— Хоть бы и в тюрьме,— добавил Сердер Осман.
— А что? Он верно говорит,— расхрабрился Рыжий Осман.— Раз тюрьма — так там уж и хороших людей не встретишь? Сколько хочешь!
Перед глазами Хасана опять всплыло лицо Гюрро. «Бах — и конец!»,— пронеслось в мозгу. На глаза навернулись слезы. «Вот бы в кого бахнуть!» — неожиданно подумал он, глядя на Мастана. Отвернулся, пошел к дверям.
— Счастливо оставаться.
В ответ Мастан ленивым движением поднес руку к кепке.
На улице ждали товарищи. Дружной гурьбой двинулись в горы.
День угасал. Хасан сидел на вершине холма, задумчиво перетирая в пальцах щепоть земли и смотрел на деревню, всю в багряных лучах солнца... Эти лучи вдруг мощным потоком хлынули вниз и залили дома, деревья, посевы, преобразив ландшафт до неузнаваемости. Хасан отыскал глазами свое поле. Тридцать дёнюмов! В другом месте они, может, что-нибудь и значат, но только не в Караахметли. Земля сухая как камень. Только жилы последние тянет. А все же как дорог ему этот жалкий клочок! В Нем все его надежды, вся жизнь...
Чуть ли не все здешние крестьяне, кое-как убрав свои поля, снимаются с места — идут искать поденную работу. Туда, где урожай богаче, где в страду нужны лишние руки. Не так далеко от Караахметли лежит долина Сарайкей. Большая и благословенная долина! Река Мендерес творит там чудеса. Земли возвращает крестьянину в сто, в тысячу раз больше посеянного. Нет, не сестра ей долина Караахметаи. Здесь земля вся в трещинах, жаждет воды и высыхает прямо на глазах, словно сжигаемая адским пламенем. Сожмешь в горсти сарайкёйскую землю — она слипается в плотный комок, а от караахметлийской земли один прах остается на ладони. С ума может свести человека такая земля. Хасан знает все это. Знает—и все-таки любит свою землю.
С каким трудом вгрызается сабан в чрево этой земли, как долго семена набирают силу, чтобы пробить ее! Часто крестьянский труд пропадает вчистую — нет дождя. Колосу только-только время пришло зерном наливаться, а он уже сохнет и желтеет. Тут уж каждый дает волю языку, последними словами клянет свою злосчастную судьбу. Только Хасан молчит, надеется на что-то. Ждет Хасан, когда же вслед за неурожайным годом придет урожайный.
Не выколосились хлеба — крестьянину прямая дорога в Сарайкей, в поденщики. Ничего другого не остается. С ума сводит караахметлийца эта долина Сарайкей. Сердце его кровью обливается, когда он сравнивает свою скупую землю с благодатной сарай-кейской землей.
А те, из Сарайкея, владельцы неиссякаемой земли, радуются, когда в Караахметли неурожай. Они всегда первыми узнают, выколосились ли у соседей хлеба; и если нет, эта весть для них — масло на хлеб, бальзам на сердце. Будешь радоваться, если с приходом караахметлийцев плата за поденную работу сразу падает.
Из-за этого другие крестьяне, нанимающиеся поденщиками в Сарайкей, не любят караахметлийцев. Редкий год делю обходится без поножовщины. При виде караахметлийцев, бредущих с потухшими глазами искать работу, кулаки у всех других поденщиков сами собой сжимаются.
Пока Хасан сидел в тюрьме, миновало самое опасное для посевов время. Небо не оставило без дождя Караахметлийскую долину. Благодать пролилась не только на поля, но и на горящие сердца крестьян — ведь они в эти дни только и делали, что смотрели вверх, как помешанные. Едва на раскаленное небо из-за горы Карынджалы или из-за Бабадага, Кекикли или Марды выплывало несколько едва заметных белых пушистых комочков, деревня приходила в волнение.
Ни о чем другом и разговору не было — только об облаках, о дожде и ветре. — В Узерлике прошел дождь.
— Сырой землей пахнет, брат.
— Завтра к утру жди у нас...
Чаще всего эти легкие, пушистые облачка обманывали надежды караахметлийцев. Повисят они над долиной день-два, иногда даже и неделю, и уносятся прочь. А на землю хоть бы для смеха одна капля упала. Но караахметлийцы продолжают ждать и верить. Жизнь научила их терпению. Салтык, например, в таких случаях никогда не сердится.
— Не хочет земля дождя. Она и без дождя вырастит зерно,— говорит он.
Все понимали, что это неправда. Всего лишь год назад случилась большая беда. Не смогла земля без дождя налить зерно, колосья стояли пустые — одна солома. Все помнили это, но никто не пытался разубеждать Салтыка, всем очень хотелось верить, что зерно нальется без дождя.
Обманет дождь — тогда целый год свисти в кулак. И это бы ничего, да недаром в Кесикбеле завелась поговорка: «Дождь не идет — конфискатор придет». Кон-фискатор пощады не знает. Не убежать от него, не спастись.
Да, не будь поденщины, не будь благодатной долины Сарайкей, расстилающейся рядом с сухой кара-ахметлийской землей, Мастан после одного такого засушливого лета стал бы здесь полным хозяином земли. Но крестьяне пока что изворачивались, отдавая ему то, что зарабатывали на поденщине, и дышали свободнее. Правда, свободы этой хватало на какой-нибудь месяц-другой.
— Чтобы я взял у Мастана взаймы! Да повели сам аллах — ни за что!
— Лучше помереть с голоду, чем брать у него!.. Через два месяца другие разговоры:
— Ага, семян не хватает...
— Ага, волы подыхают...
— Ага, того нет, ага, сего нет...
Мастан никогда не откажет. Не от избытка доброты — сторицей возвращают ему долги. Если у крестьянина пропал весь урожай — Мастан возьмет свое в пятикратном, а то и в десятикратном размере. Все бумаги для ипотеки у него готовы заранее, остается только поставить цифру, расписаться. Бумаги эти составляются с тонким расчетом. В них предусматривается малейшая возможность для того, чтобы вырвать землю из рук крестьянина.
До сих пор еще никто из кесикбельцев не получил от Мастана ни куруша, не подписавшись под такой бумагой или не оставив на ней отпечаток пальца. И каждый куруш возвращается к Мастану сторицей. Что ни лето — ему даром достаются восемь — десять
полей в счет уплаты долгов. При самом милостивом отношении к должникам он забирает себе после обмолота третью часть урожая.
С тех пор как первый Мастан принес Хафызу-аге отрубленную голову Караахмета и получил за нее сто золотых, прошло восемьдесят лет. И год от году долг крестьян увеличивается. Так и работают: год на засуху, год на семью Мастанову...
Сумерки сгущались. Хасан очнулся от задумчивости. Вот уж и поля его не различить. Он встал, отряхнул руки от пыли и зашагал в долину. Жара спала. Свежий вечерний воздух был наполнен звоном цикад.
Что случилось с Хасаном? Утром чуть свет —в горы. Уйдет к истоку Булака и не показывается до самого обеда. Садится у родника под огромным тутовым деревом и следит оттуда за прохожими. Подсядет к нему идущий мимо крестьянин, заведет разговор, а он и рта не раскроет. Тот встает и уходит ни с чем.
Раз в полдень сидел так Хасан под деревом, строгал складным ножом тутовую ветку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42