его трясло. Этот легкомысленный насмешник, умевший при любых обстоятельствах сохранять на лице беззаботную ухмылку, сейчас был сам не свой. Мигель подошел к другу и обнял его за судорожно подрагивающие плечи.
– Эмилио, не надо. Теперь он обрел покой.
– Он, но не я! – перемежая слова горестными стонами, ответил Эмилио. – Ты даже не можешь себе представить, что он для меня значил!
– Я знаю об этом.
– Ничего ты не знаешь!
Эмилио оттолкнул руку друга.
– Эмилио, прошу тебя, успокойся. Посмотри на меня.
Он поднял голову, и Мигель увидел, что все лицо у него залито слезами.
– Когда ты исчез, проклиная его, мы с ним отправились на прогулку. И он сказал мне: «Позаботься о Мигелино, пока у него не достанет сил вернуться ко мне». Он тебя любил! – Постепенно Эмилио начал приходить в себя. – А однажды он сказал мне: «Ты мне, Эмилио, словно родной сын». Тебе никогда не понять, что это для меня означало. У тебя было только одно, чему я постоянно завидовал, – любящий сына отец.
СТОУН РИДЖ
Патриция второпях упаковывала чемодан. Бедный Пауло! Но все же больше всего она сочувствовала его сыну. Страдания старого местра, так или иначе, остались позади, а страдания Мигеля только начинались. Но даже на гребне горя он прежде всего думал о ее чувствах. Позвонив ей со скорбной вестью, он не искал утешений, но, напротив, пытался утешить ее.
– Не плачь, Патриция. Все не так уж и плохо – Пауло умер в минуту счастья. – Он поведал ей, как все произошло, рассказал о разговоре с отцом и о его желании посмотреть на корриду. – Перед смертью он успел одарить меня всем, в чем я нуждался, – своим согласием и своей похвалой.
Слезы бежали по щекам у Патриции, когда она внимала этому рассказу.
– Патриция, я очень прошу тебя приехать на похороны, мне необходимо видеть тебя рядом. Всего этого цирка, в который они превратят прощание с моим отцом, я просто не вынесу. На похоронах будут президент страны, архиепископ, верховный раввин, главный гуру – каждое из вероисповеданий, которые при жизни решительно отвергал мой отец, пришлет верховного жреца на его похороны. А мне хочется только одного – чтобы ты была здесь рядом со мною и помогла мне со всем этим справиться.
– Я прилечу, как только смогу.
– Послушай, Патриция. – Его голос зазвучал живее. – Тебе, возможно, все это понравится. Все колокола Лиссабона поднимут трезвон.
Она невольно рассмеялась сквозь слезы.
Готовясь к отлету, Патриция собрала вещи и развернула «Боинг-727» с полдороги; вместо того, чтобы забрать Боба Эша из Палм-Спрингс, лайнер через час должен был дожидаться ее в аэропорту Стюарт.
Она уже застегивала молнию на дорожной сумке, когда по всему дому раздался скрипучий голос Лауры:
– Тут тебя спрашивают!
– Я сейчас не могу! Пожалуйста, разберись сама!
– Но это полиция!
– Что такое?
Быстро спустившись по лестнице, Патриция застала Лауру в обществе высокого мужчины в форме шерифа. Он заговорил первым.
– Вы Патриция Деннисон?
– Да.
Он вручил ей туго набитый конверт.
– Что все это значит? – в недоумении поинтересовалась Патриция.
– Я убежден в том, что в конверте вы найдете всю необходимую информацию. Только распишитесь в получении!
Он подал ей ручку и подсунул квитанцию о получении.
Когда Лаура препроводила шерифа к выходу, Патриция со смутной тревогой посмотрела на конверт. В левом верхнем углу значилось: «Предварительный суд, Бороф в Манхэттене, графство Нью-Йорк».
– Что все это значит, детка?
– Сама не знаю. – Патриция, вскрыв конверт, перебирала бумаги. – О Господи, – вырвалось вдруг у нее. – Это жалоба!
– Жалоба?
– Они считают меня сумасшедшей.
– Кто?
– Члены совета директоров. Они написали жалобу. Они считают, что я недееспособна и не могу, соответственно, руководить делами компании.
– А ты хочешь руководить делами компании?
– Хочу внести в них кое-какие перемены.
– И поэтому они решили объявить тебя сумасшедшей?
Патриция кивнула.
– Ах они, ублюдки! – Лаура обняла Патрицию за плечи и усадила ее на диван. – Послушай, но тебе вовсе не обязательно иметь дело с этими интриганами. Продай контрольный пакет – и ты раз и навсегда от них избавишься!
– Нет! – Патриция покачала головой. – Тогда они захватят всю власть в компании.
– Ну, а тебе разве не наплевать на это? Ты ведь хотела выйти из дела, не так ли?
– Нет. Во всяком случае, не сейчас.
– Не понимаю я тебя, детка. Неужели тебе не ясно, что означает этот вызов в суд? Да они из тебя лапшу сделают!
– Я не совершила никакой ошибки, – сохраняя хладнокровие, ответила Патриция.
– Ну, и что же ты тогда собираешься делать?
Патриция медленно поднялась с дивана.
– Единственное, что я знаю, – мне немедленно нужно вылететь в Лиссабон.
– Ты не имеешь права! Ведь ты только что получила повестку в суд!
– Наплевать! Мне надо лететь.
– Нет, лучше послушай меня! – Лаура перехватила ее уже на нижних ступеньках лестницы. – Если ты покинешь страну, тебя объявят в международном розыске!
– Этого не может быть!
Патриция ринулась к двери. Лаура грубо схватила ее за руку.
– Я говорю серьезно. Это повестка в суд. Спроси у кого угодно.
– Ты в этом уверена?
– Абсолютно уверена. Ты не можешь проигнорировать этот вызов без риска навлечь на себя тем самым еще большие неприятности.
– Ах ты, Господи…
Глотая слезы, Патриция начала медленно подниматься по лестнице.
На площадке она остановилась перед «Звездолазом».
– Ах, папочка, что же мне делать, – прошептала она, лаская кончиками пальцев силуэт на картине. Но «Звездолаз», повернувшись к ней спиной и держа звезду в руке, безмолвно продолжал свое восхождение.
Когда Патриция прошла к себе в спальню и плотно закрыла за собой дверь, Лаура быстро прошла на кухню, к телефону, и набрала нужный номер.
– Слушаю! – в трубке послышался голос Хорейса Коулмена.
– Все по расписанию.
– Как она реагирует?
– Она оглушена. И я заставила ее отказаться от поездки в Лиссабон.
– Это хорошо. А что насчет акций?
– Я подбиваю ее продать их.
– А она?
– Отказывается.
– Уговорите ее.
– Интересно, как, – прошипела Лаура.
Но Коулмен уже повесил трубку.
ЛИССАБОН
Лиссабонский кафедральный собор – массивное здание в романском стиле с угрюмыми башнями, достающими, кажется, до облаков – представлял собой самое подходящее место для совершения заупокойной службы по великому человеку. Церковь была переполнена, толпы людей теснились и на ступенях перед собором, и на окрестных улицах, куда были вынесены динамики для всех, кто хотел послушать мессу по знаменитому Пауло Кардиге.
Мигель неподвижно стоял в переднем ряду. Рядом с ним находился Эмилио. Песнопения накатывались на них бесконечными волнами. Мигель не чувствовал боли, принимая участие в спектакле в память об отце, который, останься он в живых, никогда бы не почтил подобное представление своим присутствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Эмилио, не надо. Теперь он обрел покой.
– Он, но не я! – перемежая слова горестными стонами, ответил Эмилио. – Ты даже не можешь себе представить, что он для меня значил!
– Я знаю об этом.
– Ничего ты не знаешь!
Эмилио оттолкнул руку друга.
– Эмилио, прошу тебя, успокойся. Посмотри на меня.
Он поднял голову, и Мигель увидел, что все лицо у него залито слезами.
– Когда ты исчез, проклиная его, мы с ним отправились на прогулку. И он сказал мне: «Позаботься о Мигелино, пока у него не достанет сил вернуться ко мне». Он тебя любил! – Постепенно Эмилио начал приходить в себя. – А однажды он сказал мне: «Ты мне, Эмилио, словно родной сын». Тебе никогда не понять, что это для меня означало. У тебя было только одно, чему я постоянно завидовал, – любящий сына отец.
СТОУН РИДЖ
Патриция второпях упаковывала чемодан. Бедный Пауло! Но все же больше всего она сочувствовала его сыну. Страдания старого местра, так или иначе, остались позади, а страдания Мигеля только начинались. Но даже на гребне горя он прежде всего думал о ее чувствах. Позвонив ей со скорбной вестью, он не искал утешений, но, напротив, пытался утешить ее.
– Не плачь, Патриция. Все не так уж и плохо – Пауло умер в минуту счастья. – Он поведал ей, как все произошло, рассказал о разговоре с отцом и о его желании посмотреть на корриду. – Перед смертью он успел одарить меня всем, в чем я нуждался, – своим согласием и своей похвалой.
Слезы бежали по щекам у Патриции, когда она внимала этому рассказу.
– Патриция, я очень прошу тебя приехать на похороны, мне необходимо видеть тебя рядом. Всего этого цирка, в который они превратят прощание с моим отцом, я просто не вынесу. На похоронах будут президент страны, архиепископ, верховный раввин, главный гуру – каждое из вероисповеданий, которые при жизни решительно отвергал мой отец, пришлет верховного жреца на его похороны. А мне хочется только одного – чтобы ты была здесь рядом со мною и помогла мне со всем этим справиться.
– Я прилечу, как только смогу.
– Послушай, Патриция. – Его голос зазвучал живее. – Тебе, возможно, все это понравится. Все колокола Лиссабона поднимут трезвон.
Она невольно рассмеялась сквозь слезы.
Готовясь к отлету, Патриция собрала вещи и развернула «Боинг-727» с полдороги; вместо того, чтобы забрать Боба Эша из Палм-Спрингс, лайнер через час должен был дожидаться ее в аэропорту Стюарт.
Она уже застегивала молнию на дорожной сумке, когда по всему дому раздался скрипучий голос Лауры:
– Тут тебя спрашивают!
– Я сейчас не могу! Пожалуйста, разберись сама!
– Но это полиция!
– Что такое?
Быстро спустившись по лестнице, Патриция застала Лауру в обществе высокого мужчины в форме шерифа. Он заговорил первым.
– Вы Патриция Деннисон?
– Да.
Он вручил ей туго набитый конверт.
– Что все это значит? – в недоумении поинтересовалась Патриция.
– Я убежден в том, что в конверте вы найдете всю необходимую информацию. Только распишитесь в получении!
Он подал ей ручку и подсунул квитанцию о получении.
Когда Лаура препроводила шерифа к выходу, Патриция со смутной тревогой посмотрела на конверт. В левом верхнем углу значилось: «Предварительный суд, Бороф в Манхэттене, графство Нью-Йорк».
– Что все это значит, детка?
– Сама не знаю. – Патриция, вскрыв конверт, перебирала бумаги. – О Господи, – вырвалось вдруг у нее. – Это жалоба!
– Жалоба?
– Они считают меня сумасшедшей.
– Кто?
– Члены совета директоров. Они написали жалобу. Они считают, что я недееспособна и не могу, соответственно, руководить делами компании.
– А ты хочешь руководить делами компании?
– Хочу внести в них кое-какие перемены.
– И поэтому они решили объявить тебя сумасшедшей?
Патриция кивнула.
– Ах они, ублюдки! – Лаура обняла Патрицию за плечи и усадила ее на диван. – Послушай, но тебе вовсе не обязательно иметь дело с этими интриганами. Продай контрольный пакет – и ты раз и навсегда от них избавишься!
– Нет! – Патриция покачала головой. – Тогда они захватят всю власть в компании.
– Ну, а тебе разве не наплевать на это? Ты ведь хотела выйти из дела, не так ли?
– Нет. Во всяком случае, не сейчас.
– Не понимаю я тебя, детка. Неужели тебе не ясно, что означает этот вызов в суд? Да они из тебя лапшу сделают!
– Я не совершила никакой ошибки, – сохраняя хладнокровие, ответила Патриция.
– Ну, и что же ты тогда собираешься делать?
Патриция медленно поднялась с дивана.
– Единственное, что я знаю, – мне немедленно нужно вылететь в Лиссабон.
– Ты не имеешь права! Ведь ты только что получила повестку в суд!
– Наплевать! Мне надо лететь.
– Нет, лучше послушай меня! – Лаура перехватила ее уже на нижних ступеньках лестницы. – Если ты покинешь страну, тебя объявят в международном розыске!
– Этого не может быть!
Патриция ринулась к двери. Лаура грубо схватила ее за руку.
– Я говорю серьезно. Это повестка в суд. Спроси у кого угодно.
– Ты в этом уверена?
– Абсолютно уверена. Ты не можешь проигнорировать этот вызов без риска навлечь на себя тем самым еще большие неприятности.
– Ах ты, Господи…
Глотая слезы, Патриция начала медленно подниматься по лестнице.
На площадке она остановилась перед «Звездолазом».
– Ах, папочка, что же мне делать, – прошептала она, лаская кончиками пальцев силуэт на картине. Но «Звездолаз», повернувшись к ней спиной и держа звезду в руке, безмолвно продолжал свое восхождение.
Когда Патриция прошла к себе в спальню и плотно закрыла за собой дверь, Лаура быстро прошла на кухню, к телефону, и набрала нужный номер.
– Слушаю! – в трубке послышался голос Хорейса Коулмена.
– Все по расписанию.
– Как она реагирует?
– Она оглушена. И я заставила ее отказаться от поездки в Лиссабон.
– Это хорошо. А что насчет акций?
– Я подбиваю ее продать их.
– А она?
– Отказывается.
– Уговорите ее.
– Интересно, как, – прошипела Лаура.
Но Коулмен уже повесил трубку.
ЛИССАБОН
Лиссабонский кафедральный собор – массивное здание в романском стиле с угрюмыми башнями, достающими, кажется, до облаков – представлял собой самое подходящее место для совершения заупокойной службы по великому человеку. Церковь была переполнена, толпы людей теснились и на ступенях перед собором, и на окрестных улицах, куда были вынесены динамики для всех, кто хотел послушать мессу по знаменитому Пауло Кардиге.
Мигель неподвижно стоял в переднем ряду. Рядом с ним находился Эмилио. Песнопения накатывались на них бесконечными волнами. Мигель не чувствовал боли, принимая участие в спектакле в память об отце, который, останься он в живых, никогда бы не почтил подобное представление своим присутствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83