Вырастишь родного братца, а потом он возвращается да еще чего-то требует. Скажи ты мне, что это за война, если ты пошел воевать и приходишь домой, как с ярмарки? Я спрошу Кристю: богатый знает больше бедняка; потому он и богат, что умен. Барину больше известно.
Несмотря на все тревоги этого дня, Лунгу не забыл о своем намерении повидать барина. Через несколько дней он появился в Хаджиу и попросил разрешения повидать «моего барина».
Его барин, как обычно, находился на вышке, с подзорной трубой и ружьем. Он стал еще толще и угрюмей.
Гицэ Лунгу осторожно положил шляпу на стул и смиренно поклонился.
— Что с тобой, Гицэ? Ты, я вижу, купил новую шляпу.
— Что ж,—захихикал Гицэ,—лысому нужна скуфейка. Только страсть какая дорогая, барин.
— Такая и полагается тебе, Гицэ, денег у тебя хватит. Ну что, Гицэ,— верно, пришел спросить, как идет война?..
— Затем п пришел, барин. Других дел промеж нас нет, все кончили.
Трехносый пристально посмотрел на него, покачивая головой.
— Плохи дела, Гицэ. Если не воспрянет немец и не придумает чего-нибудь, чтобы растерзать, разметать, забросить русских к самым звездам, тогда худо будет.
— Почему, барин? — забормотал перетрусивший мельник.
— Эх, Гицэ, ты до сих пор, видно, не понял, что главная для нас опасность — большевики.
— Почему, барин? Они там, а мы здесь.
— Дурак ты, Гицэ, если так думаешь! Ведь раз они идут за немцем по пятам, то завтра мы их увидим здесь, у себя. Тогда и у нас в стране поднимется голытьба и нищие, как это было у них. Боюсь революции, Гицэ, вот оно что!
— Может, еще не так страшно, барин,— испуганно пробормотал Гицэ.— Я вижу, паши люди рады были бы миру. Никакого восстания им больше не нужно, им бы, несчастным, только дни свои дотянуть.
— Разве ты не понимаешь, Гицэ, что их другие подстрекают? У большевиков ведь революция — это профессия. Если мы не возьмем дела в свои руки и не затянем подпруги, плохо может получиться.
— А вы затяните,— согласился Гицэ Лунгу.
— На то есть правительство. У правительства сила, правительство должно быть настороже.
— А вы, барин, говорите, что идут на нас эти...
— Говорю, идут. Мы просим мира: повинную голову меч не сечет.
— Это так,— снова согласился мельник.
— Так-то оно так, да как сделать? Нужна сноровка, нужны люди с головой, чтобы вести переговоры.
— Найдутся и такие,— отозвался Гицэ.— Пусть нас оставят с миром, не мешаются в наши дела.
— Вот именно! — выпучив глаза, подтвердил Трехносый.
— Пусть и меня оставят в покое,— продолжал Гицэ,— у меня своих забот полон рот. Вот за этим я и пришел: попросить совета у сведущего человека. Девчонка, женина сестра, устраивает мне оппозицию.
Господин Кристя засмеялся:
— Это та, которую ты хотел постричь в монашки, чтоб тебе земля осталась?
— Не затем, барин...— оправдывался мельник, несколько пристыженный.
— Нет, затем. Да это и правильно, ведь кому, как не тебе, знать, что делать с ее землей.
Мельник молча проглотил слюну, уставив на помещика свои больные глаза.
— Слыхать и про брата моего Митрю, греховодника, что возвращается он.
— А ведь болтали, что он погиб.
— Не погиб. Это так только говорили. А теперь оттуда весточка пришла.
Мельник был весь внимание, ожидая совета от человека, который был поумнее его, «потому что сумел накопить больше».
— В конце концов, если он и придет, что тревожиться? Такой, как он, будет рад, что хоть шкуру сохранил; будет рад и куску хлеба от нас. Разве я не здесь? Разве у нас нет властей? Нет жандармов? Он в наших руках.
— Они с войны приходят отчаянные, барин.
— Знаю, об этом я тебе с самого начала говорил...
Что он говорил с самого начала? Говорил что-то о переговорах и ловких людях. Гицэ Лунгу ничего толком не понял и смущенно улыбался.
— Я, барин, боюсь, как бы не вернулся он калекой. Засядет у нас на печи, а ты корми его. Уж лучше бы убили, чем этак.
— Послушай, Гицэ, ждал ты до сих пор, подожди еще немножко,— посоветовал помещик, которому стал надоедать этот разговор.— Разберешься, а там и примешь меры, смотря по обстоятельствам.
Гицэ Лунгу почесал за ухом, уставившись в угол, куда смотрел и помещик. Что может там храниться? Деньги? Деньги в банке в Бухаресте. Дурак он, что ли, чтобы держать их в Хаджиу? Только мельники, которым ума не хватает, держат пачки банкнот в Малу Сурпат. Но и мельники уж не такие простаки, как о них думают. Где эти пачки спрятаны, сам черт не найдет.
— Понял?
— Понял,— вздохнул мельник.— Позвольте мне еще как-нибудь зайти...
— Заходи,— пригласил боярин Кристя.
Его «заходи» прозвучало менее равнодушно, чем в другие разы, и Гицэ обратил на это внимание.
«Значит, и у него есть во мне нужда»,— подумал он, спускаясь с вышки и заботливо поправляя на голове новую шляпу.
Случилось так, что господин Кристя в тот же самый вечер послал верхового объездчика за Гицэ, чтобы тот как можно скорее пришел в именье. Были позваны и другие: староста и писарь, поп и учитель, начальник жандармского участка и разные деревенские заправилы, чтобы узнали они о добрых вестях, переданных по радио.
Гицэ задержался, пока натягивал на себя белье, снятое из-за августовской жары, пока старательно одевался, собираясь к Трех-носому и раздумывая, что это за вести могут быть. Добрые ли вести? Может, что-нибудь стало известно о Митре? Только из-за этого не стал бы Кристя вызывать столько людей. А может, хочет сообщить, что немцы наконец взялись за дело по-настоящему — пустили ядовитый дым или лучи смерти.
Он бежал, гулко топоча каблуками, по тихим, молчаливым улицам села. Перед входом в Хаджиу он услышал впереди себя, )
среди высокой кукурузы, громкий разговор. Гпцэ заторопился еще пуще и наткнулся на тех, что были вызваны в именье.
— Вы были там? Что случилось?
— Случилось, что заключили перемирие с «советами». Теперь все своими делами будем заниматься, избавимся от немцев.
В темноте мелышк пытался узнать, кто это говорит.
— Это волостпой старшина,— шепнул ему на ухо поп Нае.
— И мпе бы сходить туда,— сказал Гицэ.
— Не ходи,— посоветовал ему начальник жандармского участка Данциш.— Господин Кристя устал, выпил немножко с нами и лег спать. Завтра встанет, чтобы принять меры.
— Какие меры?
— Меры, надлежащие при таком событии. Ведь мы должны рассказать людям, объяснить, посоветовать...
— Верно. Завтра зайду к нему.
Поп Нае толкнул его локтем и шепнул:
— Что на него смотреть? Сам на себя смотри. Русские идут.
— Ну и что, если идут? — пробормотал Гицэ.
— Ничего, только я тебе говорю, чтоб ты все обдумал. Это тебе мой совет.
Они возвращались в Малу Сурпат, разговаривая о всяческих мелочах под вечными звездами.
Не было и шести часов утра, когда боярин Кристя, серьезный и суровый, уже сидел на низеньких рессорных дрожках, сдерживая вожжами рысаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Несмотря на все тревоги этого дня, Лунгу не забыл о своем намерении повидать барина. Через несколько дней он появился в Хаджиу и попросил разрешения повидать «моего барина».
Его барин, как обычно, находился на вышке, с подзорной трубой и ружьем. Он стал еще толще и угрюмей.
Гицэ Лунгу осторожно положил шляпу на стул и смиренно поклонился.
— Что с тобой, Гицэ? Ты, я вижу, купил новую шляпу.
— Что ж,—захихикал Гицэ,—лысому нужна скуфейка. Только страсть какая дорогая, барин.
— Такая и полагается тебе, Гицэ, денег у тебя хватит. Ну что, Гицэ,— верно, пришел спросить, как идет война?..
— Затем п пришел, барин. Других дел промеж нас нет, все кончили.
Трехносый пристально посмотрел на него, покачивая головой.
— Плохи дела, Гицэ. Если не воспрянет немец и не придумает чего-нибудь, чтобы растерзать, разметать, забросить русских к самым звездам, тогда худо будет.
— Почему, барин? — забормотал перетрусивший мельник.
— Эх, Гицэ, ты до сих пор, видно, не понял, что главная для нас опасность — большевики.
— Почему, барин? Они там, а мы здесь.
— Дурак ты, Гицэ, если так думаешь! Ведь раз они идут за немцем по пятам, то завтра мы их увидим здесь, у себя. Тогда и у нас в стране поднимется голытьба и нищие, как это было у них. Боюсь революции, Гицэ, вот оно что!
— Может, еще не так страшно, барин,— испуганно пробормотал Гицэ.— Я вижу, паши люди рады были бы миру. Никакого восстания им больше не нужно, им бы, несчастным, только дни свои дотянуть.
— Разве ты не понимаешь, Гицэ, что их другие подстрекают? У большевиков ведь революция — это профессия. Если мы не возьмем дела в свои руки и не затянем подпруги, плохо может получиться.
— А вы затяните,— согласился Гицэ Лунгу.
— На то есть правительство. У правительства сила, правительство должно быть настороже.
— А вы, барин, говорите, что идут на нас эти...
— Говорю, идут. Мы просим мира: повинную голову меч не сечет.
— Это так,— снова согласился мельник.
— Так-то оно так, да как сделать? Нужна сноровка, нужны люди с головой, чтобы вести переговоры.
— Найдутся и такие,— отозвался Гицэ.— Пусть нас оставят с миром, не мешаются в наши дела.
— Вот именно! — выпучив глаза, подтвердил Трехносый.
— Пусть и меня оставят в покое,— продолжал Гицэ,— у меня своих забот полон рот. Вот за этим я и пришел: попросить совета у сведущего человека. Девчонка, женина сестра, устраивает мне оппозицию.
Господин Кристя засмеялся:
— Это та, которую ты хотел постричь в монашки, чтоб тебе земля осталась?
— Не затем, барин...— оправдывался мельник, несколько пристыженный.
— Нет, затем. Да это и правильно, ведь кому, как не тебе, знать, что делать с ее землей.
Мельник молча проглотил слюну, уставив на помещика свои больные глаза.
— Слыхать и про брата моего Митрю, греховодника, что возвращается он.
— А ведь болтали, что он погиб.
— Не погиб. Это так только говорили. А теперь оттуда весточка пришла.
Мельник был весь внимание, ожидая совета от человека, который был поумнее его, «потому что сумел накопить больше».
— В конце концов, если он и придет, что тревожиться? Такой, как он, будет рад, что хоть шкуру сохранил; будет рад и куску хлеба от нас. Разве я не здесь? Разве у нас нет властей? Нет жандармов? Он в наших руках.
— Они с войны приходят отчаянные, барин.
— Знаю, об этом я тебе с самого начала говорил...
Что он говорил с самого начала? Говорил что-то о переговорах и ловких людях. Гицэ Лунгу ничего толком не понял и смущенно улыбался.
— Я, барин, боюсь, как бы не вернулся он калекой. Засядет у нас на печи, а ты корми его. Уж лучше бы убили, чем этак.
— Послушай, Гицэ, ждал ты до сих пор, подожди еще немножко,— посоветовал помещик, которому стал надоедать этот разговор.— Разберешься, а там и примешь меры, смотря по обстоятельствам.
Гицэ Лунгу почесал за ухом, уставившись в угол, куда смотрел и помещик. Что может там храниться? Деньги? Деньги в банке в Бухаресте. Дурак он, что ли, чтобы держать их в Хаджиу? Только мельники, которым ума не хватает, держат пачки банкнот в Малу Сурпат. Но и мельники уж не такие простаки, как о них думают. Где эти пачки спрятаны, сам черт не найдет.
— Понял?
— Понял,— вздохнул мельник.— Позвольте мне еще как-нибудь зайти...
— Заходи,— пригласил боярин Кристя.
Его «заходи» прозвучало менее равнодушно, чем в другие разы, и Гицэ обратил на это внимание.
«Значит, и у него есть во мне нужда»,— подумал он, спускаясь с вышки и заботливо поправляя на голове новую шляпу.
Случилось так, что господин Кристя в тот же самый вечер послал верхового объездчика за Гицэ, чтобы тот как можно скорее пришел в именье. Были позваны и другие: староста и писарь, поп и учитель, начальник жандармского участка и разные деревенские заправилы, чтобы узнали они о добрых вестях, переданных по радио.
Гицэ задержался, пока натягивал на себя белье, снятое из-за августовской жары, пока старательно одевался, собираясь к Трех-носому и раздумывая, что это за вести могут быть. Добрые ли вести? Может, что-нибудь стало известно о Митре? Только из-за этого не стал бы Кристя вызывать столько людей. А может, хочет сообщить, что немцы наконец взялись за дело по-настоящему — пустили ядовитый дым или лучи смерти.
Он бежал, гулко топоча каблуками, по тихим, молчаливым улицам села. Перед входом в Хаджиу он услышал впереди себя, )
среди высокой кукурузы, громкий разговор. Гпцэ заторопился еще пуще и наткнулся на тех, что были вызваны в именье.
— Вы были там? Что случилось?
— Случилось, что заключили перемирие с «советами». Теперь все своими делами будем заниматься, избавимся от немцев.
В темноте мелышк пытался узнать, кто это говорит.
— Это волостпой старшина,— шепнул ему на ухо поп Нае.
— И мпе бы сходить туда,— сказал Гицэ.
— Не ходи,— посоветовал ему начальник жандармского участка Данциш.— Господин Кристя устал, выпил немножко с нами и лег спать. Завтра встанет, чтобы принять меры.
— Какие меры?
— Меры, надлежащие при таком событии. Ведь мы должны рассказать людям, объяснить, посоветовать...
— Верно. Завтра зайду к нему.
Поп Нае толкнул его локтем и шепнул:
— Что на него смотреть? Сам на себя смотри. Русские идут.
— Ну и что, если идут? — пробормотал Гицэ.
— Ничего, только я тебе говорю, чтоб ты все обдумал. Это тебе мой совет.
Они возвращались в Малу Сурпат, разговаривая о всяческих мелочах под вечными звездами.
Не было и шести часов утра, когда боярин Кристя, серьезный и суровый, уже сидел на низеньких рессорных дрожках, сдерживая вожжами рысаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42