— Что ты! — удивился всезнающий белоподкладочник. — У нас в России не хватает вагонов, чтобы подвозить продовольствие в города и военные припасы на фронт… Что же касается цветов и предметов роскоши, то для них вагоны всегда находятся. Все это поступает от союзников вместо пушек и снарядов через новый порт на Мурмане…
Гришины глаза остекленели, движения стали замедленными.
— Выходи за меня замуж! — вдруг предложил он Насте. — Я всегда хотел взять тебя в жены. Еще когда ты училась в консерватории…
Настя вспыхнула.
— Я уже замужем и люблю своего мужа! — резко ответила она. Гриша не слышал ее возражения.
— Я сейчас достаточно богат, чтобы жениться по любви, — еле шевеля губами, но четко выговаривая слова, сообщил он. — А потом… Ты видела, как на тебя смотрел великий Манус?! С такой женой можно стать вдесятеро богаче… А ты знаешь, кто такой Манус? Этот человек мой идейный враг… Он хочет сепаратного мира, который ему выгоден!.. А я хоть и работаю у него в Сибирском банке, связан с общественностью. Мы желаем войны вместе с союзниками до полной победы над германцами. Нам невыгодно замиряться… — стал вдруг излагать свое политическое кредо новоявленный жених.
— Перестань, Гриша. Я хочу уйти… — потребовала Настя.
Оркестр снова заиграл танго на другой мотив. Артисты вышли в иных, еще более открытых костюмах. На балерине была коротенькая греческая туника.
Настя обратила внимание, что многие из присутствующих дам уже сидели в слишком вольных позах, обнажая часть ноги. «Это же верх неприличия, — с ужасом думала Настя. — Какие распутницы здесь собрались, и я в их обществе! Кошмар!.. Надо немедленно выбираться отсюда!»
Танцевальная пара скользила теперь не только в центре зала, но и между столиками, отрезая Насте пути к бегству. Иногда артисты двигались совсем рядом, и тогда накатывалась удушающая волна каких-то сильных духов, пряных, словно специи.
Насте делалось все противнее и противнее. Гриша продолжал изливать свою душу перед ней, не обращая внимания на музыку, на танец, на окружающих. Он не говорил, а почти шипел сквозь зубы:
— Если ты мне откажешь, очень скоро пожалеешь об этом!.. Ты не знаешь, кто мне покровительствует. Это не только такие миллионщики, как Терещенко и Коновалов, среди нас есть и политики, и аристократы, и даже два великих князя!
Настя не обращала внимания на пьяную болтовню Гриши, и его это очень задевало.
— Скоро весь этот сброд, — Гриша качнул пьяной головой в сторону зала, — будет валяться у меня в ногах!.. Захочу — помилую, захочу — казню… Мы отодвинем самого Николая и его проклятую немку… В монастырь, как при Василии Третьем!.. Только Николай Николаевич достоин взять скипетр и державу… Если мы их ему подадим. А захотим — и раздумаем… Есть ведь еще и Михаил Александрович!.. А может, и вовсе республику объявим, вроде французской, хотя Англия лично мне симпатичнее, а полковник Нокс милее во сто крат, чем этот упрямый Алексеев, начальник царского штаба…
«Вот еще не хватало попасть под наблюдение полиции из-за этого пьяного дурака!..» — подумала Настя. Она искала момент, когда сможет, не привлекая общего внимания, ускользнуть из-за стола, и наконец он наступил.
Извиваясь, словно змея, и падая перед наступлением партнера, мимо столика снова скользнула балерина. Гриша повернулся всем телом вслед за волной запахов. Настя поднялась и, высоко держа голову, не оборачиваясь на восхищенные взгляды мужчин, двинулась к выходу. Ей пришлось пройти через зимний сад, в укромных уголках которого раздавался игривый смех женщин и самоуверенные голоса мужчин.
Она вышла в вестибюль и спросила пальто. Дюжий гардеробщик сразу подал его, и тут появился Гриша. Он почти твердо держался на ногах, но его черные глаза источали злобные молнии.
— Почему ты уходишь не прощаясь? — сквозь зубы прошипел он.
— До свиданья, Григорий, — сухо ответила Настя. — Я не хочу здесь больше находиться, мне противно…
— Ах ты, какая патриотка, — пьяно протянул молодой человек. — Тебе стало обидно за серых героев, которые в это время проливают свою кровушку на фронте? — издевательски спросил он.
— Мне стало обидно за тебя, — коротко отрезала Настя.
— Ну тогда у меня еще не все потеряно, — иронически осклабился Григорий.
— Как раз у тебя — все, — уточнила Настя. — И прошу больше не затруднять себя…
— Ты плохо воспитана, сестра милосердия, — грубо схватил Григорий Настю за руку. — Раздевайся! Побудь со мной еще минутку! — протянул он слова модного романса.
Кровь прихлынула у Насти к лицу. Она вырвала свою руку и смерила Григория таким выразительным взглядом, что он начал трезветь. Неизвестно откуда возникший метрдотель, похожий на лорда, неслышно встал рядом с ними. Настя резко повернулась и твердыми шагами направилась к двери. Швейцар распахнул ее перед молодой женщиной.
— Я уже кликнул извозчика-с, — с симпатией прошептал он Насте.
— Спасибо, — машинально ответила она.
«Какая же огромная пропасть между моим Алешей и этим мерзким барчуком…» — подумала Настя. Она страдала, казнила себя за то, что поддалась на уговоры нахального и, как оказалось, подлого Григория, пошла в это гнездо разврата.
Свежий морозный воздух охватил ее. Светила луна, искрился снег. Заботливый петербургский «ванька» предупредительно держал раскрытую медвежью полсть, готовый укрыть ею седока. На улице Насте стало немного легче.
— На Знаменскую, — коротко сказала она. Сани заскользили.
«А ведь за болтовней Григория что-то скрывается… — подумала Настя. — Эх, кабы Алеша был рядом… Неужели сегодняшний ресторан — измена Алексею?! Нет, никогда больше не преступлю долга перед любимым!»
Хрустели снежинки под полозьями саней, уплывали назад газовые фонари, а вместе с ними и вертеп, где развлекались «герои» тыла.
«Как это все гнусно и низко, — думала Настя. — Люди голодают, женщины стоят по ночам в очередях за продуктами… Солдаты гибнут на фронте, калеки рыдают, зачем их не прикончил нож хирурга, ведь теперь им одна дорога — на паперть. А эти хлещут шампанское и коньяк, заедают икрой и трюфелями… Когда же грянет революция, чтобы смести всю эту нечисть! Скорее бы приехал Алексей — рядом с ним будет легче…»
70. Деревня Черемшицы, у озера Нарочь, март 1916 года
В конце февраля германская армия обрушилась на французскую крепость Верден. Тяжелые снаряды крупповских пушек высекали сначала только искры из броневых колпаков капониров, но калибры были увеличены, и скоро в фортах крепости начался кромешный ад. Яростно устремились в наступление германские полки после девятичасовой артиллерийской подготовки. В первый же день они взяли французскую линию окопов. Завязалось огромное сражение.
Французский главнокомандующий генерал Жоффр только через пять дней после начала немецкого наступления понял его значение и отдал приказ «задержать противника любой ценой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140