Еще лучше, если эта мобилизация начнется, когда германская армия будет уже полностью отмобилизованной и начнет свои военные действия — так думал великий Гогенцоллерн.
23. Потсдам, июль 1914 года
Вильгельм совершал утренний моцион верхом по парку Сансуси. Крупной рысью шел любимый копь Солдат. Чуть сзади императора держался принц Генрих Прусский, только что вернувшийся из Англии, где он встречался с королем Георгом V. Принц Генрих не успел выспаться с дороги, как его поднял адъютант императора и предложил сопровождать державного брата на прогулке. Теперь он трясся в седле, хотя не любил верховую езду, а обожал автомобили. Он знал, что Вильгельм с нетерпением ждет его отчета о поездке в Англию, что от его доклада, вероятно, зависит, быта большой войне сейчас или Германии следует подождать, пока Англия сама не сцепится с Россией из-за Персии и Туркестана.
«Сколько он еще будет так мчаться? — думал Генрих. — Ведь не станешь самые конфиденциальные вещи выкрикивать на скаку…» Утро было жарким, принц Генрих быстро утомился. Адъютанты обоих братьев держались чуть поодаль.
Наконец они подъехали к картинной галерее и, спасаясь от солнца, вошли внутрь. Кайзер обожал живопись. Но он слышал, что среди современных художников нет никого, кто хотя бы приближался к старым мастерам. Поэтому, когда он хотел отдохнуть или умерить свое волнение, вызванное политическими врагами — внешними или внутренними, — всегда обращался к коллекции, собранной его предками — королями и курфюрстами.
Все эти дни он был на пределе. Даже путешествие на «Гогенцоллерне» в норвежские фиорды на этот раз не принесло никакого успокоения, хотя кайзер надеялся, что северная природа ниспошлет ему трезвую голову и холодный разум.
Сегодня из-за волнения Вильгельм не мог принять доклад принца Генриха о его пребывании в Англии у себя в кабинете и решил поговорить с ним здесь, в картинной галерее, среди полотен великих мастеров. Под золочеными сводами галереи за зашторенными окнами было прохладно. Мраморный пол из бело-коричневых плит также отдавал холодком. Служители плотно затворили двери за вошедшими, и под сводами раздались гулкие шаги четырех человек. Адъютанты, как и раньше, держались позади шагах в пятнадцати.
— Мой дорогой Генрих, насколько успешной была твоя миссия? — задал первый вопрос Вильгельм. Он остановился у полотна Рубенса «Святой Иероним» и сделал вид, что его очень интересует картина. На самом деле он ничего не видел, а был весь обращен в слух.
— Вилли, я много раз беседовал с нашим послом в Лондоне Лихновским… — начал принц.
— Этот господин безобразно для истинного немца влюблен в Англию и корчит из себя джентльмена! — прервал его злой репликой император.
— Именно так, но для этой страны Лихновский — самый лучший посол, — отметил Генрих и продолжал: — Лихновский каждый день встречался с Греем, и тот всячески подчеркивал, что, пока дело идет о локализованном столкновении между Австрией и Сербией, Англии это не касается…
— И это все?! — нетерпеливо рявкнул император.
— Нет, это только начало их бесед… Грей также сказал, что он лично был бы взволнован, если бы общественное мнение России заставило царя выступить против Австрии, а в случае вступления Австрии на сербскую территорию опасность европейской войны надвинется вплотную…
— Что ты никак не можешь подойти к сути — вступит Англия в войну или не вступит, если мы нападем на Францию и Россию?! — рассердился император. — Это главный вопрос, от которого зависит, быть или не быть войне сейчас. Я не могу рисковать против объединенной коалиции Франции, России и Англии хотя бы в первые два месяца. Моей армии нужно три недели, чтобы разгромить Францию, и еще немного времени; чтобы до основания потрясти Россию. Тогда может вступать в войну и Англия, я разгромлю ее на море и на суше! Самое главное — полезут англичане в драку сразу или, как обычно, будут выжидать — чья возьмет?
— Я могу тебе только сказать, что Грей дословно заявил Лихновскому следующее… — Принц Генрих доспал из внутреннего кармана маленькую записную книжку и зачитал: — «Всех последствий подобной войны четырех держав, — Грей совершенно недвусмысленно подчеркнул число „четыре“, — Францию, Россию, Австро-Венгрию и Германию, — прокомментировал свои записки принц и продолжил чтение: — совершенно нельзя предвидеть».
— Что еще говорил Грей? — нетерпеливо перебил император снова.
— Лихновский докладывал, что Грей пустился в дурацкие рассуждения о том, что война вызовет обнищание и истощение, а возможно, и революционный взрыв. Он болтал об ущербе, который военные действия принесут мировой торговле, то есть самим англичанам, и прочий вздор… Лихновский твердо заявляет, что о возможности вмешательства в войну пятой державы — Англии — Греем не было сказано ни единого слова.
— А что мой братец Георг? — вопросил Вильгельм. Он стал немного успокаиваться от приятных вестей, принесенных Генрихом. Тут только он увидел полотно, перед которым стояли, и поразился тому, что глаз святого Иеронима, словно живой, смотрит поверх него, императора, предвидя далекое будущее. Сам Вильгельм не мог такого, и ему сделалось неприятно. Он отошел от картины Рубенса и подошел наугад к другой. Это оказалось полотно Караваджо «Фома неверующий». Напряженная фигура Фомы отвечала его собственному настроению, и он остался подле картины, остро воспринимая то, о чем говорил брат.
— Король отдает себе совершенно ясный отчет в серьезности положения, — рассказывал принц Генрих. — Он был даже несколько взволнован. («Не так, как ты сейчас», — злорадно подумал Генрих, видя почти невменяемое состояние Вильгельма.) Жоржи уверял меня, что он и его правительство сделают все, чтобы локализовать войну между Сербией и Австрией. «Мы приложим все усилия, — сказал он дословно, — чтобы не быть вовлеченными в войну и остаться нейтральными»… Я полностью убежден в серьезности этих слов Георга, как и в том, что Британия сначала действительно останется нейтральной… Но сможет ли она долго оставаться вне схватки?.. — заключил принц. — Об этом я не могу судить.
— Фон Мольтке и не требует, чтобы Англия долго оставалась нейтральной, — буркнул Вильгельм. — Как только мы расколотим Францию и повергнем Россию, Жоржи может укладывать чемоданы и бежать в Индию, но и там мы его достанем… Вместе с Индией.
Сомнения покинули кайзера. Он круто повернулся на каблуках к адъютанту.
— Теперь за работу. Вызвать ко мне фон Мольтке, фон Тирпица, фон Ягова… Надо спешить!
…Прошло чуть больше суток. Наступила среда, 29 июля.
Император был в отличнейшем расположении духа. Он ужинал с семьей при свечах на открытом воздухе. Цветущие розы доносили свой аромат до стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
23. Потсдам, июль 1914 года
Вильгельм совершал утренний моцион верхом по парку Сансуси. Крупной рысью шел любимый копь Солдат. Чуть сзади императора держался принц Генрих Прусский, только что вернувшийся из Англии, где он встречался с королем Георгом V. Принц Генрих не успел выспаться с дороги, как его поднял адъютант императора и предложил сопровождать державного брата на прогулке. Теперь он трясся в седле, хотя не любил верховую езду, а обожал автомобили. Он знал, что Вильгельм с нетерпением ждет его отчета о поездке в Англию, что от его доклада, вероятно, зависит, быта большой войне сейчас или Германии следует подождать, пока Англия сама не сцепится с Россией из-за Персии и Туркестана.
«Сколько он еще будет так мчаться? — думал Генрих. — Ведь не станешь самые конфиденциальные вещи выкрикивать на скаку…» Утро было жарким, принц Генрих быстро утомился. Адъютанты обоих братьев держались чуть поодаль.
Наконец они подъехали к картинной галерее и, спасаясь от солнца, вошли внутрь. Кайзер обожал живопись. Но он слышал, что среди современных художников нет никого, кто хотя бы приближался к старым мастерам. Поэтому, когда он хотел отдохнуть или умерить свое волнение, вызванное политическими врагами — внешними или внутренними, — всегда обращался к коллекции, собранной его предками — королями и курфюрстами.
Все эти дни он был на пределе. Даже путешествие на «Гогенцоллерне» в норвежские фиорды на этот раз не принесло никакого успокоения, хотя кайзер надеялся, что северная природа ниспошлет ему трезвую голову и холодный разум.
Сегодня из-за волнения Вильгельм не мог принять доклад принца Генриха о его пребывании в Англии у себя в кабинете и решил поговорить с ним здесь, в картинной галерее, среди полотен великих мастеров. Под золочеными сводами галереи за зашторенными окнами было прохладно. Мраморный пол из бело-коричневых плит также отдавал холодком. Служители плотно затворили двери за вошедшими, и под сводами раздались гулкие шаги четырех человек. Адъютанты, как и раньше, держались позади шагах в пятнадцати.
— Мой дорогой Генрих, насколько успешной была твоя миссия? — задал первый вопрос Вильгельм. Он остановился у полотна Рубенса «Святой Иероним» и сделал вид, что его очень интересует картина. На самом деле он ничего не видел, а был весь обращен в слух.
— Вилли, я много раз беседовал с нашим послом в Лондоне Лихновским… — начал принц.
— Этот господин безобразно для истинного немца влюблен в Англию и корчит из себя джентльмена! — прервал его злой репликой император.
— Именно так, но для этой страны Лихновский — самый лучший посол, — отметил Генрих и продолжал: — Лихновский каждый день встречался с Греем, и тот всячески подчеркивал, что, пока дело идет о локализованном столкновении между Австрией и Сербией, Англии это не касается…
— И это все?! — нетерпеливо рявкнул император.
— Нет, это только начало их бесед… Грей также сказал, что он лично был бы взволнован, если бы общественное мнение России заставило царя выступить против Австрии, а в случае вступления Австрии на сербскую территорию опасность европейской войны надвинется вплотную…
— Что ты никак не можешь подойти к сути — вступит Англия в войну или не вступит, если мы нападем на Францию и Россию?! — рассердился император. — Это главный вопрос, от которого зависит, быть или не быть войне сейчас. Я не могу рисковать против объединенной коалиции Франции, России и Англии хотя бы в первые два месяца. Моей армии нужно три недели, чтобы разгромить Францию, и еще немного времени; чтобы до основания потрясти Россию. Тогда может вступать в войну и Англия, я разгромлю ее на море и на суше! Самое главное — полезут англичане в драку сразу или, как обычно, будут выжидать — чья возьмет?
— Я могу тебе только сказать, что Грей дословно заявил Лихновскому следующее… — Принц Генрих доспал из внутреннего кармана маленькую записную книжку и зачитал: — «Всех последствий подобной войны четырех держав, — Грей совершенно недвусмысленно подчеркнул число „четыре“, — Францию, Россию, Австро-Венгрию и Германию, — прокомментировал свои записки принц и продолжил чтение: — совершенно нельзя предвидеть».
— Что еще говорил Грей? — нетерпеливо перебил император снова.
— Лихновский докладывал, что Грей пустился в дурацкие рассуждения о том, что война вызовет обнищание и истощение, а возможно, и революционный взрыв. Он болтал об ущербе, который военные действия принесут мировой торговле, то есть самим англичанам, и прочий вздор… Лихновский твердо заявляет, что о возможности вмешательства в войну пятой державы — Англии — Греем не было сказано ни единого слова.
— А что мой братец Георг? — вопросил Вильгельм. Он стал немного успокаиваться от приятных вестей, принесенных Генрихом. Тут только он увидел полотно, перед которым стояли, и поразился тому, что глаз святого Иеронима, словно живой, смотрит поверх него, императора, предвидя далекое будущее. Сам Вильгельм не мог такого, и ему сделалось неприятно. Он отошел от картины Рубенса и подошел наугад к другой. Это оказалось полотно Караваджо «Фома неверующий». Напряженная фигура Фомы отвечала его собственному настроению, и он остался подле картины, остро воспринимая то, о чем говорил брат.
— Король отдает себе совершенно ясный отчет в серьезности положения, — рассказывал принц Генрих. — Он был даже несколько взволнован. («Не так, как ты сейчас», — злорадно подумал Генрих, видя почти невменяемое состояние Вильгельма.) Жоржи уверял меня, что он и его правительство сделают все, чтобы локализовать войну между Сербией и Австрией. «Мы приложим все усилия, — сказал он дословно, — чтобы не быть вовлеченными в войну и остаться нейтральными»… Я полностью убежден в серьезности этих слов Георга, как и в том, что Британия сначала действительно останется нейтральной… Но сможет ли она долго оставаться вне схватки?.. — заключил принц. — Об этом я не могу судить.
— Фон Мольтке и не требует, чтобы Англия долго оставалась нейтральной, — буркнул Вильгельм. — Как только мы расколотим Францию и повергнем Россию, Жоржи может укладывать чемоданы и бежать в Индию, но и там мы его достанем… Вместе с Индией.
Сомнения покинули кайзера. Он круто повернулся на каблуках к адъютанту.
— Теперь за работу. Вызвать ко мне фон Мольтке, фон Тирпица, фон Ягова… Надо спешить!
…Прошло чуть больше суток. Наступила среда, 29 июля.
Император был в отличнейшем расположении духа. Он ужинал с семьей при свечах на открытом воздухе. Цветущие розы доносили свой аромат до стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140