Вдруг видит — по тропинке поднимается Алие. Он глазам своим не поверил: от Караахметли сюда час ходьбы. Девушка из богатого дома, горожанка, забрела одна в такую даль. Смелая...
Алие не видела его. Подойдя к источнику, умылась, намочила волосы, тряхнув головой, откинула их назад. Хасан невольно поднялся, нерешительно шагнул к ней. Но девушка уже сама быстро шла ему навстречу.
— С возвращением вас... Я очень рада... От от-да узнала, что вы вернулись. Вчера видела вас в деревне.
— А теперь здесь встретились... Не страшно вам одной сюда ходить?
— А что?
— Все-таки горы...
— Я часто сюда хожу. И ничего со мной не случается.
— Все до поры до времени.
— Вот и отец то же говорит. Как узнает, что я в горах была, начинает меня ругать.
— И правильно. Мало ли что бывает... Алие махнула рукой.
— Скучно мне в деревне, не привыкла я к такой жизни.
— Конечно,—вздохнул Хасан,—если человек вырос в городе, здесь ему скучно будет.
— Да не в том дело. Заняться нечем...
Алие держалась непринужденно, будто давно была знакома с Хасаном. А ему было не по себе.
— Еще увидят нас,—решился он наконец,— болтать начнут всякое.
— Ну и пусть! Что за беда?
— А Мастан? Вряд ли ему это по душе придется, клянусь аллахом!
— Я его не боюсь.
Что ей на это скажешь? Вместе пошли по дороге.
— Почему крестьяне не любят моего отца? — спросила вдруг Алие.
Хасан растерялся. Вопрос оказался для него неожиданным.
— Не знаю,—буркнул он. Девушка пожала плечами.
— Не пойму я, в чем дело. Он ведь дома ничего не рассказывает.
И тут Хасана вдруг прорвало. И об ипотеке рассказал и о конфискации, и о процентах — обо всем. Чем дальше слушала Алие, тем ярче становился румянец на ее щеках, будто она сама была ответственна за все крестьянские беды. Иногда она тихо восклицала: «Не может быть!» А Хасан разошелся, забыв, что _перед ним дочь Мастана. Потом сам удивлялся своей смелости.
Показалась деревня. Алие все повторяла:
— Я ничего не знала... Это все его дела, я ничего не знала...
Хасан спохватился — могут увидеть. Собрался с духом:
— Вы идите, а я — немного погодя... за вами следом.
Девушка послушалась, ушла вперед. Хасан примостился под деревом и стал смотреть ей вслед. «Непохожа она вовсе на своего отца,— думал он.— Словно и не дочь Мастана. Понимает чужое горе».
Вот она мелькнула за поворотом и исчезла. Хасан поднялся. Недалеко было его поле. Он направился к нему, поглаживая по пути верхушки колосьев. При каждом прикосновении к ним все его тело, словно током, пронизывала радостная волна. Он еще раз оглянулся на дорогу. Там уже никого не было.
Хасан сорвал один колос, растер в ладонях, бросил зерна в рот. Почувствовав на языке хорошо знакомый вкус молодой пшеницы, он ощутил новый прилив радости. Вот поле Сейдали. Две овцы с краю жевали колосья. Хасан поднял камень, чтобы отогнать их, но так и не бросил. Вот стать бы такой овцой, бродить по полям и наедаться вдосталь каждый день! Он сорвал еще один колос и с наслаждением высосал кисловатый сок из зеленого стебля. Потом подошел к овцам и погладил их по сухим теплым спинам. До его поля оставалось метров сто. Он уселся около овец.
Солнце пекло вовсю. Легкий прохладный ветерок, пробегавший по полю, внезапно утих. Огромная долина замерла, ни один колос не шелохнется...
С тех пор нет-нет да и встретится Хасану Алие. Перекинется с ним приветливым словом — и у обоих на сердце радостнее становится. Потом им труднее стало видеться. Мастан запретил дочери уходить из дому, словно почуял недоброе. Всякий раз, когда она отправлялась в горы, он становился сам не свой. Однажды спросил в упор:
— Скажи-ка, где это ты все пропадаешь?
Алие промолчала, потупив голову. Страшнее всего было ему это молчание. Распалившись, он накричал на нее, но ничего не добился.
— Так. Гуляю...—вот и все, что она ему ответила.
— Она гуляет! — гремел отец.— Что девчонке одной делать в горах? О чем твоя голова думает?
— Да что плохого в том, что я туда хожу? Зверей там нет.
— Ты меня слушай! Не зверей, а людей — вот кого нужно бояться. Они хуже зверя, хуже шайтана!
— Мне скучно сидеть дома.
— Поедем со мной в касабу?
— А потом что делать?
Мастан долго ахал и охал. Его дочь перечит ему, дерзит. Слыхано ли это! Однако доводить дело до большого скандала он не решился. Ссоры у них в семье кончались всегда одинаково. Он, когда сердился, уходил из дому и дня два не показывался домашним на глаза. Потом возвращался, и примирение наступало само собой.
— Мать, собери поесть,— говорил Мастан жене. Постепенно, слово за слово, все становилось на свое место.
Но теперь тревога не оставляла его даже ночью. Он вдруг вскакивал с постели и брел сам не зная куда.
— Тронулся,— перешептывались крестьяне.— Совсем тронулся Мастан.
Встречаясь с ним на улице, каждый внимательно смотрел на него. Не мутные ли у него глаза? Не пора ли ему в сумасшедший дом? Ведь случись такое — вся деревня возликовала бы.
— Скоро подохнет,— сообщал в кофейне Сердер Осман.
— У него семья, не греши,— отвечали ему.
— И у нас семьи,— махал в ответ рукой Сердер Осман,— а кто нас жалеет?
— А по мне так хуже будет, если он рехнется,— заявил Хасан из семьи Окюзлеров.
— Это почему же?
— А вот послушай. Он и в своем уме когда, слушать нас не хочет, за людей не считает. А коль свихнется, еще хуже будет.
— Полоумного,— возразил староста Керим,— не оставят в деревне. Сразу на него бумагу — и конец.
— Повесят? — с замиранием сердца спросил Мара мыт.
— Нет, зачем?.. Составят бумагу — и в сумасшедший дом, к таким же, как он.
— Эх,— вздохнул Рыжий Осман,— как было бы спокойно! Ни тебе конфискации, ни ипотеки.
— Жена, дочь у него останутся,— размышлял вслух Салих.— Свалятся они нам на голову.
— С бабами еще труднее будет,— глубокомысленно заключил Хотунлу.
— Да что с вами? — попытался образумить людей Хасан.— Очнитесь! Кто это вам сказал, что Ма-стан свихнулся?
— Я сказал,— отвечал Рыжий Осман.— Нормальный человек не станет гулять среди ночи по улице.
— Слыхал я,— многозначительно сказал Хотунлу,— что в Енидже есть ведьма. Очень лихая такая. И подговорили ее наслать порчу на Мастана.
— Хотунлу правду говорит,— поддержал Салих,— по всему видно, что в него шайтан вселился.
— А в касабе рассказывали,— продолжал Хотунлу,— как в прошлом году один такой заколдованный бродил-бродил месяца два, а потом взял да и утопился.
— А не врешь?
— Клянусь верой! Османсали это говорил. Тот, что кофейню арендует у Геика Хаджи.
— Этот зря болтать . не станет,— подтвердил Салих.
Хасан молчал.Открылась дверь. Вошел Мастан.Хотунлу, а за ним Хаджи, Салих и староста Керим юркнули в дверь—от греха подальше. На Мастане лица не было — почерневший, осунувшийся, он действительно походил на безумного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Алие не видела его. Подойдя к источнику, умылась, намочила волосы, тряхнув головой, откинула их назад. Хасан невольно поднялся, нерешительно шагнул к ней. Но девушка уже сама быстро шла ему навстречу.
— С возвращением вас... Я очень рада... От от-да узнала, что вы вернулись. Вчера видела вас в деревне.
— А теперь здесь встретились... Не страшно вам одной сюда ходить?
— А что?
— Все-таки горы...
— Я часто сюда хожу. И ничего со мной не случается.
— Все до поры до времени.
— Вот и отец то же говорит. Как узнает, что я в горах была, начинает меня ругать.
— И правильно. Мало ли что бывает... Алие махнула рукой.
— Скучно мне в деревне, не привыкла я к такой жизни.
— Конечно,—вздохнул Хасан,—если человек вырос в городе, здесь ему скучно будет.
— Да не в том дело. Заняться нечем...
Алие держалась непринужденно, будто давно была знакома с Хасаном. А ему было не по себе.
— Еще увидят нас,—решился он наконец,— болтать начнут всякое.
— Ну и пусть! Что за беда?
— А Мастан? Вряд ли ему это по душе придется, клянусь аллахом!
— Я его не боюсь.
Что ей на это скажешь? Вместе пошли по дороге.
— Почему крестьяне не любят моего отца? — спросила вдруг Алие.
Хасан растерялся. Вопрос оказался для него неожиданным.
— Не знаю,—буркнул он. Девушка пожала плечами.
— Не пойму я, в чем дело. Он ведь дома ничего не рассказывает.
И тут Хасана вдруг прорвало. И об ипотеке рассказал и о конфискации, и о процентах — обо всем. Чем дальше слушала Алие, тем ярче становился румянец на ее щеках, будто она сама была ответственна за все крестьянские беды. Иногда она тихо восклицала: «Не может быть!» А Хасан разошелся, забыв, что _перед ним дочь Мастана. Потом сам удивлялся своей смелости.
Показалась деревня. Алие все повторяла:
— Я ничего не знала... Это все его дела, я ничего не знала...
Хасан спохватился — могут увидеть. Собрался с духом:
— Вы идите, а я — немного погодя... за вами следом.
Девушка послушалась, ушла вперед. Хасан примостился под деревом и стал смотреть ей вслед. «Непохожа она вовсе на своего отца,— думал он.— Словно и не дочь Мастана. Понимает чужое горе».
Вот она мелькнула за поворотом и исчезла. Хасан поднялся. Недалеко было его поле. Он направился к нему, поглаживая по пути верхушки колосьев. При каждом прикосновении к ним все его тело, словно током, пронизывала радостная волна. Он еще раз оглянулся на дорогу. Там уже никого не было.
Хасан сорвал один колос, растер в ладонях, бросил зерна в рот. Почувствовав на языке хорошо знакомый вкус молодой пшеницы, он ощутил новый прилив радости. Вот поле Сейдали. Две овцы с краю жевали колосья. Хасан поднял камень, чтобы отогнать их, но так и не бросил. Вот стать бы такой овцой, бродить по полям и наедаться вдосталь каждый день! Он сорвал еще один колос и с наслаждением высосал кисловатый сок из зеленого стебля. Потом подошел к овцам и погладил их по сухим теплым спинам. До его поля оставалось метров сто. Он уселся около овец.
Солнце пекло вовсю. Легкий прохладный ветерок, пробегавший по полю, внезапно утих. Огромная долина замерла, ни один колос не шелохнется...
С тех пор нет-нет да и встретится Хасану Алие. Перекинется с ним приветливым словом — и у обоих на сердце радостнее становится. Потом им труднее стало видеться. Мастан запретил дочери уходить из дому, словно почуял недоброе. Всякий раз, когда она отправлялась в горы, он становился сам не свой. Однажды спросил в упор:
— Скажи-ка, где это ты все пропадаешь?
Алие промолчала, потупив голову. Страшнее всего было ему это молчание. Распалившись, он накричал на нее, но ничего не добился.
— Так. Гуляю...—вот и все, что она ему ответила.
— Она гуляет! — гремел отец.— Что девчонке одной делать в горах? О чем твоя голова думает?
— Да что плохого в том, что я туда хожу? Зверей там нет.
— Ты меня слушай! Не зверей, а людей — вот кого нужно бояться. Они хуже зверя, хуже шайтана!
— Мне скучно сидеть дома.
— Поедем со мной в касабу?
— А потом что делать?
Мастан долго ахал и охал. Его дочь перечит ему, дерзит. Слыхано ли это! Однако доводить дело до большого скандала он не решился. Ссоры у них в семье кончались всегда одинаково. Он, когда сердился, уходил из дому и дня два не показывался домашним на глаза. Потом возвращался, и примирение наступало само собой.
— Мать, собери поесть,— говорил Мастан жене. Постепенно, слово за слово, все становилось на свое место.
Но теперь тревога не оставляла его даже ночью. Он вдруг вскакивал с постели и брел сам не зная куда.
— Тронулся,— перешептывались крестьяне.— Совсем тронулся Мастан.
Встречаясь с ним на улице, каждый внимательно смотрел на него. Не мутные ли у него глаза? Не пора ли ему в сумасшедший дом? Ведь случись такое — вся деревня возликовала бы.
— Скоро подохнет,— сообщал в кофейне Сердер Осман.
— У него семья, не греши,— отвечали ему.
— И у нас семьи,— махал в ответ рукой Сердер Осман,— а кто нас жалеет?
— А по мне так хуже будет, если он рехнется,— заявил Хасан из семьи Окюзлеров.
— Это почему же?
— А вот послушай. Он и в своем уме когда, слушать нас не хочет, за людей не считает. А коль свихнется, еще хуже будет.
— Полоумного,— возразил староста Керим,— не оставят в деревне. Сразу на него бумагу — и конец.
— Повесят? — с замиранием сердца спросил Мара мыт.
— Нет, зачем?.. Составят бумагу — и в сумасшедший дом, к таким же, как он.
— Эх,— вздохнул Рыжий Осман,— как было бы спокойно! Ни тебе конфискации, ни ипотеки.
— Жена, дочь у него останутся,— размышлял вслух Салих.— Свалятся они нам на голову.
— С бабами еще труднее будет,— глубокомысленно заключил Хотунлу.
— Да что с вами? — попытался образумить людей Хасан.— Очнитесь! Кто это вам сказал, что Ма-стан свихнулся?
— Я сказал,— отвечал Рыжий Осман.— Нормальный человек не станет гулять среди ночи по улице.
— Слыхал я,— многозначительно сказал Хотунлу,— что в Енидже есть ведьма. Очень лихая такая. И подговорили ее наслать порчу на Мастана.
— Хотунлу правду говорит,— поддержал Салих,— по всему видно, что в него шайтан вселился.
— А в касабе рассказывали,— продолжал Хотунлу,— как в прошлом году один такой заколдованный бродил-бродил месяца два, а потом взял да и утопился.
— А не врешь?
— Клянусь верой! Османсали это говорил. Тот, что кофейню арендует у Геика Хаджи.
— Этот зря болтать . не станет,— подтвердил Салих.
Хасан молчал.Открылась дверь. Вошел Мастан.Хотунлу, а за ним Хаджи, Салих и староста Керим юркнули в дверь—от греха подальше. На Мастане лица не было — почерневший, осунувшийся, он действительно походил на безумного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42