже не надо…»
Теперь, когда внучка уснула, можно было расслабиться. Феликс бессильно уронил плечи, прикрыл глаза и ссутулился, разом постарев лет на десять. Ладони слепо поглаживали шероховатый пергамент манускрипта. По затылку разлилась свинцовая тяжесть, а на лбу, у самых корней волос, проступила испарина. Изображать бодрый оптимизм становилось все труднее и труднее… «Будь оно все проклято! — подумал он. — Будь оно все трижды проклято!!!»
Агнешка спала чутко и нервно, еле слышно постанывая во сне. Ее бледное, изможденное личико, окруженное разбросанными по подушке длинными прядями когда-то золотистых, а теперь потемневших от пота волос, казалось таким же белым, как и подушка, и только на щечках пылал нездоровый румянец — будто внутри этого маленькой тельца горело жаркое пламя, и пламя это сжигало ребенка изнутри… Агнешка таяла, как воск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85