Вверху видно было небо, жемчужно-серое небо. Едва заметно мерцало в тумане несколько звезд.
– Что случилось? Который час? – с трудом проговорил он.
– Браво! Месье чувствует себя лучше! Выпейте!
Ему поднесли ко рту фляжку.
Сознание окончательно возвращалось к Риккардо. Он разглядел пожилую женщину, сидевшую невдалеке на куче мешков. Ветер раскачивал над самой его головой веревочку с нанизанными на ней апельсинными корками. Небо понемногу подергивалось палевым, звезды бледнели.
Он раздраженно повторил свой вопрос.
Армянин – тот самый, что провожал его накануне к Якорям Ноя, – указал на восток:
– Солнце встает.
Риккардо попытался подняться, но упал назад и закрыл глаза. Голова у него неистово болела. Армянин дал ему еще глоток водки; он повторил свою попытку, на этот раз с большим успехом. Ощупал свои руки, ноги. Он мог двигать ими. Но болело все тело, особенно острая боль была в левой руке.
– Где я? – спросил он, наконец. – Расскажите, что случилось?
– Вы у меня в доме на крыше, месье, – горделиво отвечал армянин. – Я ночью увидел вас на земле в куче других тел. Умер, подумал я. Ну, и запустил руку в карман, чтобы не дать беспринципным людям ограбить вас. А вы и шевельнулись. Прислушался я – сердце бьется. Вот и приволок вас сюда. Вижу, повреждений особых нет, только крови много потеряли. Ну, кровь я остановил и положил вас на крыше. В отель вам нельзя: отель сгорел.
– Сгорел! – повторил Риккардо.
– Большой был бой прошлой ночью. И большие пожары во французском квартале. А казармы на воздух взлетели, и много солдат с ними.
– А сейчас?
– Ночью арабы одержали верх. А что будет днем – увидим – пуф! Конец всему! Араб – как дитя. Куда ему с французами тягаться. Невежество! Нашлют солдат побольше, начнут расправу… Месье придется полежать здесь, пока все не успокоится. И тогда… месье не забудет, что я сделал для него?..
Риккардо кивнул головой. Он и порывался и боялся задать один вопрос. Наконец решился.
– А леди, что с ними случилось?
– Я не видал никаких леди, месье.
– И ничего не слышали?
– Ничего не слышал.
Прошло с полчаса. По знаку своего повелителя, старуха сняла с жаровни кастрюлю и налила в деревянную тарелку супу. Армянин подал ее Риккардо, настаивая, чтобы тот ел. К великому своему удивлению, Риккардо с аппетитом поел этого варева, состоявшего главным образом из лапши и лука, но обильно сдобренного кисловатым красным вином, и сразу же почувствовал себя крепче.
Часа три спустя он уже мог обойти крышу. Старая армянка промыла ему руку, втерла какую-то мазь с неприятным запахом и взяла руку в лубки. Он был весь в синяках и ссадинах, но, благодарение небу, ноги были в порядке.
Солнце поднялось уже довольно высоко и начинало припекать.
– Мне надо идти, – заявил Риккардо своему хозяину, только что вернувшемуся откуда-то.
Тот только рот разинул.
– Идти? Месье с ума сошел?
– Нет. И мне нужен проводник. Вы должны отвести меня к Си-Измаилу.
– К Си-Измаилу? Нет, положительно, месье разрешит… компресс на голову.
– Я не шучу, – нетерпеливо перебил его Риккардо. – Переоденьте меня как хотите и идем к Си-Измаилу.
– Но я не могу. Месье убьют, и меня тоже, если увидят меня с ним.
Риккардо долго убеждал его. Он предлагал выдать ему чек на триста франков. Армянин нашел эту сумму до смешного малой после всего того, что он сделал для месье, и, со своей стороны, предъявил следующий счет:
«За спасение жизни – 2000 франков. За услуги в качестве проводника – 100. За полный пансион (сутки) – 100 фр. 50 сант. Итого – 2200 фр. 50 сант.».
Эти пятьдесят сантимов сильно рассмешили Риккардо. Спор продолжался. Наконец, поладили на девятистах франков, при условии, если армянин доставит Риккардо в дом Си-Измаила не больше как через два часа. Соглашение было оформлено на бумаге, после чего началось обсуждение, как бы получше переодеть Риккардо. В обсуждении принимало участие все семейство армянина. Порешили, что нет ничего удобнее, как женский хаик, и откуда-то появился полный женский костюм. Женщины покатывались со смеху, одевая его. По счастью, он был начисто выбрит. Перед уходом Риккардо выпил для подкрепления немного козьего молока.
По шаткой лестнице они спустились в невообразимо грязный двор. От детей, цыплят, тощих котов и шелудивых собак проходу не было, а куча отбросов, гниющих на солнце, издавала зловоние, от которого начинало тошнить.
Армянин шел впереди, Риккардо на некотором расстоянии сзади. Они скоро вступили в арабскую часть города. Там кучками толпились люди, вполголоса толковавшие; иногда сломя голову проскакивал всадник; на одном перекрестке какой-то дервиш монотонным пугающим голосом вещал будущее; никакой торговли на улицах не было. Кое-где лежали неподвижные окровавленные фигуры.
Чувствовалась выжидающая напряженность. Риккардо заметил, что все прохожие вооружены, а время от времени по улицам проходят патрули.
Он шел мелкими шажками, и его пропускали беспрепятственно. Однажды он чуть было не поскользнулся в луже крови, другой раз споткнулся о тело убитого французского солдата. Солнце высоко поднялось в безоблачном небе, и избитое тело Риккардо ныло, с трудом вынося жару.
Вдруг армянин остановился и попятился назад к Риккардо. Они проходили в это время пустынной узкой улочкой, с обеих сторон окаймленной белыми стенами. Риккардо она показалась знакомой.
– Месье! – шепнул армянин. – Тсс! Слушайте. Шум, вроде шума прибоя. Французы прислали подкрепления. Будет новый бой. Повернем, месье!
– Да мы почти пришли…
– Безумно идти навстречу…
– Ступайте! Не то я выдам и вас, и себя первому встречному арабу.
Они двинулись вперед. Но в эту минуту поток обезумевших людей хлынул в улицу. Риккардо едва успел оттащить армянина в небольшое углубление у одной из стен. На лицах бежавших было то выражение мрачного отчаяния и животного страха, которое бывает лишь у совершенно деморализованных паникой людей. Женщины – были тут и женщины – кричали: «О горе! О горе!» Все были запылены, многие ранены.
Вдруг толпа остановилась, поднялась страшная давка, задние напирали, передние не двигались. Раздался крик:
– Большой человек! Измаил! Измаил!
Риккардо увидел верхового, подвигавшегося в толпе. Звенели радостные восклицания, измученные лица светлели, хриплые голоса сливались в восторженные клики.
Верховой – это был Си-Измаил – остановил своего коня как раз против дверей, у которых стоял Риккардо. Лошадь поводила ушами. Си-Измаил был бледен и мрачен, как человек, переживший крушение всех своих надежд. Поднявшись на стременах, он повел рукой, и так велика была его власть, что крики мгновенно умолкли.
– Откуда вы, – спросил он резким, звонким голосом, который прозвучал, как удар бича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Что случилось? Который час? – с трудом проговорил он.
– Браво! Месье чувствует себя лучше! Выпейте!
Ему поднесли ко рту фляжку.
Сознание окончательно возвращалось к Риккардо. Он разглядел пожилую женщину, сидевшую невдалеке на куче мешков. Ветер раскачивал над самой его головой веревочку с нанизанными на ней апельсинными корками. Небо понемногу подергивалось палевым, звезды бледнели.
Он раздраженно повторил свой вопрос.
Армянин – тот самый, что провожал его накануне к Якорям Ноя, – указал на восток:
– Солнце встает.
Риккардо попытался подняться, но упал назад и закрыл глаза. Голова у него неистово болела. Армянин дал ему еще глоток водки; он повторил свою попытку, на этот раз с большим успехом. Ощупал свои руки, ноги. Он мог двигать ими. Но болело все тело, особенно острая боль была в левой руке.
– Где я? – спросил он, наконец. – Расскажите, что случилось?
– Вы у меня в доме на крыше, месье, – горделиво отвечал армянин. – Я ночью увидел вас на земле в куче других тел. Умер, подумал я. Ну, и запустил руку в карман, чтобы не дать беспринципным людям ограбить вас. А вы и шевельнулись. Прислушался я – сердце бьется. Вот и приволок вас сюда. Вижу, повреждений особых нет, только крови много потеряли. Ну, кровь я остановил и положил вас на крыше. В отель вам нельзя: отель сгорел.
– Сгорел! – повторил Риккардо.
– Большой был бой прошлой ночью. И большие пожары во французском квартале. А казармы на воздух взлетели, и много солдат с ними.
– А сейчас?
– Ночью арабы одержали верх. А что будет днем – увидим – пуф! Конец всему! Араб – как дитя. Куда ему с французами тягаться. Невежество! Нашлют солдат побольше, начнут расправу… Месье придется полежать здесь, пока все не успокоится. И тогда… месье не забудет, что я сделал для него?..
Риккардо кивнул головой. Он и порывался и боялся задать один вопрос. Наконец решился.
– А леди, что с ними случилось?
– Я не видал никаких леди, месье.
– И ничего не слышали?
– Ничего не слышал.
Прошло с полчаса. По знаку своего повелителя, старуха сняла с жаровни кастрюлю и налила в деревянную тарелку супу. Армянин подал ее Риккардо, настаивая, чтобы тот ел. К великому своему удивлению, Риккардо с аппетитом поел этого варева, состоявшего главным образом из лапши и лука, но обильно сдобренного кисловатым красным вином, и сразу же почувствовал себя крепче.
Часа три спустя он уже мог обойти крышу. Старая армянка промыла ему руку, втерла какую-то мазь с неприятным запахом и взяла руку в лубки. Он был весь в синяках и ссадинах, но, благодарение небу, ноги были в порядке.
Солнце поднялось уже довольно высоко и начинало припекать.
– Мне надо идти, – заявил Риккардо своему хозяину, только что вернувшемуся откуда-то.
Тот только рот разинул.
– Идти? Месье с ума сошел?
– Нет. И мне нужен проводник. Вы должны отвести меня к Си-Измаилу.
– К Си-Измаилу? Нет, положительно, месье разрешит… компресс на голову.
– Я не шучу, – нетерпеливо перебил его Риккардо. – Переоденьте меня как хотите и идем к Си-Измаилу.
– Но я не могу. Месье убьют, и меня тоже, если увидят меня с ним.
Риккардо долго убеждал его. Он предлагал выдать ему чек на триста франков. Армянин нашел эту сумму до смешного малой после всего того, что он сделал для месье, и, со своей стороны, предъявил следующий счет:
«За спасение жизни – 2000 франков. За услуги в качестве проводника – 100. За полный пансион (сутки) – 100 фр. 50 сант. Итого – 2200 фр. 50 сант.».
Эти пятьдесят сантимов сильно рассмешили Риккардо. Спор продолжался. Наконец, поладили на девятистах франков, при условии, если армянин доставит Риккардо в дом Си-Измаила не больше как через два часа. Соглашение было оформлено на бумаге, после чего началось обсуждение, как бы получше переодеть Риккардо. В обсуждении принимало участие все семейство армянина. Порешили, что нет ничего удобнее, как женский хаик, и откуда-то появился полный женский костюм. Женщины покатывались со смеху, одевая его. По счастью, он был начисто выбрит. Перед уходом Риккардо выпил для подкрепления немного козьего молока.
По шаткой лестнице они спустились в невообразимо грязный двор. От детей, цыплят, тощих котов и шелудивых собак проходу не было, а куча отбросов, гниющих на солнце, издавала зловоние, от которого начинало тошнить.
Армянин шел впереди, Риккардо на некотором расстоянии сзади. Они скоро вступили в арабскую часть города. Там кучками толпились люди, вполголоса толковавшие; иногда сломя голову проскакивал всадник; на одном перекрестке какой-то дервиш монотонным пугающим голосом вещал будущее; никакой торговли на улицах не было. Кое-где лежали неподвижные окровавленные фигуры.
Чувствовалась выжидающая напряженность. Риккардо заметил, что все прохожие вооружены, а время от времени по улицам проходят патрули.
Он шел мелкими шажками, и его пропускали беспрепятственно. Однажды он чуть было не поскользнулся в луже крови, другой раз споткнулся о тело убитого французского солдата. Солнце высоко поднялось в безоблачном небе, и избитое тело Риккардо ныло, с трудом вынося жару.
Вдруг армянин остановился и попятился назад к Риккардо. Они проходили в это время пустынной узкой улочкой, с обеих сторон окаймленной белыми стенами. Риккардо она показалась знакомой.
– Месье! – шепнул армянин. – Тсс! Слушайте. Шум, вроде шума прибоя. Французы прислали подкрепления. Будет новый бой. Повернем, месье!
– Да мы почти пришли…
– Безумно идти навстречу…
– Ступайте! Не то я выдам и вас, и себя первому встречному арабу.
Они двинулись вперед. Но в эту минуту поток обезумевших людей хлынул в улицу. Риккардо едва успел оттащить армянина в небольшое углубление у одной из стен. На лицах бежавших было то выражение мрачного отчаяния и животного страха, которое бывает лишь у совершенно деморализованных паникой людей. Женщины – были тут и женщины – кричали: «О горе! О горе!» Все были запылены, многие ранены.
Вдруг толпа остановилась, поднялась страшная давка, задние напирали, передние не двигались. Раздался крик:
– Большой человек! Измаил! Измаил!
Риккардо увидел верхового, подвигавшегося в толпе. Звенели радостные восклицания, измученные лица светлели, хриплые голоса сливались в восторженные клики.
Верховой – это был Си-Измаил – остановил своего коня как раз против дверей, у которых стоял Риккардо. Лошадь поводила ушами. Си-Измаил был бледен и мрачен, как человек, переживший крушение всех своих надежд. Поднявшись на стременах, он повел рукой, и так велика была его власть, что крики мгновенно умолкли.
– Откуда вы, – спросил он резким, звонким голосом, который прозвучал, как удар бича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53