В первый раз он уловил этот шепот, когда они покинули стержневой корень и выбрались на Ось Мира. Проникая в громкий голос Дерева, этот звук далеким эхом трепетал под ногами дракианина.
Когда они с Грунтором строили планы побега с Серендаира, Акмед первым заявил, что они должны любой ценой держаться подальше от этого места. Внутри туннеля, свернувшись кольцами в теле Земли, лежала ужасная судьба Острова. Акмед знал о существовании чудовища и о том, что оно должно пробудиться. Это знание отчасти и послужило причиной того, что Акмед решил покинуть Остров. Впрочем, дракианин предполагал, что своего часа ждет еще одно, куда более страшное существо. Он видел его собственными глазами — там, в пустыне, за разрушенным земляным мостом.
То, что ему вообще удалось уловить биение этого сердца, удивляло Акмеда. Дар крови, представляющий собой связь с сердечными ритмами людей, являлся наследством, полученным им от представителей древнейшего народа, рожденного на Острове. Однако это существо предшествовало им; оно вышло из Преждевременья. И не было человеком. Возможно, случайно выкрикнув первое пришедшее на ум имя, там, на улицах Истона, Рапсодия что-то изменила в сущности Акмеда, и он получил возможность услышать голос ТОЙ — змеиной — крови. Раньше он этого не мог.
Сердце, погребенное в глубинах Земли, билось едва слышно, но Акмед его отчетливо различал. Судя по количеству крови, которая наполняла вены существа, оно было именно тем, что искал дракианин.
Акмед остановился. Впервые в жизни он испытывал парализующий страх.
Его совсем не беспокоила собственная смерть. Впрочем, она его никогда не пугала, поскольку давно стала напарницей, достигшей бесспорных высот мастерства в их общей профессии. Постоянная вибрация мира, которую другие люди называли жизнью, раздражала его. Он просто терпел ее — по необходимости. Для него она не представляла никакой ценности.
Время от времени, покончив с очередной жертвой, Акмед видел, как на лице у нее появляется выражение мира и долгожданного покоя. Это его завораживало.
Природа наградила его здравым смыслом и рассудительностью. Он не был слепым разрушителем, как чума или война. Смертный приговор, который он выносил, часто оказывался единственным возможным выходом, единственным осмысленным спасением в мире, где желания, ненависть и любовь переплелись так отчаянно, так безнадежно.
Он не боялся встретить собственную смерть. Она была у него в долгу.
А страшила его бессмысленная, необъяснимая угроза, которая нависла над миром. Сверхъестественный ужас. Мир будет полностью уничтожен. Как только вирм выберется из-под земли, где спит, он поглотит все, что сможет отыскать. Это будет хуже солнечного затмения — солнце исчезнет навсегда, а смерть выйдет из тени и примет мир в свои объятия.
Они с Грунтором спасутся, бежав в другую часть света. Возможно, им удастся прожить остаток жизни и умереть в собственных постелях, прежде чем чудовище доберется и до них. Так они планировали в самом начале.
Но вот теперь, находясь на пороге убежища, где спит вирм, Акмед пытался найти противоядие для страшной отравы, которая была древнее самой Земли.
В его стремлении была своего рода ирония — безжалостный убийца пытался сохранить жизнь тех, кто ничего не знал о грозящей опасности. Он хотел спасти не только Остров, но и саму Землю. Он просто не мог не вмешаться, не мог упустить свой шанс помочь им.
Он стоял у выхода из громадной пещеры, вдыхая холодный воздух. Необходимость освободить вирма или стать для него приманкой заставила его поступить вопреки собственному здравому смыслу. Нужно сделать так, чтобы эта чудовищная сила навсегда осталась спать под землей.
Как ни пытался Акмед избавиться от неистребимого желания действовать, оно вцепилось в него железной хваткой и ни за что не уходило. Он не понимал его происхождения, но знал, что Рапсодия имеет к происходящему определенное отношение.
Каким-то образом ей удалось связать его жизнь с грядущими событиями. Но для того, чтобы свершить задуманное, ему потребуется ее помощь. Он должен будет убедить девушку в том, что она справится с задачей, которая, на первый взгляд, кажется невыполнимой. Она выиграет, и они победят, хотя в глубине души Акмед был уверен в этом не до конца. Если они совершат ошибку, результаты будут чудовищными. Но если они не предпримут ничего, последствия окажутся еще страшнее.
Рапсодии снился мрак.
…Пламя свечей вздрогнуло, когда со скрипом отворилась дверь ее спальни. Зашуршали простыни, отец сел на кровать.
— У тебя все хорошо, детка?
Не просыпаясь, Рапсодия подвинулась, чтобы дать ему место, и Корень оказался у нее под головой. Она кивнула.
— Темно, — прошептала она — как и в тот раз. — Я боюсь, папа.
Он завернул ее в одеяло, поднял с кровати и вынес наружу. Они оказались под усыпанным звездами небом.
— Я точно так же выносил из дома твою маму, когда она боялась темноты.
— Мама тоже боялась темноты?
Рапсодия почувствовала прикосновение его колючей бороды к своей щеке и перестала бояться. Рядом с отцом ей ничто не угрожает.
— Нет, конечно. Она лиринка, дитя неба. Большую часть времени небо остается темным. Она боялась долго находиться вдали от него, боялась замкнутого пространства. И темноты внутри этого пространства.
Рапсодия во сне сложила замерзшие руки и спрятала их между коленями:
— Ты поэтому прорубил в крыше окно?
— Да… Взгляни на небо, детка. Видишь, сколько звезд?
— Да, папа. Они прекрасны.
Даже в темноте, которая их окутала, Рапсодия видела, как отец улыбнулся:
— А могли бы мы их видеть, если бы не темнота?
— Нет, — ответила Рапсодия-девочка.
— Нельзя увидеть свет, не заглянув в лицо мраку. Запомни это.
Ей показалось, она поняла, что он имеет в виду.
— Как вначале — когда ты привез сюда маму, а жители деревни плохо к ней относились?
Улыбка исчезла.
— Да, как тогда.
— А почему они изменились? Почему стали иначе относиться к нашей семье, папа? И почему… если они презирали маму, почему ты здесь остался?
Он снова посмотрел на нее, улыбнулся, и вокруг его глаз заиграли веселые морщинки. Таким он и остался в ее памяти.
— Мы должны были победить мрак. И мы его победили — вместе. Даже если ты забудешь все остальные мои слова, я хочу, чтобы эти ты запомнила навсегда: когда ты найдешь то, во что будешь верить больше всего на свете, твой долг перед собой — не предать собственной веры, потому что она дается только один раз. И если твоя преданность будет безграничной и неколебимой, окружающим поневоле придется принять твой взгляд, согласиться с тобой. Кто лучше тебя самой может знать, что тебе нужно в этом мире? Не бойся, милая, не пасуй перед трудностями. Найди то единственное, что для тебя важнее всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
Когда они с Грунтором строили планы побега с Серендаира, Акмед первым заявил, что они должны любой ценой держаться подальше от этого места. Внутри туннеля, свернувшись кольцами в теле Земли, лежала ужасная судьба Острова. Акмед знал о существовании чудовища и о том, что оно должно пробудиться. Это знание отчасти и послужило причиной того, что Акмед решил покинуть Остров. Впрочем, дракианин предполагал, что своего часа ждет еще одно, куда более страшное существо. Он видел его собственными глазами — там, в пустыне, за разрушенным земляным мостом.
То, что ему вообще удалось уловить биение этого сердца, удивляло Акмеда. Дар крови, представляющий собой связь с сердечными ритмами людей, являлся наследством, полученным им от представителей древнейшего народа, рожденного на Острове. Однако это существо предшествовало им; оно вышло из Преждевременья. И не было человеком. Возможно, случайно выкрикнув первое пришедшее на ум имя, там, на улицах Истона, Рапсодия что-то изменила в сущности Акмеда, и он получил возможность услышать голос ТОЙ — змеиной — крови. Раньше он этого не мог.
Сердце, погребенное в глубинах Земли, билось едва слышно, но Акмед его отчетливо различал. Судя по количеству крови, которая наполняла вены существа, оно было именно тем, что искал дракианин.
Акмед остановился. Впервые в жизни он испытывал парализующий страх.
Его совсем не беспокоила собственная смерть. Впрочем, она его никогда не пугала, поскольку давно стала напарницей, достигшей бесспорных высот мастерства в их общей профессии. Постоянная вибрация мира, которую другие люди называли жизнью, раздражала его. Он просто терпел ее — по необходимости. Для него она не представляла никакой ценности.
Время от времени, покончив с очередной жертвой, Акмед видел, как на лице у нее появляется выражение мира и долгожданного покоя. Это его завораживало.
Природа наградила его здравым смыслом и рассудительностью. Он не был слепым разрушителем, как чума или война. Смертный приговор, который он выносил, часто оказывался единственным возможным выходом, единственным осмысленным спасением в мире, где желания, ненависть и любовь переплелись так отчаянно, так безнадежно.
Он не боялся встретить собственную смерть. Она была у него в долгу.
А страшила его бессмысленная, необъяснимая угроза, которая нависла над миром. Сверхъестественный ужас. Мир будет полностью уничтожен. Как только вирм выберется из-под земли, где спит, он поглотит все, что сможет отыскать. Это будет хуже солнечного затмения — солнце исчезнет навсегда, а смерть выйдет из тени и примет мир в свои объятия.
Они с Грунтором спасутся, бежав в другую часть света. Возможно, им удастся прожить остаток жизни и умереть в собственных постелях, прежде чем чудовище доберется и до них. Так они планировали в самом начале.
Но вот теперь, находясь на пороге убежища, где спит вирм, Акмед пытался найти противоядие для страшной отравы, которая была древнее самой Земли.
В его стремлении была своего рода ирония — безжалостный убийца пытался сохранить жизнь тех, кто ничего не знал о грозящей опасности. Он хотел спасти не только Остров, но и саму Землю. Он просто не мог не вмешаться, не мог упустить свой шанс помочь им.
Он стоял у выхода из громадной пещеры, вдыхая холодный воздух. Необходимость освободить вирма или стать для него приманкой заставила его поступить вопреки собственному здравому смыслу. Нужно сделать так, чтобы эта чудовищная сила навсегда осталась спать под землей.
Как ни пытался Акмед избавиться от неистребимого желания действовать, оно вцепилось в него железной хваткой и ни за что не уходило. Он не понимал его происхождения, но знал, что Рапсодия имеет к происходящему определенное отношение.
Каким-то образом ей удалось связать его жизнь с грядущими событиями. Но для того, чтобы свершить задуманное, ему потребуется ее помощь. Он должен будет убедить девушку в том, что она справится с задачей, которая, на первый взгляд, кажется невыполнимой. Она выиграет, и они победят, хотя в глубине души Акмед был уверен в этом не до конца. Если они совершат ошибку, результаты будут чудовищными. Но если они не предпримут ничего, последствия окажутся еще страшнее.
Рапсодии снился мрак.
…Пламя свечей вздрогнуло, когда со скрипом отворилась дверь ее спальни. Зашуршали простыни, отец сел на кровать.
— У тебя все хорошо, детка?
Не просыпаясь, Рапсодия подвинулась, чтобы дать ему место, и Корень оказался у нее под головой. Она кивнула.
— Темно, — прошептала она — как и в тот раз. — Я боюсь, папа.
Он завернул ее в одеяло, поднял с кровати и вынес наружу. Они оказались под усыпанным звездами небом.
— Я точно так же выносил из дома твою маму, когда она боялась темноты.
— Мама тоже боялась темноты?
Рапсодия почувствовала прикосновение его колючей бороды к своей щеке и перестала бояться. Рядом с отцом ей ничто не угрожает.
— Нет, конечно. Она лиринка, дитя неба. Большую часть времени небо остается темным. Она боялась долго находиться вдали от него, боялась замкнутого пространства. И темноты внутри этого пространства.
Рапсодия во сне сложила замерзшие руки и спрятала их между коленями:
— Ты поэтому прорубил в крыше окно?
— Да… Взгляни на небо, детка. Видишь, сколько звезд?
— Да, папа. Они прекрасны.
Даже в темноте, которая их окутала, Рапсодия видела, как отец улыбнулся:
— А могли бы мы их видеть, если бы не темнота?
— Нет, — ответила Рапсодия-девочка.
— Нельзя увидеть свет, не заглянув в лицо мраку. Запомни это.
Ей показалось, она поняла, что он имеет в виду.
— Как вначале — когда ты привез сюда маму, а жители деревни плохо к ней относились?
Улыбка исчезла.
— Да, как тогда.
— А почему они изменились? Почему стали иначе относиться к нашей семье, папа? И почему… если они презирали маму, почему ты здесь остался?
Он снова посмотрел на нее, улыбнулся, и вокруг его глаз заиграли веселые морщинки. Таким он и остался в ее памяти.
— Мы должны были победить мрак. И мы его победили — вместе. Даже если ты забудешь все остальные мои слова, я хочу, чтобы эти ты запомнила навсегда: когда ты найдешь то, во что будешь верить больше всего на свете, твой долг перед собой — не предать собственной веры, потому что она дается только один раз. И если твоя преданность будет безграничной и неколебимой, окружающим поневоле придется принять твой взгляд, согласиться с тобой. Кто лучше тебя самой может знать, что тебе нужно в этом мире? Не бойся, милая, не пасуй перед трудностями. Найди то единственное, что для тебя важнее всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183