Двумя шагами он пересек комнату, его массивная фигура заслонила огонь в очаге. — Если ты спустишь это Селару, он и дальше будет творить беззаконие. Теперь он поставил во главе церкви своего человека. Что будет следующим? Неужели он должен совсем погубить Люсару, прежде чем ты решишься его остановить? Неужели за три года честь твоя онемела, Роберт? Ты должен действовать, и немедленно!
Роберт поднял глаза, и его пронзительный взгляд словно пригвоздил великана к месту. Прошло несколько долгих секунд, потом Роберт медленно повернулся к Финлею:
— Что скажешь ты, брат?
Финлей открыл рот, но слова, которые он произнес, немало его удивили:
— Ты не можешь туда ехать.
Роберт поднял брови и слегка улыбнулся:
— Мне очень жаль, Гарольд, но я уже высказал свое мнение. Случившееся ничего не меняет.
Глаза Гарольда вспыхнули.
— Будь ты проклят! — бросил он и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
— Дэниел, — обратился к другу Роберт, помогая Пейну встать. — Проводи Эверарда к Деверину. Позаботьтесь о том, чтобы он отдохнул и подкрепился, прежде чем тронется в обратный путь.
— Конечно.
Когда дверь за ними закрылась. Роберт сломал печать на письме Годфри. Финлей нерешительно ждал, стоя у огня. Наконец Роберт поднял глаза.
— Невероятно… Годфри пишет, что решение синоду далось не так легко. Все единодушно голосовали против Брома и Квинна, потому что слышали о видении отшельника в Щан Моссе. Те оба черноволосы, в этом увидели предзнаменование. Но только я не могу избавиться от чувства, что если и существует человек, который расколет церковь надвое, так это я.
— Ох нет! — Финлей пересек комнату и выхватил у брата письмо. — Хоть у тебя и черные волосы, Роберт, но ведь не ты же заставил Селара арестовать МакКоули. Это не твоя вина.
— Так считают и Годфри с Пейном. Какую цель преследует Селар?
Лицо Роберта было мрачно, и Финлей решился.
— Тебе не следует ехать в Марсэй, но я-то могу это сделать.
— Что?!
— Никто ничего не узнает. Я доберусь до столицы и вернусь за несколько дней. Не знаю, как ты, а я хочу понять, что происходит. Пожалуйста, не запрещай мне, Роберт!
Роберт вздохнул и покачал головой. Очень спокойно он взял письмо у Финлея, сложил его и двинулся к двери, но остановился.
— Должен признать, что очень здорово иметь тебя союзником, — не оборачиваясь, сказал он, — но я должен был догадаться, что ты назначишь свою цену за это удовольствие.
11
Приют находился неподалеку от рыночной площади, в самом центре деревни Фенлок, только в полулиге от Элайты. Из двери часовни над деревьями, окружающими дома, была видна возносящаяся ввысь золотистая башня замка. Весна окрасила в яркие цвета природу, принесла с собой ощущение праздника. Когда растаяли последние сугробы, Дженн почувствовала, что может наконец дышать свободно.
Всю зиму она ходила сюда вместе с Беллой. Какой бы ни была погода, после воскресной мессы сестра вела ее через деревню сюда, в приют. Они приносили свежевыпеченный хлеб, овощи из кладовых и эль из пивоварни при замке. Каждую неделю Дженн посещала больных и нищих, бездомных и обездоленных — и с каждой неделей все больше чувствовала свою близость к ним. Теперь она знала всех по именам, знала об их семьях, их надеждах и мечтах. Когда же кому-то помочь было уже ничем нельзя, Дженн преклоняла колени рядом с сестрой и молилась за упокой отлетающей души. Это была работа, доставляющая удовлетворение и к тому же необходимая. Церковь утратила право распоряжаться в приюте, но ни один гильдиец пока не появлялся в Фенлоке, чтобы взять бразды правления в свои руки. Якоб считал, что никто и не появится. Демонстративным покровительством, оказываемым приюту знатными дамами, Якоб хотел показать королю свое осуждение и непослушание. Это была, конечно, мелочь, но Дженн видела, как загораются . глаза отца, когда речь заходит о помощи бедным: только такие маленькие бунты ему теперь и были доступны. Однако что бы ни видел в благотворительности Якоб, Белла преследовала другую цель: она учила Дженн исполнять свой долг.
Белла рассуждала об этом так, словно Дженн и слова-то такого никогда не слышала. Ну как же, ее ведь воспитали в таверне! Всю зиму Белла только о том и твердила. Да, конечно, учиться читать и писать, вести счета, управлять домом, знать, как одеваются знатные дамы, заниматься рукоделием очень важно, но все это ничего не значит, если Дженн не поймет, что такое долг!
Дошло до того, что Дженн была готова визжать, стоило ей услышать это слово. В ее представлении оно стало напоминать тюрьму. Холодная стальная решетка того, что от нее ожидалось… Самое обидное было в том, что Дженн была готова выполнять свои обязанности с радостью просто потому, что они ей нравились: о долге так хотелось забыть…
Дженн с трудом удавалось привыкнуть к мысли, что теперь она — дома, в своей семье, среди родных. Она уже давно не просыпалась, гадая, где находится. Да и времени тосковать по прошлому, размышлять о том, что она сделала и как здесь оказалась, у нее не оставалось — не оставалось времени даже думать о колдовстве!
А труднее всего… Роберт был прав — так мучительно смотреть на страдальцев в приюте и ничем им не помочь. Конечно, насколько Дженн знала (а представления ее об этом, она понимала, смутные), ни один колдун не может вылечить человека прямым использованием силы. Но ведь зрение целительницы у нее было, она без всякого усилия могла разобраться, насколько тяжела рана, насколько опасен приступ лихорадки, знала, что нужно делать для излечения, — но должна была молчать, по крайней мере пока. Нужно было сначала набраться опыта, чтобы лекари приюта начали прислушиваться к ее словам. Добрые братья радовались приходам обитательниц замка и всегда следовали советам Беллы — но ведь сестра посещает приют уже много лет и многое знает. Дженн тяжело переживала свое бессилие, тем более что даже не научилась у Роберта облегчать боль, как тот сделал это для старика после нападения разбойников на ферму.
А сегодня в этом была необходимость — несчастная старая Руфь так страдала от мерзко пахнущих полипов и кровоточащих язв. Старуха молила богов забрать ее, прекратить мучения, позволить ей добровольно отдать душу в их милосердные руки… А вместо этого она уже много дней лежала неподвижно, терпела боль, обессиленная настолько, что уже не могла даже стонать. Дженн долго молча сидела рядом, держа страдалицу за руку. Девушка пыталась не видеть и не слышать того, что ее окружало, но все было бесполезно. Она только страдала вместе с Руфью, страдала так, как раньше и представить себе не могла. Если бы только она посмела… Если бы умела пользоваться силой…
— Ты собираешься стоять здесь весь день или все-таки пойдешь со мной на рынок?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Роберт поднял глаза, и его пронзительный взгляд словно пригвоздил великана к месту. Прошло несколько долгих секунд, потом Роберт медленно повернулся к Финлею:
— Что скажешь ты, брат?
Финлей открыл рот, но слова, которые он произнес, немало его удивили:
— Ты не можешь туда ехать.
Роберт поднял брови и слегка улыбнулся:
— Мне очень жаль, Гарольд, но я уже высказал свое мнение. Случившееся ничего не меняет.
Глаза Гарольда вспыхнули.
— Будь ты проклят! — бросил он и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
— Дэниел, — обратился к другу Роберт, помогая Пейну встать. — Проводи Эверарда к Деверину. Позаботьтесь о том, чтобы он отдохнул и подкрепился, прежде чем тронется в обратный путь.
— Конечно.
Когда дверь за ними закрылась. Роберт сломал печать на письме Годфри. Финлей нерешительно ждал, стоя у огня. Наконец Роберт поднял глаза.
— Невероятно… Годфри пишет, что решение синоду далось не так легко. Все единодушно голосовали против Брома и Квинна, потому что слышали о видении отшельника в Щан Моссе. Те оба черноволосы, в этом увидели предзнаменование. Но только я не могу избавиться от чувства, что если и существует человек, который расколет церковь надвое, так это я.
— Ох нет! — Финлей пересек комнату и выхватил у брата письмо. — Хоть у тебя и черные волосы, Роберт, но ведь не ты же заставил Селара арестовать МакКоули. Это не твоя вина.
— Так считают и Годфри с Пейном. Какую цель преследует Селар?
Лицо Роберта было мрачно, и Финлей решился.
— Тебе не следует ехать в Марсэй, но я-то могу это сделать.
— Что?!
— Никто ничего не узнает. Я доберусь до столицы и вернусь за несколько дней. Не знаю, как ты, а я хочу понять, что происходит. Пожалуйста, не запрещай мне, Роберт!
Роберт вздохнул и покачал головой. Очень спокойно он взял письмо у Финлея, сложил его и двинулся к двери, но остановился.
— Должен признать, что очень здорово иметь тебя союзником, — не оборачиваясь, сказал он, — но я должен был догадаться, что ты назначишь свою цену за это удовольствие.
11
Приют находился неподалеку от рыночной площади, в самом центре деревни Фенлок, только в полулиге от Элайты. Из двери часовни над деревьями, окружающими дома, была видна возносящаяся ввысь золотистая башня замка. Весна окрасила в яркие цвета природу, принесла с собой ощущение праздника. Когда растаяли последние сугробы, Дженн почувствовала, что может наконец дышать свободно.
Всю зиму она ходила сюда вместе с Беллой. Какой бы ни была погода, после воскресной мессы сестра вела ее через деревню сюда, в приют. Они приносили свежевыпеченный хлеб, овощи из кладовых и эль из пивоварни при замке. Каждую неделю Дженн посещала больных и нищих, бездомных и обездоленных — и с каждой неделей все больше чувствовала свою близость к ним. Теперь она знала всех по именам, знала об их семьях, их надеждах и мечтах. Когда же кому-то помочь было уже ничем нельзя, Дженн преклоняла колени рядом с сестрой и молилась за упокой отлетающей души. Это была работа, доставляющая удовлетворение и к тому же необходимая. Церковь утратила право распоряжаться в приюте, но ни один гильдиец пока не появлялся в Фенлоке, чтобы взять бразды правления в свои руки. Якоб считал, что никто и не появится. Демонстративным покровительством, оказываемым приюту знатными дамами, Якоб хотел показать королю свое осуждение и непослушание. Это была, конечно, мелочь, но Дженн видела, как загораются . глаза отца, когда речь заходит о помощи бедным: только такие маленькие бунты ему теперь и были доступны. Однако что бы ни видел в благотворительности Якоб, Белла преследовала другую цель: она учила Дженн исполнять свой долг.
Белла рассуждала об этом так, словно Дженн и слова-то такого никогда не слышала. Ну как же, ее ведь воспитали в таверне! Всю зиму Белла только о том и твердила. Да, конечно, учиться читать и писать, вести счета, управлять домом, знать, как одеваются знатные дамы, заниматься рукоделием очень важно, но все это ничего не значит, если Дженн не поймет, что такое долг!
Дошло до того, что Дженн была готова визжать, стоило ей услышать это слово. В ее представлении оно стало напоминать тюрьму. Холодная стальная решетка того, что от нее ожидалось… Самое обидное было в том, что Дженн была готова выполнять свои обязанности с радостью просто потому, что они ей нравились: о долге так хотелось забыть…
Дженн с трудом удавалось привыкнуть к мысли, что теперь она — дома, в своей семье, среди родных. Она уже давно не просыпалась, гадая, где находится. Да и времени тосковать по прошлому, размышлять о том, что она сделала и как здесь оказалась, у нее не оставалось — не оставалось времени даже думать о колдовстве!
А труднее всего… Роберт был прав — так мучительно смотреть на страдальцев в приюте и ничем им не помочь. Конечно, насколько Дженн знала (а представления ее об этом, она понимала, смутные), ни один колдун не может вылечить человека прямым использованием силы. Но ведь зрение целительницы у нее было, она без всякого усилия могла разобраться, насколько тяжела рана, насколько опасен приступ лихорадки, знала, что нужно делать для излечения, — но должна была молчать, по крайней мере пока. Нужно было сначала набраться опыта, чтобы лекари приюта начали прислушиваться к ее словам. Добрые братья радовались приходам обитательниц замка и всегда следовали советам Беллы — но ведь сестра посещает приют уже много лет и многое знает. Дженн тяжело переживала свое бессилие, тем более что даже не научилась у Роберта облегчать боль, как тот сделал это для старика после нападения разбойников на ферму.
А сегодня в этом была необходимость — несчастная старая Руфь так страдала от мерзко пахнущих полипов и кровоточащих язв. Старуха молила богов забрать ее, прекратить мучения, позволить ей добровольно отдать душу в их милосердные руки… А вместо этого она уже много дней лежала неподвижно, терпела боль, обессиленная настолько, что уже не могла даже стонать. Дженн долго молча сидела рядом, держа страдалицу за руку. Девушка пыталась не видеть и не слышать того, что ее окружало, но все было бесполезно. Она только страдала вместе с Руфью, страдала так, как раньше и представить себе не могла. Если бы только она посмела… Если бы умела пользоваться силой…
— Ты собираешься стоять здесь весь день или все-таки пойдешь со мной на рынок?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124