— Знаешь, в тот день, когда я тебя увидел... Алие покраснела — поняла, о чем пойдет речь.
— Я долго думал,— продолжал Хасан, не поднимая на нее глаз,— все не решался сказать. Вот решился теперь, хочешь — смейся, хочешь — сердись.
— Что же ты хочешь мне сказать?
Хасан оробел. Вдруг она обернет все в шутку?
— Ты из богатой семьи... Выросла в городе...
— Ну...
— А я бедный крестьянин. Да еще должник твоего отца. Наверно, это глупо с моей стороны, но сердцу не прикажешь...
Алие прикусила губу. Она ждала этих слов. Но оказалось, что они несли в себе не только радость. Она должна решать за двоих, и решать сейчас же.
— С тех пор, как увидел тебя в первый раз, все о тебе думаю,— говорил Хасан.— Вчера, когда в повозке ехали вместе, я понял, что творится с моим сердцем...
Он опять запнулся, не зная, чем кончить свою речь. Сказать: «Давай поженимся»,— еще засмеется. Лучше просто сказать: «Я тебя люблю».
— Твои глаза день и ночь стоят передо мной, жгут меня, как раскаленные угли.
Алие слушала, не произнося ни слова. Хасан по-своему истолковал ее молчание.
— Знаю: мы друг другу не пара. Твой отец богатый, ты красивая, не то,что я.
— Не надо так говорить,— обеспокоенно сказала девушка.
В страшном возбуждении Хасан привстал с места. Не зная, куда девать руки, сунул их в карман, сжал в кулаки.
— Мне б только видеть тебя. Больше ничего не надо.
— Я...— Девушка остановилась на миг и, поборов смущение, продолжала: — Я поговорю с отцом.
— Не надо! — Хасан даже весь встрепенулся.— Не навлекай беды на наши головы!
И тут же устыдился своих слов: она подумает, что он за себя боится! Он взъерошил волосы, потер лоб.
— Он ведь запрет тебя.
— Пусть! Это не страшно.
Вот какая девушка! Другая бы на ее месте испугалась, а эта сама решила, да так просто, без ломанья, без притворства...
Хасан тихонько потянул ее за руку — к источнику подошли женщины. Повинуясь ему, Алие поднялась. Сделала несколько шагов, и толстый ствол туты заслонил их от всего мира. Хасан робко обнял девушку за плечи, зарылся лицом в ее густые волосы.
— Ты все знаешь...— прошептал он.
Несколько дней Алие не показывалась на улице. Хасан ни разу, даже мельком, не видел ее. Зато Мастан без конца попадался ему на глаза и смотрел на Хасана так, словно готов был сожрать его. Неужто Алие все-таки рассказала отцу? Надо побыстрее вернуть ему долг. Два дня назад Хасан все до последнего зернышка перевез с поля, рассыпал пшеницу на крыше соседнего заброшенного дома, солому сложил в амбаре. Прикинул: зерна получалось двадцать шесть мер. Четыреста—пятьсот лир можно выручить. Сто пятьдесят лир он отдаст Мастану, сто пятьдесят — товарищам. И самому немного останется.
Мастан смотрит на него волком. Верно, замышляет что-то. Но пшеница уже собрана. Что теперь Мастан может ему сделать? Он в любое время продаст свою пшеницу и выплатит долг.
Как-то под вечер сидели в кофейне. Пришел и Мастан. Давненько он тут не показывался. Пришел он с работником, но тот сразу убрался куда-то, потом вернулся, примерно через час, и сел с Мастаном играть в нарды.
Через десять минут дверь с грохотом отворилась, и в кофейню ввалился Дуран.
— Хасан! — он задохнулся.— Твой амбар горит! Хасан вскочил, все вскочили, а Мастан даже головы не поднял.
Не разбирая дороги, бросился Хасан к амбару. Пламя полыхало вовсю. Прибежавшие раньше соседи до его прихода успели вытащить только один мешок пшеницы. Как выпущенная из лука стрела, Хасан ринулся в огонь. Кто-то загородил ему дорогу.
— С ума ты сошел! Пусть уж лучше пшеница сгорит.
Хасан вырывался, бился руками и ногами. Подоспел еще народ, схватили его за руки, держали крепко. В бессильном отчаянии смотрел он, как у него на глазах горит его добро. Сейчас затрещат балки, рухнет кровля. Это не амбар горел — горела его последняя надежда, самая последняя...
Неспроста так упорно сидел Мастан в кофейне у всех на виду. Это он все подстроил! Испугать Хасана хочет, выжить его из деревни. Вот, значит, в чем дело!.. Хасан усмехнулся. Этот лихоимец, богач, гроза всего Кесикбеля, боится его, бедняка с тридцатью дёнюмами земли! Хасан повернулся и зашагал прочь. На него смотрели с удивлением. Только что рвался в огонь, как безумный, а теперь — словно и не его амбар горит. Не обернулся даже тогда, когда с треском рухнули стропила.
Словно другой человек родился в нем — спокойный, решительный, бесстрашный. Мерным шагом вошел он в кофейню.
— Все,— сказал Мастану,— сгорел амбар. Теперь бери мое поле, руби мою голову.
— Что ты мелешь?
— Ты знаешь что. Амбар не джинны подожгли.
— Я при чем? Я здесь сидел. Все видели.
— Забирай поле, руби мою голову! А я знаю, что мне делать.
— Содеянное аллахом не сваливай на его раба. Не бери грех на душу.
Хасан вышел все тем же размеренным шагом.
Да, в этом году конфискаторы в первую очередь постучали в дверь Хасана. А тому хоть бы что! Куда девался парень, который трясся над своим клочком земли? Товарищи предлагали ему помощь, собирались идти просить за него — он ни на что не соглашался. Замкнулся в себе. Уйдет с утра в горы, бродит там до ночи, все думает о чем-то. Даже с Сердером Османом, Рыжим Османом и Сейдали перестал водить компанию. Изредка зайдет в кофейню, посидит там молча и уходит. Чаще всего его видели возле дома Мастана. Тот не гнал его. Похоже было, что побаивался. Один
только раз подослал своего работника. Тот встал у Хасана на дороге.
— Чего тебе здесь надо? Ну! Хасан молчал. Тот его за шиворот.
— А ну, проваливай, чтоб духу твоего здесь не было!
Хасан с силой стряхнул его руку. Тот в драку полез. Силен Мастанов батрак, да и Хасан ему не уступит, хоть от удара в лицо в глазах у него потемнело, из губы сочилась кровь. Он стер ее рукавом, да так и замер с поднятой рукой, не слушая, как хрипло бормочет его противник: «Поди прочь, говорю. Нечего тебе здесь делать». В окне стояла Алие. Позабыв обо всем, они молча глядели в глаза друг другу, как завороженные. За спиной девушки показался Мастан, оттащил ее в глубину комнаты, захлопнул окно.
Чего только не болтали в деревне, а в толк не могли взять, что означают эти безмолвные прогулки Хасана и почему Мастан зубами скрежещет, едва услышит его имя. Одно ясно было всем: где-то схлестнулись между собой их дороги.
О Хасане говорили много. Кто его героем считал, кто сумасшедшим. Изменился человек. Прежнего Хасана уже не стало.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В Йеменской пустыне камыш качается...
Что было — ушло, не возвращается. (Из народного плача)
Кроме поля Хасана, Мастан в этот год приубрал к рукам еще три, да заодно и виноградник Мехмеда-кузнеца. Виноградник-то, правду сказать, бросовый. Мехмед никогда им всерьез не занимался. Раньше его кузница кормила, подковы ковал такие, что со всей округи к нему съезжались (но об этом в деревне помнят только старики), а когда бросил кузнечное дело — искра выжгла один глаз — стал выращивать фасоль на берегу реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42