Они образовывали цепи, ухватившись за плечи ближайших к ним танцоров. С гиканьем и криками молодежь вертелась и толкалась между столами. Они вклинивались всюду, куда только могли, отнимали у кавалеров самых красивых дам.
«А если не будет у меня возлюбленной в Теннесси», – распевал Ултимус. Его схватили за руку, в которой он держал трубу, и отняли даму.
Риппл, смеясь и подчиняясь (в конце концов, разве это не была годовщина перемирия, когда все развлекаются так, как им нравится?), собиралась сделать тур с незнакомцем, кто бы он ни был. Но музыка прекратилась. Головные уборы, люстры, декоративное убранство «Савойи» – все это перестало кружиться вокруг девушки. Она взглянула в лицо своему кавалеру и узнала в похитителе Стефана Хендли-Райсера.
IV
– О, это вы? – в восторге воскликнула Риппл. – Стив?
– Вы не заважничали и узнаете меня, Риппл? Они стояли, а мимо них проносился многоцветный шумный поток. Риппл и Стив обменивались восклицаниями и вопросами, как настоящие, вновь встретившиеся друзья.
– Где вы были? Сколько лет сколько зим я вас не видела.
– Да, со дня вашего первого успеха, Как поживаете, Риппл?
– Стив, где вы были?
– Какое прелестное платье? Все серебристое, как звезда. «Мерцай, мерцай, звездочка!» Снизойдете ли вы до танца со мной?
– Почему вы ни разу не написали мне?
– Как вам живется, Риппл? Замечательно? Хорошо проводите время?
– Кажется, да. То есть, конечно. Да, замечательно. Но, Стив, почему вы ни разу не написали, и где пропадали целую вечность?
– Дорогое мое дитя, я не писал, потому что не пишу вообще. Это то, что меня роднит с нынешним поколением – никогда не пишу писем. Никогда. Давайте отойдем в сторону, не то нас собьют с ног и задавят. У вас есть столик? Отлично. – Они сели у стола, который был оставлен для мисс Риппл.
Стив улыбаясь смотрел на нее поверх лампочек с розовыми абажурами, цветов, стаканов, обрезков цветной бумаги и фруктов. – Где я был? Где я только не был. Во-первых, мне пришлось съездить в Соединенные Штаты по делам и повидаться с матерью и отчимом. Теперь я буду, кажется, зарабатывать гораздо больше. По крайней мере, семьдесят фунтов в год прибавки к моему жалованью. Это мне кажется огромной суммой. Для вас это ничто, Риппл. Вы платите, думаю, такие деньги за пряжки на ваших туфлях. Вы богаты. – Все тот же веселый голос, та же быстрая речь.
Даже от звука его голоса настроение Риппл изменилось. Она уже не чувствовала себя одинокой. В то же время она поняла, что давно и долго была одна. Мгновенно у нее мелькнула мысль, что ей недоставало этого друга детства. Как ужасно, что она так долго была без Стива!
Риппл спросила, с кем он здесь.
– С кем? Ни с кем. Со своей собственной преданной персоной. Я только что вернулся. Едва успел съездить домой, в дом № 39. Я думал, что вы живете теперь в роскошных апартаментах у Ритца, но наша бесценная хозяйка сообщила мне, что вы все еще у нее. Она сказала, что вы и ваш брат собирались куда-то сегодня вечером, и она слышала, как этот молодой джентльмен упоминал «Савойю». Вот я и пришел сюда. Я приехал в Лондон в восемь часов. Недурно, а? Какой шум… Не слышишь собственных слов. Это мешает вам слушать, кажется? Почему бы нам не уйти куда-нибудь в другое место?
– Я должна следить за Ультимусом. Куда он исчез? – воскликнула Риппл, оглядывая публику за ближайшими столиками. – Стоит мне упустить его из виду…
– Ничего, мы его найдем. А! Смотрите, вот он! За тем столом в правом углу… Видите даму в черном с рыжим господином, который наливает ей шампанское? Затем двое налево… А вот парень, похожий на совсем юного Джеральда… Не так ли? Это Ультимус. Да… Вот он, Ультимус, в большой шикарной компании. Кто его друзья?
– Не имею ни малейшего представления, – растерянно ответила Риппл. Она сделала движение к столу, на который указывал Стив. Да, там сидел Ультимус в незнакомой ей элегантной компании.
– Ультимус, – тихо позвала его сестра. Ультимус, должно быть, почувствовал ее взгляд; отставив назад свой золоченый стул и резко кивнув головой в игрушечном колпаке, он, в свою очередь, сделал им знак. Судя по движению его губ, он настаивал: – Идите сюда!
Риппл и Стив с трудом проложили себе дорогу к этой ужинающей компании. За столом Ультимуса сидели люди, совершенно непохожие на тех гостей, которых можно было встретить двадцать лет назад на балу у тетушки Бэтлшип.
Там была вдова, которая, вероятно, находилась в том же возрасте, что и сама тетушка Бэтлшип в тот памятный вечер. Но эта вдова принадлежала к так называемой «новой молодежи». Нежное лицо двадцатипятилетней женщины; гладко зачесанные пряди каштановых волос, скрывавшие два тонких шрама на висках, по которым опытный взгляд мог безошибочно установить, что она недавно подверглась хирургической операции удаления морщин; блестящие глаза. Она была искусно накрашена и выглядела такой бодрой и живой, какой никогда не казалась даже в дни своей молодости бедная Мейбл Бекли-Оуэн; она была худа и стройна, и нитка великолепного жемчуга спускалась на ее платье нефритового цвета, которое представляло собой точную копию белого платья молодой девушки, сидевшей за тем же столом.
Девушке этой, похожей на подснежник, уверенной в себе и спокойной, было всего семнадцать лет. Ее сверстниц эпохи бала у тетушки Бэтлшип отличали нервный румянец, трепет, косы и детская пухлость лица и фигуры. А эта расцветающая красавица относилась к тому типу девушек, которые держат себя, одеваются и ведут такой же образ жизни, как старшие. Именно для такого типа и было создано ее платье – с некоторыми элементами моды 1903 года, без рукавов, открытое до ключиц, прямое, свободное там, где обычно бывает линия талии, и стянутое где-то над коленями.
«Современная вертушка, лицо пресыщенного херувима с красными, как сургуч, губами и плоская, как гробовая доска, фигура», – так отозвался бы о ней майор Мередит. Однако что касается представлений о женской красоте, то его время ушло. Эта девушка держала себя непринужденно, но с прирожденным чувством девичьего собственного достоинства, и была окружена поклонением не меньше, чем ее предшественницы.
Остальное общество состояло из двух молодых людей, атлетически сложенных, несомненно, хороших спортсменов и любителей верховой езды; их бросающаяся в глаза сила говорила об отличной тренированности.
С самой непосредственной, самой любезной готовностью Ультимус стал представлять всех друг другу. Трудно передать, как он наслаждался своей ролью и той подчеркнутой предупредительностью, с какой оба румяных молодых человека вскочили, чтобы приветствовать «знаменитую Риппл».
– Это моя сестра, – непринужденно представил ее Ультимус. Затем, обращаясь к Риппл, он сказал: – Леди Брайндерен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
«А если не будет у меня возлюбленной в Теннесси», – распевал Ултимус. Его схватили за руку, в которой он держал трубу, и отняли даму.
Риппл, смеясь и подчиняясь (в конце концов, разве это не была годовщина перемирия, когда все развлекаются так, как им нравится?), собиралась сделать тур с незнакомцем, кто бы он ни был. Но музыка прекратилась. Головные уборы, люстры, декоративное убранство «Савойи» – все это перестало кружиться вокруг девушки. Она взглянула в лицо своему кавалеру и узнала в похитителе Стефана Хендли-Райсера.
IV
– О, это вы? – в восторге воскликнула Риппл. – Стив?
– Вы не заважничали и узнаете меня, Риппл? Они стояли, а мимо них проносился многоцветный шумный поток. Риппл и Стив обменивались восклицаниями и вопросами, как настоящие, вновь встретившиеся друзья.
– Где вы были? Сколько лет сколько зим я вас не видела.
– Да, со дня вашего первого успеха, Как поживаете, Риппл?
– Стив, где вы были?
– Какое прелестное платье? Все серебристое, как звезда. «Мерцай, мерцай, звездочка!» Снизойдете ли вы до танца со мной?
– Почему вы ни разу не написали мне?
– Как вам живется, Риппл? Замечательно? Хорошо проводите время?
– Кажется, да. То есть, конечно. Да, замечательно. Но, Стив, почему вы ни разу не написали, и где пропадали целую вечность?
– Дорогое мое дитя, я не писал, потому что не пишу вообще. Это то, что меня роднит с нынешним поколением – никогда не пишу писем. Никогда. Давайте отойдем в сторону, не то нас собьют с ног и задавят. У вас есть столик? Отлично. – Они сели у стола, который был оставлен для мисс Риппл.
Стив улыбаясь смотрел на нее поверх лампочек с розовыми абажурами, цветов, стаканов, обрезков цветной бумаги и фруктов. – Где я был? Где я только не был. Во-первых, мне пришлось съездить в Соединенные Штаты по делам и повидаться с матерью и отчимом. Теперь я буду, кажется, зарабатывать гораздо больше. По крайней мере, семьдесят фунтов в год прибавки к моему жалованью. Это мне кажется огромной суммой. Для вас это ничто, Риппл. Вы платите, думаю, такие деньги за пряжки на ваших туфлях. Вы богаты. – Все тот же веселый голос, та же быстрая речь.
Даже от звука его голоса настроение Риппл изменилось. Она уже не чувствовала себя одинокой. В то же время она поняла, что давно и долго была одна. Мгновенно у нее мелькнула мысль, что ей недоставало этого друга детства. Как ужасно, что она так долго была без Стива!
Риппл спросила, с кем он здесь.
– С кем? Ни с кем. Со своей собственной преданной персоной. Я только что вернулся. Едва успел съездить домой, в дом № 39. Я думал, что вы живете теперь в роскошных апартаментах у Ритца, но наша бесценная хозяйка сообщила мне, что вы все еще у нее. Она сказала, что вы и ваш брат собирались куда-то сегодня вечером, и она слышала, как этот молодой джентльмен упоминал «Савойю». Вот я и пришел сюда. Я приехал в Лондон в восемь часов. Недурно, а? Какой шум… Не слышишь собственных слов. Это мешает вам слушать, кажется? Почему бы нам не уйти куда-нибудь в другое место?
– Я должна следить за Ультимусом. Куда он исчез? – воскликнула Риппл, оглядывая публику за ближайшими столиками. – Стоит мне упустить его из виду…
– Ничего, мы его найдем. А! Смотрите, вот он! За тем столом в правом углу… Видите даму в черном с рыжим господином, который наливает ей шампанское? Затем двое налево… А вот парень, похожий на совсем юного Джеральда… Не так ли? Это Ультимус. Да… Вот он, Ультимус, в большой шикарной компании. Кто его друзья?
– Не имею ни малейшего представления, – растерянно ответила Риппл. Она сделала движение к столу, на который указывал Стив. Да, там сидел Ультимус в незнакомой ей элегантной компании.
– Ультимус, – тихо позвала его сестра. Ультимус, должно быть, почувствовал ее взгляд; отставив назад свой золоченый стул и резко кивнув головой в игрушечном колпаке, он, в свою очередь, сделал им знак. Судя по движению его губ, он настаивал: – Идите сюда!
Риппл и Стив с трудом проложили себе дорогу к этой ужинающей компании. За столом Ультимуса сидели люди, совершенно непохожие на тех гостей, которых можно было встретить двадцать лет назад на балу у тетушки Бэтлшип.
Там была вдова, которая, вероятно, находилась в том же возрасте, что и сама тетушка Бэтлшип в тот памятный вечер. Но эта вдова принадлежала к так называемой «новой молодежи». Нежное лицо двадцатипятилетней женщины; гладко зачесанные пряди каштановых волос, скрывавшие два тонких шрама на висках, по которым опытный взгляд мог безошибочно установить, что она недавно подверглась хирургической операции удаления морщин; блестящие глаза. Она была искусно накрашена и выглядела такой бодрой и живой, какой никогда не казалась даже в дни своей молодости бедная Мейбл Бекли-Оуэн; она была худа и стройна, и нитка великолепного жемчуга спускалась на ее платье нефритового цвета, которое представляло собой точную копию белого платья молодой девушки, сидевшей за тем же столом.
Девушке этой, похожей на подснежник, уверенной в себе и спокойной, было всего семнадцать лет. Ее сверстниц эпохи бала у тетушки Бэтлшип отличали нервный румянец, трепет, косы и детская пухлость лица и фигуры. А эта расцветающая красавица относилась к тому типу девушек, которые держат себя, одеваются и ведут такой же образ жизни, как старшие. Именно для такого типа и было создано ее платье – с некоторыми элементами моды 1903 года, без рукавов, открытое до ключиц, прямое, свободное там, где обычно бывает линия талии, и стянутое где-то над коленями.
«Современная вертушка, лицо пресыщенного херувима с красными, как сургуч, губами и плоская, как гробовая доска, фигура», – так отозвался бы о ней майор Мередит. Однако что касается представлений о женской красоте, то его время ушло. Эта девушка держала себя непринужденно, но с прирожденным чувством девичьего собственного достоинства, и была окружена поклонением не меньше, чем ее предшественницы.
Остальное общество состояло из двух молодых людей, атлетически сложенных, несомненно, хороших спортсменов и любителей верховой езды; их бросающаяся в глаза сила говорила об отличной тренированности.
С самой непосредственной, самой любезной готовностью Ультимус стал представлять всех друг другу. Трудно передать, как он наслаждался своей ролью и той подчеркнутой предупредительностью, с какой оба румяных молодых человека вскочили, чтобы приветствовать «знаменитую Риппл».
– Это моя сестра, – непринужденно представил ее Ультимус. Затем, обращаясь к Риппл, он сказал: – Леди Брайндерен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70