– На мгновение умолкнув, он с улыбкой окинул взглядом сидящих за столом. При этом он успел заглянуть в глаза каждому. – Я благодарю вас за вашу поддержку. Да благословит всех вас Господь!
После того, как затихли аплодисменты, Патриция смущенно поднялась с места. В зале воцарилась напряженная и почтительная тишина.
– Том, – мягко начала она. – Вам не нужно нас благодарить. Напротив, это мы должны поблагодарить вас. Мы остаемся в безопасности и живем в комфорте, а вы ежедневно рискуете жизнью в охваченной пламенем войны стране. – Она подняла бокал. – Я пью за доктора Томаса Кигана и за удивительные дела, которые он совершает!
– За доктора! За доктора! – разнеслось по всему залу. Поставив хрустальный бокал, Патриция продолжила свою речь.
– Мужчины, собравшиеся за этим столом, уже доказали свою корпоративную и личную щедрость. Но и нам, женщинам, не след отставать от них.
Подняв руку к горлу, она прикоснулась к застежке своего ожерелья. Сняла его, подержала в руке, любуясь тем, как играет пламя свечей в гранях бриллиантов.
– Вот моя лепта. Прошу вас присоединиться. Она положила ожерелье на стол.
Молчание прекратилось, обеденная зала взорвалась оглушительными рукоплесканиями. Затем статная дама почтенного возраста поднялась со своего места, сняла с руки браслет с изумрудами и положила его на стол возле ожерелья Патриции. Другие женщины последовали ее примеру. И скоро стол весь искрился драгоценностями всех названий, форм и достоинств.
Патриция украдкой посмотрела на Тома – в глазах у него были слезы.
Торжественный ужин затянулся, и, прощаясь с гостями, Патриция испытывала облегчение.
Том все еще сидел за роялем. Он удалился к инструменту, когда подали кофе. Джоанна уговорила его сыграть что-нибудь Коула Портера. «Ты забралась в меня…», – пел он, и взгляд его настойчиво искал при этом Патрицию, которая с трудом удерживалась, чтобы не раскраснеться.
Люди не торопились расходиться по домам – верный признак того, что вечер удался на славу. Принеся посильную жертву, чтобы помочь тем, кому повезло в жизни куда меньше, они теперь испытывали гордость и самоуважение. Патриция улыбалась – кое-кто из дам расстался со своими побрякушками с явным неудовольствием, но зато детское отделение было теперь гарантировано. Овчинка стоила выделки.
Джоанна, расставшаяся в благотворительных целях со своею убранной рубинами диадемой, уходила последней.
– Дорогуша, – сказала она в дверях, – у меня возникло искушение расстаться с этим браслетом. – Она прикоснулась к массивному золотому браслету с бриллиантами у себя на запястье. – Но уж больно тяжело он мне достался. – Затем она влажными губами чмокнула Патрицию в щеку и, глядя на Тома, громко шепнула ей на ухо. – Жирный кусок ты себе отхватила! Одобряю!
Патриция, проводив последнюю гостью, вернулась в гостиную.
– Все, я надеюсь, ушли? – поинтересовался Том.
– Да, наконец-то. Может быть, немного коньяку?
– Нет-нет, я и так порядочно набрался.
– Тогда кофе?
– Больше всего мне хотелось бы немного поспать.
– Ну, конечно, вы, должно быть, очень устали.
Но он и не думал подняться из-за рояля. Вместо этого, Том принялся наигрывать, подпевая себе: «Ночью и днем лишь об одном…» Оторвав руки от клавиш, он повернулся лицом к Патриции.
– Любимая песня моей матушки. Она была учительницей музыки и научила меня играть на рояле.
– А я и не знала, что вы так хорошо играете… как настоящий профессионал.
– А я и был профессионалом. Учась на медицинском факультете, я подрабатывал, играя в барах.
Он встал, потянулся.
– Мне пора. Я и так наверняка злоупотребляю вашим гостеприимством.
– Да что вы!
Она пошла вслед за ним в вестибюль, изо всех сил желая придумать что-нибудь, что могло бы заставить его задержаться. Коньяк она ему уже предлагала, кофе тоже…
У дверей он взял ее за руку.
– Как мне отблагодарить вас?
– Да что вы!.. Это я должна благодарить вас за то, что вы вдохнули смысл в мою жизнь… ведь деньги деда – это такая обуза. Мне хочется сделать куда большее.
– И большие дела тоже вполне возможны.
– Позвольте мне помочь вам.
Они застыли на месте, глядя друг на друга.
– Вы мне очень понравились, – сказал он, легонько прикоснувшись к ее щеке.
Сердце у нее в груди затрепетало, но слова, которые она отрепетировала заранее, так и не были произнесены.
Затем его руки обняли ее. Его губы, нежные и мягкие, прижались к ее губам.
Патрицию начало охватывать неудержимое волнение, но он внезапно отпрянул.
– В чем дело? – в ее голосе появилось недоумение.
– Я не имею права. – Он стиснул ее лицо ладонями. – Я не имею права вовлекать вас в мою жизнь прямо сейчас.
– Ох, Том, ну, пожалуйста…
Он нежно прикоснулся пальцем к ее губам.
– Когда мое дело будет закончено… через год…
Ей хотелось услышать еще что-нибудь, но он только поцеловал ее, легким, как птичий пух, поцелуем, и захлопнул за собой дверь.
Патриция поднесла руку к губам – она все еще ощущала на них его прикосновение, потом глубоко вздохнула. Она поднималась по лестнице, словно парила под облаками.
Как чудесно встретить человека, с которым можно поговорить, кого можно послушать; человека, вовсе не заинтересованного в приумножении собственного капитала; человека, настолько не похожего на Дж. Л., настолько не похожего на всех, кто ее окружал.
Она полюбила его. Она была убеждена в том, что по-настоящему полюбила. Том нравился ей во всех отношениях. Возможно, все произойдет уже при следующем свиданье. Да. Когда он вернется из Ливана нынешней осенью, она пригласит его к себе на ферму, – а ведь на свете нет лучшего места для того, чтобы предаться чуду любви.
Глава II
ЛИССАБОН
Серебристый изящный «феррари», то вписываясь в поток автомашин, то вырываясь из него, мчался по оживленной дороге № 249, ведущей в Долину миндаля, к северу от Лиссабона. Эмилио Фонсека, положив руку в кожаной перчатке на руль, умело вел машину, его взгляд был устремлен прямо вперед. Мигель Кардига сидел на пассажирском сиденье.
– Не слишком-то нажимай на старика, Мигелино, – он вовсе не такая дрянь, как ты это расписываешь.
– Но он проделал все у меня за спиной!
– Не криви душой. Ты отказался от коня, поэтому он его и продал.
– Но это был лучший конь из всех, каких мне довелось готовить!
– Так попроси его приостановить эту сделку.
– Попросить его? Может быть, даже начать умолять? Чтобы снова оказаться у него под башмаком? В этой его долбанной школе для богатых толстух?
Машина свернула на трехрядную гравиевую дорогу, ведущую к Учебному центру верховой езды семейства Кардига.
– Мигелино, тебе хочется перестать томиться у него под башмаком? Тогда вернись на арену. Возврати себе славу матадора.
Лицо Мигеля побелело, челюсть напряглась, он мрачно посмотрел на лучшего друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
После того, как затихли аплодисменты, Патриция смущенно поднялась с места. В зале воцарилась напряженная и почтительная тишина.
– Том, – мягко начала она. – Вам не нужно нас благодарить. Напротив, это мы должны поблагодарить вас. Мы остаемся в безопасности и живем в комфорте, а вы ежедневно рискуете жизнью в охваченной пламенем войны стране. – Она подняла бокал. – Я пью за доктора Томаса Кигана и за удивительные дела, которые он совершает!
– За доктора! За доктора! – разнеслось по всему залу. Поставив хрустальный бокал, Патриция продолжила свою речь.
– Мужчины, собравшиеся за этим столом, уже доказали свою корпоративную и личную щедрость. Но и нам, женщинам, не след отставать от них.
Подняв руку к горлу, она прикоснулась к застежке своего ожерелья. Сняла его, подержала в руке, любуясь тем, как играет пламя свечей в гранях бриллиантов.
– Вот моя лепта. Прошу вас присоединиться. Она положила ожерелье на стол.
Молчание прекратилось, обеденная зала взорвалась оглушительными рукоплесканиями. Затем статная дама почтенного возраста поднялась со своего места, сняла с руки браслет с изумрудами и положила его на стол возле ожерелья Патриции. Другие женщины последовали ее примеру. И скоро стол весь искрился драгоценностями всех названий, форм и достоинств.
Патриция украдкой посмотрела на Тома – в глазах у него были слезы.
Торжественный ужин затянулся, и, прощаясь с гостями, Патриция испытывала облегчение.
Том все еще сидел за роялем. Он удалился к инструменту, когда подали кофе. Джоанна уговорила его сыграть что-нибудь Коула Портера. «Ты забралась в меня…», – пел он, и взгляд его настойчиво искал при этом Патрицию, которая с трудом удерживалась, чтобы не раскраснеться.
Люди не торопились расходиться по домам – верный признак того, что вечер удался на славу. Принеся посильную жертву, чтобы помочь тем, кому повезло в жизни куда меньше, они теперь испытывали гордость и самоуважение. Патриция улыбалась – кое-кто из дам расстался со своими побрякушками с явным неудовольствием, но зато детское отделение было теперь гарантировано. Овчинка стоила выделки.
Джоанна, расставшаяся в благотворительных целях со своею убранной рубинами диадемой, уходила последней.
– Дорогуша, – сказала она в дверях, – у меня возникло искушение расстаться с этим браслетом. – Она прикоснулась к массивному золотому браслету с бриллиантами у себя на запястье. – Но уж больно тяжело он мне достался. – Затем она влажными губами чмокнула Патрицию в щеку и, глядя на Тома, громко шепнула ей на ухо. – Жирный кусок ты себе отхватила! Одобряю!
Патриция, проводив последнюю гостью, вернулась в гостиную.
– Все, я надеюсь, ушли? – поинтересовался Том.
– Да, наконец-то. Может быть, немного коньяку?
– Нет-нет, я и так порядочно набрался.
– Тогда кофе?
– Больше всего мне хотелось бы немного поспать.
– Ну, конечно, вы, должно быть, очень устали.
Но он и не думал подняться из-за рояля. Вместо этого, Том принялся наигрывать, подпевая себе: «Ночью и днем лишь об одном…» Оторвав руки от клавиш, он повернулся лицом к Патриции.
– Любимая песня моей матушки. Она была учительницей музыки и научила меня играть на рояле.
– А я и не знала, что вы так хорошо играете… как настоящий профессионал.
– А я и был профессионалом. Учась на медицинском факультете, я подрабатывал, играя в барах.
Он встал, потянулся.
– Мне пора. Я и так наверняка злоупотребляю вашим гостеприимством.
– Да что вы!
Она пошла вслед за ним в вестибюль, изо всех сил желая придумать что-нибудь, что могло бы заставить его задержаться. Коньяк она ему уже предлагала, кофе тоже…
У дверей он взял ее за руку.
– Как мне отблагодарить вас?
– Да что вы!.. Это я должна благодарить вас за то, что вы вдохнули смысл в мою жизнь… ведь деньги деда – это такая обуза. Мне хочется сделать куда большее.
– И большие дела тоже вполне возможны.
– Позвольте мне помочь вам.
Они застыли на месте, глядя друг на друга.
– Вы мне очень понравились, – сказал он, легонько прикоснувшись к ее щеке.
Сердце у нее в груди затрепетало, но слова, которые она отрепетировала заранее, так и не были произнесены.
Затем его руки обняли ее. Его губы, нежные и мягкие, прижались к ее губам.
Патрицию начало охватывать неудержимое волнение, но он внезапно отпрянул.
– В чем дело? – в ее голосе появилось недоумение.
– Я не имею права. – Он стиснул ее лицо ладонями. – Я не имею права вовлекать вас в мою жизнь прямо сейчас.
– Ох, Том, ну, пожалуйста…
Он нежно прикоснулся пальцем к ее губам.
– Когда мое дело будет закончено… через год…
Ей хотелось услышать еще что-нибудь, но он только поцеловал ее, легким, как птичий пух, поцелуем, и захлопнул за собой дверь.
Патриция поднесла руку к губам – она все еще ощущала на них его прикосновение, потом глубоко вздохнула. Она поднималась по лестнице, словно парила под облаками.
Как чудесно встретить человека, с которым можно поговорить, кого можно послушать; человека, вовсе не заинтересованного в приумножении собственного капитала; человека, настолько не похожего на Дж. Л., настолько не похожего на всех, кто ее окружал.
Она полюбила его. Она была убеждена в том, что по-настоящему полюбила. Том нравился ей во всех отношениях. Возможно, все произойдет уже при следующем свиданье. Да. Когда он вернется из Ливана нынешней осенью, она пригласит его к себе на ферму, – а ведь на свете нет лучшего места для того, чтобы предаться чуду любви.
Глава II
ЛИССАБОН
Серебристый изящный «феррари», то вписываясь в поток автомашин, то вырываясь из него, мчался по оживленной дороге № 249, ведущей в Долину миндаля, к северу от Лиссабона. Эмилио Фонсека, положив руку в кожаной перчатке на руль, умело вел машину, его взгляд был устремлен прямо вперед. Мигель Кардига сидел на пассажирском сиденье.
– Не слишком-то нажимай на старика, Мигелино, – он вовсе не такая дрянь, как ты это расписываешь.
– Но он проделал все у меня за спиной!
– Не криви душой. Ты отказался от коня, поэтому он его и продал.
– Но это был лучший конь из всех, каких мне довелось готовить!
– Так попроси его приостановить эту сделку.
– Попросить его? Может быть, даже начать умолять? Чтобы снова оказаться у него под башмаком? В этой его долбанной школе для богатых толстух?
Машина свернула на трехрядную гравиевую дорогу, ведущую к Учебному центру верховой езды семейства Кардига.
– Мигелино, тебе хочется перестать томиться у него под башмаком? Тогда вернись на арену. Возврати себе славу матадора.
Лицо Мигеля побелело, челюсть напряглась, он мрачно посмотрел на лучшего друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83