где-то бубнили голоса, взвизгивал по доске мел, хлопала дверь, и кто-то дробно ссыпался по лестнице, или сдавленно кашлял в кулак, прочищая горло… Звуки эти отнюдь не нарушали тишины, но впитывались ею, вбирались без остатка и уплотняли ее субстанцию, будто накапливаясь для того, чтобы выплеснуться наружу во время коротенькой переменки, вскипеть и забурлить, прокатиться по Школе многоголосым гомоном, оборваться резким, отрывистым звонком, и снова утонуть в мягкой перине безмятежности, под которой пульсировал ритм нормальной жизни Школы.
А в два часа пополудни, когда учебный день можно было считать законченным, и студенты растворялись в воздухе с проворством, достойным лучшего применения, деловито шуршащее безмолвие сменялось зыбким, подрагивающим покоем пустых коридоров, где любой звук, будь то шарканье веника или скрип дверных петель, казался чем-то столь чуждым и неуместным, что существовал как бы сам по себе, вне пространства всевластной тишины, которая продолжала трепетать и мягко обволакивать Школу, игнорируя жалкие потуги людей остановить ее продвижение. Такое преображение тишины из деловой в сонную происходит, наверно, в любом крупном учреждении, когда его покидают люди; и если что-то и придавало разительности перемене школьной атмосферы, так это скорость, с которой она происходила.
Феликс и Патрик задержались у доски самое большее на полторы минуты. За это ничтожное время две сотни студентов успели выкатиться из аудиторий и с гулом пронестись по коридорам, заполонить лестницы и устроить толчею у гардероба, а потом — исчезнуть, сгинуть, пропасть без следа и заставить ломать голову над тем, куда могла в один миг подеваться такая орава будущих героев?! Но Феликс уже привык к тому, что студенты покидали здание Школы с куда большим энтузиазмом и расторопностью, чем приходили туда на учебу, и потому ломать голову над проблемой мгновенного исчезновения студентов он не стал, предавшись вместо этого смакованию тишины.
Он любил тишину. Любил и знал, умея различать десятки ее видов; а еще он берег ее по мере сил и возможности, понимая, сколь редкое это явление в большом городе. И потому в разговор первым вступил Патрик:
— А что, сессии у нас не будет? — спросил он.
— Как это не будет? Уже была, ты просто не заметил…
— В смысле? — опешил Патрик.
— Ты контрольную сегодня писал? Вот оценка за нее и будет итоговой за семестр. Вы по всем предметам уже написали, или осталось еще что-то?
— По истории еще нет… — машинально ответил Патрик. — То есть вместо экзаменов и зачетов у нас будут контрольные?
— А зачем нужны экзамены, если для продолжения учебы требуется всего лишь твердое желание стать героем?
— Не понял… — открыл рот Патрик. — Это даже если я «пару» схвачу за контрольную, ничего пересдавать не надо?!
— Сигизмунд считает, что для героя образование далеко не самое главное, и я склонен с ним согласиться. Героем может стать каждый, будь он семи пядей во лбу или полный тупица — это главный принцип Школы. Ее и создали-то для того, чтобы хоть как-то контролировать численность и местопребывание героев, а также координировать их действия. А образование — это так, больше для проформы… Помнишь, что я говорил вам тогда, после церемонии? Отсев неспособных, вот что важно! Ну и азы полезных знаний для тех, кто не заканчивал Мадридский университет…
Они уже приблизились к дверям на центральную лестницу, и так как здесь их дороги должны были разойтись — Феликсу предстояло подняться на этаж выше, а Патрику наоборот, спуститься в вестибюль — они остановились и продолжали беседу на месте.
— Так что же это получается? Для героя упрямство важнее мозгов?!
— Именно так, — кивнул Феликс. — Это немолодые и отвоевавшие свое герои, уйдя на покой, начинают классифицировать драконов и вампиров, и писать о них научные монографии. А практикующий герой должен знать только как этого дракона или вампира убить, и быть готовым отдать свою жизнь, пытаясь это сделать. Все прочее — суета и словоблудие…
— Блеск! — восхитился Патрик.
— Только я тебя умоляю, — просяще сказал Феликс, — не распространяйся об этом в беседах со своими однокурсниками. Успеваемость и так хромает на обе ноги…
— А Себастьяну можно? Пусть порадуется, а?
— Вот как раз о нем я и хотел с тобой поговорить, — сказал Феликс серьезным тоном. — Что-то многовато он стал пропускать… В чем дело, ты не в курсе?
Вопрос застал Патрика врасплох. Он замялся, мучительно подыскивая слова и выдавливая их из себя с видом человека, врать не умеющего и не желающего, но вынуждаемого к этому обстоятельствами:
— Он… болеет. Простуда, и жар… Доктор прописал ему покой, и он… ну, решил отлежаться, чтобы, значит… А потом у него начались… эти, как их… осложнения — нет-нет, ничего серьезного! просто… затянулась болезнь. Ну, вы же понимаете, какой может быть покой в общаге!
— Вы все еще живете в общежитии? — спросил Феликс. Ему было больно видеть, как изворачивается Патрик, и он предпочел сменить тему разговора, сделав себе зарубку на память: о Себастьяне надо будет навести справки.
«Знаем мы эту простуду, — ворчливо подумал он. — И колющую простуду знаем, и режущую, и сквозную, и проникающую… Во что он еще вляпался?! Только бы обошлось без трупов, Себастьян слишком хорошо фехтует! — испугался вдруг он. — Хотя нет… После моего рассказа о кодексе героев?.. А, Хтон вас возьми!..»
— …даже весело, — продолжал увлеченно рассказывать Патрик о быте студенческого общежития. — В Мадриде Бальтазар снимал для нас квартиру, а что это за студент, который не жил в общаге? И потом, вы же понимаете, приезжать по утрам в Школу в карете вместе с драконоубийцей и живой легендой…
— А что, Бальтазар уже стал живой легендой? — обрадовался Феликс, усилием воли отгоняя мысли о таинственной болезни Себастьяна.
— А как же! Последний из драконоубийц! Да о нем такие слухи ходят! Драконов убивал, девиц спасал, магов истреблял, самому Хтону чуть голову не отрубил! Ха!
Феликс поглядел по сторонам, убедился в том, что они одни в коридоре, и сказал, понизив голос:
— Видишь ли, Патрик… Бальтазар действительно герой, драконоубийца и, быть может, легенда для студентов… Но еще он — пожилой и очень одинокий человек. И то, что вы отказываетесь жить с ним в одном доме, его по-настоящему обижает. Он никогда этого не проявит, но… Ты понял, что я хочу сказать?
Понял ли его Патрик, так и осталось невыясненным. Сам же Феликс в очередной раз убедился, что, будучи хорошим преподавателем, можно быть еще и посредственным педагогом, забывая элементарные истины вроде той, что в двадцатилетнем возрасте из всех нравоучений наиболее болезненно воспринимаются нравоучения справедливые… После попытки вразумления заблудшей молодости, последняя в лице Патрика то ли смутилась, то ли обиделась, скомкано попрощалась, и оставила умудренную старость в одиночестве на лестничной клетке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
А в два часа пополудни, когда учебный день можно было считать законченным, и студенты растворялись в воздухе с проворством, достойным лучшего применения, деловито шуршащее безмолвие сменялось зыбким, подрагивающим покоем пустых коридоров, где любой звук, будь то шарканье веника или скрип дверных петель, казался чем-то столь чуждым и неуместным, что существовал как бы сам по себе, вне пространства всевластной тишины, которая продолжала трепетать и мягко обволакивать Школу, игнорируя жалкие потуги людей остановить ее продвижение. Такое преображение тишины из деловой в сонную происходит, наверно, в любом крупном учреждении, когда его покидают люди; и если что-то и придавало разительности перемене школьной атмосферы, так это скорость, с которой она происходила.
Феликс и Патрик задержались у доски самое большее на полторы минуты. За это ничтожное время две сотни студентов успели выкатиться из аудиторий и с гулом пронестись по коридорам, заполонить лестницы и устроить толчею у гардероба, а потом — исчезнуть, сгинуть, пропасть без следа и заставить ломать голову над тем, куда могла в один миг подеваться такая орава будущих героев?! Но Феликс уже привык к тому, что студенты покидали здание Школы с куда большим энтузиазмом и расторопностью, чем приходили туда на учебу, и потому ломать голову над проблемой мгновенного исчезновения студентов он не стал, предавшись вместо этого смакованию тишины.
Он любил тишину. Любил и знал, умея различать десятки ее видов; а еще он берег ее по мере сил и возможности, понимая, сколь редкое это явление в большом городе. И потому в разговор первым вступил Патрик:
— А что, сессии у нас не будет? — спросил он.
— Как это не будет? Уже была, ты просто не заметил…
— В смысле? — опешил Патрик.
— Ты контрольную сегодня писал? Вот оценка за нее и будет итоговой за семестр. Вы по всем предметам уже написали, или осталось еще что-то?
— По истории еще нет… — машинально ответил Патрик. — То есть вместо экзаменов и зачетов у нас будут контрольные?
— А зачем нужны экзамены, если для продолжения учебы требуется всего лишь твердое желание стать героем?
— Не понял… — открыл рот Патрик. — Это даже если я «пару» схвачу за контрольную, ничего пересдавать не надо?!
— Сигизмунд считает, что для героя образование далеко не самое главное, и я склонен с ним согласиться. Героем может стать каждый, будь он семи пядей во лбу или полный тупица — это главный принцип Школы. Ее и создали-то для того, чтобы хоть как-то контролировать численность и местопребывание героев, а также координировать их действия. А образование — это так, больше для проформы… Помнишь, что я говорил вам тогда, после церемонии? Отсев неспособных, вот что важно! Ну и азы полезных знаний для тех, кто не заканчивал Мадридский университет…
Они уже приблизились к дверям на центральную лестницу, и так как здесь их дороги должны были разойтись — Феликсу предстояло подняться на этаж выше, а Патрику наоборот, спуститься в вестибюль — они остановились и продолжали беседу на месте.
— Так что же это получается? Для героя упрямство важнее мозгов?!
— Именно так, — кивнул Феликс. — Это немолодые и отвоевавшие свое герои, уйдя на покой, начинают классифицировать драконов и вампиров, и писать о них научные монографии. А практикующий герой должен знать только как этого дракона или вампира убить, и быть готовым отдать свою жизнь, пытаясь это сделать. Все прочее — суета и словоблудие…
— Блеск! — восхитился Патрик.
— Только я тебя умоляю, — просяще сказал Феликс, — не распространяйся об этом в беседах со своими однокурсниками. Успеваемость и так хромает на обе ноги…
— А Себастьяну можно? Пусть порадуется, а?
— Вот как раз о нем я и хотел с тобой поговорить, — сказал Феликс серьезным тоном. — Что-то многовато он стал пропускать… В чем дело, ты не в курсе?
Вопрос застал Патрика врасплох. Он замялся, мучительно подыскивая слова и выдавливая их из себя с видом человека, врать не умеющего и не желающего, но вынуждаемого к этому обстоятельствами:
— Он… болеет. Простуда, и жар… Доктор прописал ему покой, и он… ну, решил отлежаться, чтобы, значит… А потом у него начались… эти, как их… осложнения — нет-нет, ничего серьезного! просто… затянулась болезнь. Ну, вы же понимаете, какой может быть покой в общаге!
— Вы все еще живете в общежитии? — спросил Феликс. Ему было больно видеть, как изворачивается Патрик, и он предпочел сменить тему разговора, сделав себе зарубку на память: о Себастьяне надо будет навести справки.
«Знаем мы эту простуду, — ворчливо подумал он. — И колющую простуду знаем, и режущую, и сквозную, и проникающую… Во что он еще вляпался?! Только бы обошлось без трупов, Себастьян слишком хорошо фехтует! — испугался вдруг он. — Хотя нет… После моего рассказа о кодексе героев?.. А, Хтон вас возьми!..»
— …даже весело, — продолжал увлеченно рассказывать Патрик о быте студенческого общежития. — В Мадриде Бальтазар снимал для нас квартиру, а что это за студент, который не жил в общаге? И потом, вы же понимаете, приезжать по утрам в Школу в карете вместе с драконоубийцей и живой легендой…
— А что, Бальтазар уже стал живой легендой? — обрадовался Феликс, усилием воли отгоняя мысли о таинственной болезни Себастьяна.
— А как же! Последний из драконоубийц! Да о нем такие слухи ходят! Драконов убивал, девиц спасал, магов истреблял, самому Хтону чуть голову не отрубил! Ха!
Феликс поглядел по сторонам, убедился в том, что они одни в коридоре, и сказал, понизив голос:
— Видишь ли, Патрик… Бальтазар действительно герой, драконоубийца и, быть может, легенда для студентов… Но еще он — пожилой и очень одинокий человек. И то, что вы отказываетесь жить с ним в одном доме, его по-настоящему обижает. Он никогда этого не проявит, но… Ты понял, что я хочу сказать?
Понял ли его Патрик, так и осталось невыясненным. Сам же Феликс в очередной раз убедился, что, будучи хорошим преподавателем, можно быть еще и посредственным педагогом, забывая элементарные истины вроде той, что в двадцатилетнем возрасте из всех нравоучений наиболее болезненно воспринимаются нравоучения справедливые… После попытки вразумления заблудшей молодости, последняя в лице Патрика то ли смутилась, то ли обиделась, скомкано попрощалась, и оставила умудренную старость в одиночестве на лестничной клетке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85