Выслушают — да, с должным вниманием, ещё и по уху съездят в знак того, что понято, мол, правильно; но чтобы исполнять? Ко всему, читать мало кто научен, а герольдов, чтоб указы зачитывали, нанять в Копошилке стало проблемно после того, как немалому отряду таких вот деятелей изрядно накрошили репы чрезмерно усердные городские же стражи — за учинение непредвиденного шума на площади… Ну, и в любом разе доводить указы до сведения многорасового населения оказалось проблемней, чем вовсе обойтись без оных указов. Да и кому надо? Народ сюда стекался не тот, что в иные края, и не для того. Работы здесь не искали, как не искали легкой жизни, приключений или мифического счастья. Здесь уходили в отрыв — кто в тягостный, кто в забойный, кто в слёзы и надрывное бормотание, кто в мордобой и пляски под луной, кто в звон мечей, сливающийся со звоном посуды. И уж совсем мало было таких, кто обитал здесь просто потому, что так уж вышло, родился тут, прижился, и что за поиски добра от добра? Жизнь, в конце концов, она везде штука непростая…
Ох, не прижился бы в Копошилке моторный генерал Панк, унёсся бы на поиски подвигов и не завернул бы без крайней необходимости. И Вово бы не прижился, ибо по природе своей был вельми добродушен и демократии копошильской, переходящей в хамство, не вытерпел бы долго. Также не прижился бы и Зембус, поскольку штрафы на неузаконенное колдовство в этом славном городе были высоки чрезмерно, а при неуплате их заменялись длительным содержанием под стражей, чего маги вообще не любят. А Чумп, глядишь, и приноровился бы, кабы не злые купеческие охранники, дюже любившие таких деятелей обихаживать твёрдыми и тяжёлыми предметами.
Зато вполне успешно прижился здесь Хастред. Рынок труда в Копошилке изобиловал вакансиями лишь на опредёленных поприщах, как то: стражники, лекари, тюремщики, приказчики да мусорщики. Хастред не был ни одним из этих счастливцев, хотя из-за могучей гоблинской комплекции мог бы стать украшением охранной службы, из проведённой на улицах бурной боевой юности почерпнул некоторые медицинские познания, прекрасно чувствовал себя в сумрачных помещениях типа тюремной караулки, уболтать покупателя мог бы на зависть гному, а мусорщиком всё равно становился всякий раз, когда начинал искать в своем жилище нужную мелочь и, конечно же, находил множество ненужных. Нет, он предпочитал перебиваться случайными доходами грамотея — прочитать/написать письмо, нарисовать вывеску со словами, а то и сбомбить несведущему искателю вечных ценностей давно прочитанную и никому не нужную инкунабулу, назвавши её как-нибудь навроде «Книга Вселенской Мудрости». Все это, конечно, приключалось не шибко часто, однако владел Хастред и умением более традиционным. Повстречав на ночной улочке косматого верзилу с зачехлённым боевым топором за спиной и тщательно наведённой мутью во взоре, мало кто не испытывал внезапного порыва одолжить ему пару монет в чисто гуманных целях.
Гоблин не отказывался, считая это платой за актерское мастерство. Сам же по себе он был редким добряком, за топор брался только при конкретной угрозе здоровью (но точил его регулярно, а также не менее часа в день тренировался во владении, изрубая никак не меньше пары дубовых колод в неделю на мелкую щепу), а время частенько проводил в той самой упомянутой выше библиотеке. Золотых пряжек у него, понятное дело, не водилось, но старичка-библиотекаря вполне устраивала и бутыль пива, тем более что молодой и очевидно тронутый умом гоблин был на его памяти единственным посетителем. А что порой, воровато озираясь, выдирает страницы — так явно же для памяти, а не на самокрутку или там, упаси правосудный Кано, на какие ещё низменные нужды. Вообще, странными своими привычками книгочея Хастред неизменно производил впечатление на всех в округе. Ушлые корчмари ему с завидным доверием наливали в кредит; стражники здоровались и, даже поймавши на драке в пьяном виде, больше старались мирно оттащить, нежели врезать, как простому смертному, по кумполу дубинкой; несколько меньше доверия вызывал остроухий грамотей у прагматичных девиц, без коих не проходила ни одна добрая гулянка, однако, к чести сказать, временами и на этом поприще брала верх экзотическая гоблинская харизма.
Хастред не умел писать стихи, на кои так падки во все времена женские натуры, зато он очень кстати умел их читать и иной раз даже выучивать. Ах да, ещё он практиковал некоторые аспекты магии. Не той Высшей, что вызывает преклонение примитивных умов, но своего рода всё же магии. Чумп небрежно обозвал их эльфийскими, и для порядка стоит отметить, что он не столь уж и был не прав. Эльфы первые начали восполнять недостаток магического дарования использованием предметов, ритуалов и иных внешних носителей и воздействий. Рано сделав вывод, что в жизни порою пригождаются самые странные навыки, Хастред занялся изучением всеразличных построений для концентрации колдовской энергии. Рисовал всяческие пентаграммы, жёг редкие травки, не раз угорал по причине увлечения этим делом, не раз удостаивался похвалы самого ректора Университета за успехи в области ритуальной магии, однако к вящей своей печали ни разу ещё не ухитрился наколдовать даже самого плохонького пивка на опохмел. А вообще жизнь свою Хастред находил достаточно нескучной и вместе с тем необременительной, особенно по сравнению с подвигами ранней юности, когда он совместно со знатным искателем сокровищ Чумпом прокатился через все малоприятные Северные земли.
В конце концов, мордобоя при желании можно было снискать сколь угодно и не выходя за стены Копошилки, а помимо того, он был теперь, пожалуй, единственным за всю историю мира гоблином с самым настоящим университетским дипломом в кармане. Иногда ему приходила мысль, что ежели бы причесать обильные космы, надраить ваксой ботфорты и содрать с какого-нибудь ещё не пропившегося заезжего барончика нарядный кафтан, то он мог бы составить мощную конкуренцию южным столичным щеголям. Однако вакса стоила денег, бароны были узкокостны и их кафтаны на мощные гоблинские плечи не лезли, а при взгляде на обворожительную пухлую куафершу Хастред однозначно терял дар речи, начинал нечленораздельно мычать и в конечном счёте всякий раз отбывал в ближайшую корчму — поправлять здоровье.
Хастред как раз возвращался из библиотеки домой, на свой большой чердак, в самом радужном настроении. Никаких ценных записей он нынче не обнаружил, незавершённую по причине отсутствия нужных сведений пентаграмму на стене ждала, следовательно, участь мишени для ножей. Зато, вспоровши из варварских побуждений толстый кожаный переплет «Хроники королей и земель Доринортских», добыл из корешка пять полновесных золотых и цепочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Ох, не прижился бы в Копошилке моторный генерал Панк, унёсся бы на поиски подвигов и не завернул бы без крайней необходимости. И Вово бы не прижился, ибо по природе своей был вельми добродушен и демократии копошильской, переходящей в хамство, не вытерпел бы долго. Также не прижился бы и Зембус, поскольку штрафы на неузаконенное колдовство в этом славном городе были высоки чрезмерно, а при неуплате их заменялись длительным содержанием под стражей, чего маги вообще не любят. А Чумп, глядишь, и приноровился бы, кабы не злые купеческие охранники, дюже любившие таких деятелей обихаживать твёрдыми и тяжёлыми предметами.
Зато вполне успешно прижился здесь Хастред. Рынок труда в Копошилке изобиловал вакансиями лишь на опредёленных поприщах, как то: стражники, лекари, тюремщики, приказчики да мусорщики. Хастред не был ни одним из этих счастливцев, хотя из-за могучей гоблинской комплекции мог бы стать украшением охранной службы, из проведённой на улицах бурной боевой юности почерпнул некоторые медицинские познания, прекрасно чувствовал себя в сумрачных помещениях типа тюремной караулки, уболтать покупателя мог бы на зависть гному, а мусорщиком всё равно становился всякий раз, когда начинал искать в своем жилище нужную мелочь и, конечно же, находил множество ненужных. Нет, он предпочитал перебиваться случайными доходами грамотея — прочитать/написать письмо, нарисовать вывеску со словами, а то и сбомбить несведущему искателю вечных ценностей давно прочитанную и никому не нужную инкунабулу, назвавши её как-нибудь навроде «Книга Вселенской Мудрости». Все это, конечно, приключалось не шибко часто, однако владел Хастред и умением более традиционным. Повстречав на ночной улочке косматого верзилу с зачехлённым боевым топором за спиной и тщательно наведённой мутью во взоре, мало кто не испытывал внезапного порыва одолжить ему пару монет в чисто гуманных целях.
Гоблин не отказывался, считая это платой за актерское мастерство. Сам же по себе он был редким добряком, за топор брался только при конкретной угрозе здоровью (но точил его регулярно, а также не менее часа в день тренировался во владении, изрубая никак не меньше пары дубовых колод в неделю на мелкую щепу), а время частенько проводил в той самой упомянутой выше библиотеке. Золотых пряжек у него, понятное дело, не водилось, но старичка-библиотекаря вполне устраивала и бутыль пива, тем более что молодой и очевидно тронутый умом гоблин был на его памяти единственным посетителем. А что порой, воровато озираясь, выдирает страницы — так явно же для памяти, а не на самокрутку или там, упаси правосудный Кано, на какие ещё низменные нужды. Вообще, странными своими привычками книгочея Хастред неизменно производил впечатление на всех в округе. Ушлые корчмари ему с завидным доверием наливали в кредит; стражники здоровались и, даже поймавши на драке в пьяном виде, больше старались мирно оттащить, нежели врезать, как простому смертному, по кумполу дубинкой; несколько меньше доверия вызывал остроухий грамотей у прагматичных девиц, без коих не проходила ни одна добрая гулянка, однако, к чести сказать, временами и на этом поприще брала верх экзотическая гоблинская харизма.
Хастред не умел писать стихи, на кои так падки во все времена женские натуры, зато он очень кстати умел их читать и иной раз даже выучивать. Ах да, ещё он практиковал некоторые аспекты магии. Не той Высшей, что вызывает преклонение примитивных умов, но своего рода всё же магии. Чумп небрежно обозвал их эльфийскими, и для порядка стоит отметить, что он не столь уж и был не прав. Эльфы первые начали восполнять недостаток магического дарования использованием предметов, ритуалов и иных внешних носителей и воздействий. Рано сделав вывод, что в жизни порою пригождаются самые странные навыки, Хастред занялся изучением всеразличных построений для концентрации колдовской энергии. Рисовал всяческие пентаграммы, жёг редкие травки, не раз угорал по причине увлечения этим делом, не раз удостаивался похвалы самого ректора Университета за успехи в области ритуальной магии, однако к вящей своей печали ни разу ещё не ухитрился наколдовать даже самого плохонького пивка на опохмел. А вообще жизнь свою Хастред находил достаточно нескучной и вместе с тем необременительной, особенно по сравнению с подвигами ранней юности, когда он совместно со знатным искателем сокровищ Чумпом прокатился через все малоприятные Северные земли.
В конце концов, мордобоя при желании можно было снискать сколь угодно и не выходя за стены Копошилки, а помимо того, он был теперь, пожалуй, единственным за всю историю мира гоблином с самым настоящим университетским дипломом в кармане. Иногда ему приходила мысль, что ежели бы причесать обильные космы, надраить ваксой ботфорты и содрать с какого-нибудь ещё не пропившегося заезжего барончика нарядный кафтан, то он мог бы составить мощную конкуренцию южным столичным щеголям. Однако вакса стоила денег, бароны были узкокостны и их кафтаны на мощные гоблинские плечи не лезли, а при взгляде на обворожительную пухлую куафершу Хастред однозначно терял дар речи, начинал нечленораздельно мычать и в конечном счёте всякий раз отбывал в ближайшую корчму — поправлять здоровье.
Хастред как раз возвращался из библиотеки домой, на свой большой чердак, в самом радужном настроении. Никаких ценных записей он нынче не обнаружил, незавершённую по причине отсутствия нужных сведений пентаграмму на стене ждала, следовательно, участь мишени для ножей. Зато, вспоровши из варварских побуждений толстый кожаный переплет «Хроники королей и земель Доринортских», добыл из корешка пять полновесных золотых и цепочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135